Большой московский цирк

Этот цирк мы ждали. Мечтали о нем Говорили, каким он должен быть И вот он выстроен, уникальный дворец циркового искусства, где, кажется, есть все. что только могут пожелать артист и режиссер для осуществления любых творческих замыслов.

Он выстроен, цирк на проспекте Вернадского, н уже самим своим существованием призывает нас к творчеству. Новый цирк с его новыми, небывалыми прежде возможностями настоятельно требует нового содержания. Оно, кстати, и предполагалось всеми нами, это новое содержание. когда задумывался и строился цирк. Мы дружно говорили, что выросли из того, что делаем сейчас, что нужны новые, крупные номера, масштабные спектакли с применением современных достижений техники. И вот выстроен такой цирк, где все это возможно. И сразу же, между прочим, заставил о многом задуматься. Так, например, в новом цирке успех некоторых номеров не таков, к какому обычно привыкли их исполнители.

Дело, очевидно, в том, что, скажем, в старом уютном цирке на Цветном бульваре до зрителей рукой подать. Мы видим их лица, улыбки, как говорится, ощущаем их дыхание. Они словно участвуют вместе с нами в номере.

В ионом же цирке все обстоит по-иному. Здесь зритель благодаря масштабам амфитеатра удален от нас. Он хоть и по-прежнему доброжелательный, но несколько сторонний ценитель, который как бы говорит: «Ну-ка, покажи, на что ты способен, а я полюбуюсь!». А потому, мне думается, диалог со зрителем здесь нужно вести только на чисто цирковом языке — с помощью трюка. Даже нюансы, обыгровки должны быть трюковые. Иначе некоторые места в номере будут выглядеть ненужными паузами, а то и просто провалами. (Сказанное ни в коей мере не умаляет значения слова на манеже. В этом смысле творчество Виталия Лазаренко, где слово и трюк были органичны, можно сказать, молекулярно соединены, по сей день остается для нас примером )

Пусть только не поймут меня так, будто я ратую за то. чтобы номер был набит трюками, как бочка сельдью. В новом цирке, как. пожалуй, ни в каком другом, от номера требуется четкость, композиционная стройность. И что-бы все в нем выглядело не мелко, не дробно, но концентрированно. крупно, с размахом.

Здесь опять придется уточнить, Говоря о масштабе номера, я свое не имею в виду, чтобы все номера, работающие в новом цирке, были бы групповыми, а реквизит их с трудом помещался бы в пульмановский вагон. Вовсе нет. Масштаб циркового номера определяется другим. Между прочим, это старый и неоконченный спор — что же считать аттракционом? Только ли аппаратурные и многолюдные номера, для подготовки которых требуется подчас антракт? Или же можно причислить к ним отличный, на одного-двух исполнителей, «гвоздевой» номер, идущий каких-нибудь семь-восемь минут, но демонстрация которого является действительной кульминацией спектакля и от соответствующего отношения к которому — а стало быть, и точного нахождения ему места в программе — зависит успех данного представления?

Но продолжу о том. о чем говорил. В программе, в которой работал я в новом цирке, было два воздушных номера, имевших успех. Причем достоинства одного никак не умаляли достоинств другого. Один из них групповой полет "Галактика". Под куполом нового цирка его участникам было как-то особенно просторно и их сложные, подчас рекордные трюки выглядели очень эффектно. Второй номер — сольное выступление на трапеции Людмилы Канагиной. Хотя артистка работала высоко под куполом одна, она не потерялась в огромном сферическом пространстве. Номер ее, отмеченный классической чистотой, ясностью, смелостью и вдохновением, выглядел крупно, значительно. Здесь не было ничего лишнего, а то, что исполнялось, было точно, по-цирковому рассчитано.

В последнее же время мы, к сожалению, нередко видим номера, создатели которых в погоне за ложно понятой новизной и оригинальностью буквально «надергивают» в них трюки из разных жанров, не понимая, что номер, как живой организм, подвержен трюковой и жанровой несовместимости. Подобные номера, несмотря на нагромождение трюков, этакую «солидность», выглядят мелко, фрагментарно, лишены цельности, органичности и рассыпаются на глазах у зрителей. К тому же. что немаловажно, такое, с позволения сказать, творчество ведет к штампу, к иждивенчеству, к легкой жизни, которая в искусстве всегда оборачивается поражением. Не худо напомнить таким артистам, что именно к их номерам приложимо известное выражение: "Не украдено, но и не новый московский цирк свое". Конечно, и многие хорошие номера построены на сочетании разных жанров. Но сделано это с тактом и вкусом. А главное — исполнитель в таких номерах виртуозно владеет каким-либо жанром, а дополнительные жанры лишь подчеркивают и усложняют основные трюки.

Да, в цирке трудно, очень трудно сказать новое слово. Но зато, если ты сделаешь хоть один шаг вперед, это заметят все и по достоинству оценят. Присутствуя в цирковом училище на экзамене прошлого выпуска и огорчаясь значительному числу малоинтересных, по существу, слепо копирующих известные образцы номеров, я был обрадован наконец, когда выступили У. Урманов и С. Абишев, продемонстрировав работу на воздушном бамбуке. Нет, они не внесли каких-то особых, новых трюков в этот известный классический жанр. Но их темперамент, смелость или. как говорят в цирке, кураж, вдохновение и подъем взорвали довольно монотонное течение экзаменационного показа. Словом, они сумели все-таки внести в работу что-то новое — свою актерскую индивидуальность. И потому их номер не выглядел простой демонстрацией трюков, а был а какой-то мере их собственным открытием жанра.

Но подлинным открытием этого выпуска, его верши ной стало, на мой взгляд, выступление Валентины Кузнецовой. Она демонстрирует свою работу эквилибр по восходящей жерди — на оригинальном и до удивления простом аппарате. Но он ни в какой мере не заслоняет актера, не отвлекает от него внимание публики, а, наоборот, подчеркивает сложность работы исполнителя, его ловкость и отвагу. Артистка взбирается, словно над пропастью, по наклонной узенькой жердочке, которая меняет углы и направления, поднимаясь все выше и выше, под самый купол. Вот истинно цирковой номер, как мы говорим, на чистом сливочном масле, без всякой химии. И вот один нз верных путей, ло которому надо идти, создавая новое.

А то ведь что получается? Однобоко восприняв многократно и привычно всеми повторяемое «цирк — искусство синтетичное», некоторые исполнители чего только в свои номера не привносят, а сам цирк остается где-то на втором плане. Да и цирк в этом случае получается второго сорта.

Заметили ли вы. что в последнее время чересчур много появилось коверных мимов? Что это? Дань моде? Не только. Всегда считалось, что клоун, помимо созданной нм маски и особой роли, которую он играет в спектакле, должен быть мастером цирка. Под клоунским нарядом всегда предполагали стальные мускулы и ловкое тело. Клоун — это артист, который многое умеет, по все делает смешно. А потому пародия цирковыми же средствами — основное его оружие. Хорошим пародистом был и остается неувядаемый наш Карандаш. Даже мы, цирковые люди, не знаем, чего не умеет делать на манеже Константин Берман. А неповторимый Константин Мусин превосходно пародировал одного из лучших в свое время жонглеров — К. Никольского. Это трудно, и это надо уметь! Конечно, гораздо проще исполнить после номера какую-нибудь немудреную мимическую сценку, сдобренную проверенными ходами. Менее хлопотно. Вот и появляются мимы-близнецы, работа которых имеет весьма отдаленное отношение к искусству манежа. Кстати, у нас не только мало настоящих пародистов, но и вообще мало, на мой взгляд, юмора в номерах, мало эксцентрики. А о буффонадных клоунах мы просто забыли, хотя их отсутствие явно обедняет палитру арены...

Заговорив о столичном цирке на проспекте Вернадского, я не случайно перешел сразу к нашим общим проблемам, потому что новый стационар с его конструктивными особенностями не приемлет, если можно так выразиться, все то, что не есть цирк. Здесь нужен цирк! И здесь, как нигде, видна истинная цена почти любого номера, а значит, наряду с достоинствами особенно ясно видны и наши недостатки. Онн словно высвечены тут мощным юпитером. Можно сказать, что проблема нового цирка — это в какой-то мере и проблема борьбы со штампами, творческим равнодушием, робостью и вялостью. К тому же у нас за последнее время построено и строится много новых крупных цирков и в других городах. Так что проблема эта встает во весь рост.

Право же, как нужны нестандартные, интересно и смело задуманные произведения типа упоминавшегося уже номера Валентины Кузнецовой! Конечно же, ее номер возник не сам по себе, он идет от известного образца. В данном случае, скажем, от номера канатоходцев Волжанских. Но Кузнецова сумела внести з свой номер новое, ее работе свойствен тот дух цирковой романтики, по которой мы так часто тоскуем.

Думается, что коэффициент полезного действия нашего циркового училища по созданию оригинальных номеров должен быть значительно выше. Понимаю, что это трудно. Если артист цирка за всю свою творческую жизнь создает несколько номеров, то педагог-режиссер училища обязан выпускать ученика, а то и учеников с готовыми номерами каждую весну. Но вот есть же режиссер-педагог, работающий на высоком творческом уровне. Напомню хотя бы о двух его произведениях. Сначала мы познакомились с «Галактикой», теперь — с "Эквилибром по восходящей жерди". Отменно работает заслуженный артист РСФСР Юрий Гаврилович Мандыч! А если вспомнить Сергея Дмитриевича Морозова — сколько он сделал! Значит, все-таки можно.

Однако пора вернуться к тем особенностям цирка на проспекте Вернадского, которые делают его уникальным, единственным в своем роде. И в этой связи прежде всего следует сказать, что богатейшей технике, которая здесь имеется и которая может способствовать созданию небывалых раньше в цирке спектаклей, феерий, пантомим, должны соответствовать интересные, также небывалые ранее замыслы, сценарии. Конечно, это очень трудно. Трудно отрешиться от привычных форм. Трудно и драматургам и режиссерам. Трудно и нам, артистам, занятым, как правило. только собственными номерами и приученным, к сожалению, лишь к небольшим подыгровкам. Но надо пробовать, надо дерзать.

Нас. мастеров советского цирка, много хвалят. Но мне думается, что наши достижения не должны задержать нас на бесконечном пути к совершенствованию. Таков закон искусства. Пора делать новый шаг. К тому же у нас есть немалый опыт создания крупных спектаклей, пантомим. Мне кажется, что и в некоторых вновь созданных коллективах (например: «Русские самоцветы») просматривается линия спектакля. Конечно, на первых порах не обязательно придет удача, могут быть и ошибки. Но их. как известно, не делает лишь тот, кто ничего не делает. Чтобы ошибок было меньше, следует, очевидно, предварительно посовещаться, создать при новом цирке что-то вроде режиссерской коллегии или совета, в которые вошли бы опытные мастера и режиссеры. А может быть, даже создать творческую группу.

Ведь дело это большое, оно не ограничится только одним спектаклем и только цирком на проспекте Вернадского. В конечном счете оно будет способствовать росту всего нашего циркового искусства. А потому пора приступать.

Пора!

Со статьей народного артиста РСФСР Николая Ольховнкова мы познакомили директора нового Московского цирка П. Аболимова и попросили его рассказать о том, над чем предполагает работать в ближайшее время коллектив цирка.  

оставить комментарий