Братья Мирославкие

На страницах книги «Судьба акробата» английский артист Джим Брент, гастролировавший в двадцатых годах по циркам нашей страны, в самых восторженных тонах отозвался о русских мастерах арены. И первыми среди них Брент назвал братьев Мирославских, «отвагу и высокое мастерство которых, — пишет он, — я и по сей день нахожу первоклассными».

Братья Мирославские. Стальные капитаны. Фото из коллекции Р. СЛАВСКОГО

Такая лестная оценка ни в коей мере не преувеличение, она вполне заслужена. Мирославские имели громкое артисти­ческое имя, их выдающийся номер «Стальные капитаны» был гордостью мо­лодого советского цирка. Из-за форганга появлялись под звуки торжественного марша два моряка — ка­питан и его молодой помощник, ладные, подтянутые, красивые; на обоих хорошо подогнанные кители и фуражки, белые брюки и белые туфли, на поясах — корти­ки. Они выходили, как на парад: лица мужественные, в каждом жесте артистов чувствовалась внутренняя сила, твердость, жизненный опыт. Им верили. Публика вос­принимала их именно моряками, не теат­ральными, а подлинными, избороздивши­ми все моря и океаны... Это было редко­стное умение создать образ, да еще такой впечатляющей силы! Их номер — класси­ческий пример гармоничного слияния формы и содержания.

Живыми героями книг Станюковича или Стивенсона казались Мирославские и мне; до мелочей помню свое первое впечат­ление: выйдя на манеж и приветственно откозырнув зрителям, капитаны деловито сняли кители, фуражки, кортики — сквозь белоснежные рубашки ясно читалась их литая мускулатура. После акробатической прелюдии старший из моряков поставил себе на лоб длинную белую мачту с вело­сипедным рулем на вершине, а младший, оплетя перш ногами, ловко взобрался на­верх и отжал стойку. Никакого страховоч­ного тросика при этом он не надел — лонжи в ту пору, кроме как на репети­циях, не применялись.

Марш прекратился. Теперь в оркестре звучала негромкая печальная мелодия. Балансируя мачту и напряженно глядя на высшую точку перша — на вытянутые нос­ки брата, — Мирославский подошел к сов­сем морского вида лестнице, растянутой тросами в центре манежа, и осторожно нащупал ногой ступеньку. Он стал подни­маться, чутко удерживая мачту с партне­ром, то немного отклоняясь назад, то вбок; сквозь тихую мелодию было отчет­ливо слышно, как поскрипывали, словно оснастка старого судна, наканифоленные подошвы капитанских туфель...

Мирославский изготовился уже пере­нести ногу через верхнюю перекладину, как вдруг потерял баланс: мачта с чело­веком на вершине стала заметно откло­няться от вертикали. «Падает!» — пронес­лось в голове. Женщины вскрикнули. Сделалось так страшно, что остановилось дыхание. И тут капитан резко отвел кор­пус назад, сколько позволили руки, судо­рожно вцепившиеся в поручни, — и удер­жал баланс. А затем с напряжением подтянулся и вывел перш в нормальное положение. Цирк ответил счастливым вздохом облегчения.

Мог ли я подумать тогда, что столь разволновавшая нас всех потеря баланса — всего-навсего мастерская игра, повторяе­мая из вечера в вечер. Лишь позднее, когда совместная работа сдружила нас с Феликсом Мирославским, я узнал, что этот рискованный трюк, требующий фили­гранной техники эквилибра, трюк, в кото­ром какие-нибудь миллиметры могли ока­заться роковыми, родился случайно во время одного представления, а потом был тщательно отрепетирован и закреплен. И сколько мне известно, он ни разу не подвел артистов.

Номер Мирославских был подлинно новаторским: образы, овеянные морской романтикой, тонко продуманная компози­ция трюков, а главное,—впервые осу­ществленный на манеже дерзкий замы­сел — переносить лобовой перш через лестницу, да еще с таким остро впечат­ляющим эпизодом, как «потеря» балан­са, — все это принесло стальным капита­нам огромный успех.

Когда Джим Брент увидел «Стальных капитанов», Владимир Петрович Мирослав­ский был в самом расцвете сил: ему едва минуло сорок. Он родился 29 июля 1884 года в Лодзи в семье бродячих арти­стов. Мать выступала с куклами, отчим был акробатом-першевиком, У него маль­чик и получил первые уроки циркового ремесла. Девяти лет Владимир выступал уже в трех номерах. После смерти мате­ри отчим с горя залил мертвую, и маль­чишка, спасаясь от побоев, сбежал из дому. Перебираясь из балагана в балаган, малень­кий артист докочевал до самой Маньчжу­рии, где способного паренька приметил оборотистый владелец Большого Сибир­ского цирка Эразм Андреевич Стрепетов и взял под свое покровительство. Здесь, присматриваясь к работе крупных масте­ров арены, Владимир пробовал свои силы во многих жанрах, участвовал во многих номерах. Но, пожалуй, самой большой его удачей был аттракцион «Эйфелева башня», история которого представляется поучи­тельной, особенно для сегодняшних моло­дых артистов. Денег для изготовления металлической башни у Владимира не было. Стрепетов, сославшись на мате­риальные затруднения, отказался ссудить его нужной суммой, и тогда Мирославский надумал сплести башню из ивовых прутьев, подобно тому, как в те времена делались корзины для велофигуристов. Три месяца кряду ходил он в окрестный лес за семь километров и рубил лозу, поутру сваливая очередную связку у две­рей китайца-корзинщика, который искусно плел по рисунку заказчика три секции девятиметрового «Эйфеля».

На рекламу Стрепетов не поскупился — «Башня смерти» делала сборы. Провин­циальные барышни взвизгивали и замира­ли от страха, когда на вершине неустой­чивого сооружения, раскачивавшегося из стороны в сторону, молоденький краса­вец-эквилибрист проделывал опасные трюки.

Каково же было отчаяние демобили­зованного солдата В. П. Мирославского, когда, вернувшись в Оренбург к невесте, он узнал, что та, постоянно испытывая страх за жизнь любимого, сожгла башню, как Иванушка сжег лягушачью кожу Ва­силисы Премудрой. В то время Феликсу было всего шесть лет. Его мать, гонимая нуждой, оставила ребенка на воспитание невесте Владимира Петровиче, который и начал учить приемыша акробатике, а позд­нее вписал в свои документы как брата. Так и стал Феликс Федорович Гаршин на всю жизнь Феликсом Петровичем Миро-славским. В восемнадцатом году состоялся дебют братьев, они выступали с номером «Лестница на плечах». А дальше: «Китай­ский стол» — темповая акробатика на скользкой поверхности, «Парижские фо­нарщики» — заразительно веселая экс­центриада, «Римские гладиаторы» — сило­вой акт, «Тингль-Тангль» — комические акробаты: непрерывная серия каскадов, перекатов, вертушек — и все в вихревом ритме.

Как же сложилась дальнейшая судьба талантливых артистов? Феликс в конце тридцатых годов работал на эстраде, в вой­ну был зенитчиком, охранял «Дорогу жиз­ни» на Ладоге. Мог бы выйти на пенсию, но жизни вне искусства не мыслил и потому снова вернулся на манеж, взяв дело по возрасту и силам. Вряд ли кто из зрите­лей ленинградского цирка, глядя на сла­женную работу униформистов, догады­вается, что один из них в недалеко В прошлом прославленный акробат. Влади­мир же Петрович, давно питавший склон­ность к цирковой режиссуре, все свои силы отдал этой работе. Немало самых различных номеров создал он для моло­дых артистов, в том числе и для сыно­вей — Владимира и Виктора. В начале февраля этого года Владимира Петровича не стало. Ушел талантливый артист, вы­дающийся мастер советского цирка, в ми­ровую славу которого и он внес свою щедрую лепту.

Творческий взлет Мирославских при­шелся на тот переломный период в исто­рии нашего цирка, когда от людей арены потребовалась решительная победа в кон­курентной борьбе с зарубежными гастро­лерами. И в том, что эта победа была одержана, безусловно есть доля и Стальных капитанов.
 

Р. СЛАВСКИЙ

Журнал Советская эстрада и цирк. Октябрь 1968 г.

оставить комментарий