Четвероногие герои рассказов А. И. Куприна

Любовь к животным у меня на­следственная. С самого раннего детства собаки, лошади, кошки, козы, обезьяны, медведи и другие звери были равноправными членами нашей семьи.

С ласковым и присталь­ным вниманием следил мой отец за их жизнью и нравами. Он говорил, что если прислушаться к интонациям мяуканья или лая, явно слышится просьба, возмущение, ласка или боль. Среди животных есть добрые и злые, капризные и признательные, есть во­ры и убийцы. У них разные характе­ры, большей частью выработанные самими хозяевами, как следствие об­ращения и воспитания.

Е. И. Куприна и Д. И. Куприн с кошкой Ю-ю (Москва, 1937 г.)

В своей записной книжке Куприн однажды записал в 1933 году в Па­риже: «Собаки на наших глазах все больше очеловечиваются. Но мы ви­дим примеры особачившихся и освинячившихся людей.

Р. S. Говорю это в подлинном смысле».

Многих четвероногих героев купринских рассказов я лично хорошо помню. Про обезьянку Марью Ивановну отец написал маленький рассказ, мало известный. Могу добавить, что назвал он ее так, чтобы досадить неприятной ему даме, которая, рас­сердившись, перестала посещать наш дом, и таким образом цель бы­ла достигнута. Привезла в Гатчину обезьянку Лидия, дочь Александра Ивановича от первого брака, стар­ше меня на шесть лет, которая жила у своей матери в Петрограде. У нее тоже была наследственная страстная  любовь   к   животным.   Кажется, ей велели избавиться от натворив­шей бед обезьяны, и она сейчас же подумала об отце. Об одной специальности Марьи Ивановны Лида осторожно умолча­ла. У нее была страсть к легкому, свистящему шуму разрывающегося шелка, усугубленная ненавистью ко всем носящим юбки. Я вспоминаю Марью Ивановну, баюкающей щенка. Она держала его головой вниз и прижимала торчащий вверх хвостик к своей мордочке. Щенок отчаянно визжал, но подойти к ней в эти минуты материнской неж­ности было невозможно. Это поведе­ние навело отца на мысль, что у нее какая-то женщина, наверное, отняла детеныша. Чтобы отвлечь ее от щенка, я ей отдавала свои игрушки, которые она немедленно превращала в груду мусора,

О дальнейшей судьбе Марьи Ива­новны после ее неудавшегося дебюта в цирке мне рассказал журналист Бо­рис Михайлович Киселев, с отцом которого дружил Куприн а Киеве. Клоуну Жакомино пришлось продать обезьяну в зоологический .сад. Там перед глазевшими на нее зрителями она однажды вспомнила уроки Жако­мино и стала проделывать курбеты и сальто. В клетку посыпались конфеты, бананы и булки. Сообразив, что вы­ступать выгодно, Марья Ивановна каждый раз, когда собиралось возле нее достаточно народа, начинала по­казывать свое искусство. Обезьяна стала любимицей детворы. А вот что я помню о Сапсане, са­мой любимой собаке отца. В гатчин­ской псарне великого князя Михаила родились щенки редкой породы медилян. Заведующий псарней, хоро­ший знакомый А. И. Куприна, дал ему знать об этом. Один из новорожден­ных был совсем хилым и слабеньким. Его хотели утопить, так как считали недостойным быть в великокняжеской своре, которую тренировали для охоты на медведей. Отец упросил отдать ему щеночка. Крохотное существо выкармливали из соски, давали ему толченые кости и рыбий жир. Назвали его Сапсаном. Потом он стал «щенок о пяти ног», так называл папа всех неуклюжих подростков   в   переходном   возрасте.

Но характер у Сапсана уже тогда был независимый и гордый. Кроме отца, он никого не признавал, был серьезным и не позволял с собой ни­какой фамильярности не только со стороны чужих, но и со стороны чле­нов семьи. Сапсан никогда не удо­стаивался играть со мной. А я бы и не решилась посягнуть на его досто­инство, таскать его за хвост или впрягать в санки: эти шалости мне позволяли добродушные сенбернары. У отца с Сапсаном были свои взаи­моотношения, свои разговоры, секре­ты, ссоры, примирения. Несколько пет спустя, я помню, однажды Сапсан, гуляя с отцом на базаре, увидел коз­ленка и, не слушая окриков, кинулся на бедное животное. Год был голод­ный. Отцу пришлось заплатить за козленка, и в сердцах он сильно побил своего друга. Сапсан обиделся, залез в свою будку и долго дулся. Прошло два-три    дня, на  Сапсана наскочил грузовик и чуть не раздавил. Его при­несли домой, бережно положили на тахту папиного кабинета и прикрыли чистой простыней. Отец потребовал, чтобы их оставили вдвоем.

Жакомино и А.   И. Куприн с обезьянкой Марьей Ивановной

Сквозь замочную щель я увидела, как папа стоял на коленях у изголо­вья Сапсана и просил у него проще­ния. К счастью, могучий пес выздоро­вел.  Я его боялась. Отлично помню, как шестилетней девочкой я спросила у занятого в огороде папы, на цепи ли Сапсан? И на его утвердительный ответ направилась и выходной калит­ке. Вдруг показался Сапсан в игри­вом настроении. Я совершила ошибку и побежала, он за мной. С диким кри­ком я уткнулась в забор, а Сапсан лапами начал срывать с меня мехо­вую шапочку. Какой-то прохожий по­вернул в мою сторону широкое, белое, как блин, лицо с дрожащими губами. Увидев громадного пса, го­тового загрызть ребенка, он воро­вато убежал. Поведение этого взро­слого человека меня так удивило и возмутило, что я забыла о своем страхе. Стряхнув Сапсана со своей спины, я, как ни в чем не бывало, взяла его за ошейник, и мы мирно пошли с ним гулять.

Одно происшествие, связанное с этой собакой, даже описывалось в гатчинской газете. Ночью к нам забрался вор. Сапсан загнал его в са­рай и там продержал прижатым в углу всю ночь. Потом оказалось, что у вора был в кармане нож, и если бы собака дала ему хотя бы малей­шую возможность пошевельнуть ру­кой то, конечно, он бы воспользо­вался им. Редкий случай, когда вор был искренне рад полиции, которая избавила его от страшного чудовища. Кончилась жизнь Сапсана трагично. Однажды он пропал. Его долго иска­ли, наконец нашли за городом. Силь­ное благородное тело собаки лежало в мусорной яме. Кто-то заменил его
пищей и застрелил в висок. Может быть, это отомстил ему тот самый вор. Иначе как объяснить такое же­стокое, бессмысленное и преднаме­ренное   убийство? Отец тяжело переживал смерть своего друга. Когда он сильно горе­вал, то сжимал зубы до скрежета и его татарские глаза смотрели куда-то вдаль, совсем суженные от непроли­тых   слез.

Первым прототипом рассказа «Ю-ю» послужила кошка Катя, которая фи­гурирует также и в рассказе «Сап­сан». В первоначально напечатан* ном варианте рассказа приводится достоверная   история   Кати: «Это было в восемнадцатом году. Приехал мешочник из Пскова, кум нашей бывшей стряпухи Катерины Михеевны, взял у нас за свиное сало заветную «штуку» кавказского зеле­ного крученого шелка и цейсовский бинокль в желтом кожаном футляре. Потом пошарил глазами по кухне и наткнулся на Ю-ю (Катю), которую знал уже четыре года. «Вот бы кошечку мне, товарищ ба­рыня, продали или обменяли. Хоро­ша кошечка! У вас она все одно с голоду подохнет, да и вы сами». — Как он не был глуп, но на этом скользком месте осекся и поправил­ся: «Да и лишний рот у вас». Он был, прав в своей обмолвке, могло действительно так и случить­ся, что и она и мы... Но чем же кошка виновата? Продать ее мы не смогли. Выменять — тоже. Подарили. А через год от этого самого Ефима пришло письмо к Катерине, где после всяких «еще кланяюсь и кланяюсь...» было приписано: «А товарищу такой-то с низким поклоном передай, что кошка ихняя такой у нас красивой в деревне и не видели. Все бы хотели от нее котеночка, но она с нашими котами не знается, гордо себя про­тив их держит». Вот и все о Ю-ю. В Париже у нас жил кот-воркот, бархатный  живот.

А. И. Куприн с дочерью Ксенией  и Сапсаном

Этот кот-воркот и был Ю-ю. Про­жил он у нас десять лет и был из­вестен всему кварталу за красоту и ум. Мы жили в первом этаже, с окнами, выходившими в крохотный палисадник. Ю-ю был настолько чи­стоплотен, что за своими маленькими надобностями переходил через до­рогу в овраг. Свои мышиные и крыси­ные трофеи он приносил домой и с гордостью клал на подушку од­ного из членов семьи, уверенный, что этим он доставляет нам радость. Вечером Ю-ю никогда не входил в дом, пока все члены семьи не воз­вращались. Встречал у метро одного из нас, провожал до двери, а потом снова шел караулить, И только с по­следним возвращающимся входил в   дом. Изредка   к   нам   приходили   знако­мые. Отец непременно требовал, что­бы   прежде   всего   они   здоровались   с Ю-ю за лапу, которую тот снисходительно протягивал.

Мне было пятнадцать лет, когда я серьезно заболела. В течение месяца я была при смерти, и Ю-ю пролежал на пороге до того времени, пока не миновала опасность. Потом меня послали в санаторий в Швейцарию. Для этого моим бедным родителям пришлось влезть в непосильные дол­ги и продать все, что только можно было продать. Отец даже расстался с любимым рисунком Репина «Ле­ший».

Из санатория однажды мне срочно понадобилось поговорить с мамой и я заказала телефонный разговор на три минуты, на больше не хватило  бы денег. Ответил отец и потребовал, чтобы я поговорила с Ю-ю, ему хоте­лось проверить, узнает ли он мой го­лос. Я ответила, что не могу тратить драгоценные минуты на глупости, умоляла позвать маму, но отец упря­мо повторял: «Сначала поговори с Ю-ю». Не помню, чем окончился этот разговор, но отец уверял, что с тех пор Ю-ю стал спать, свернув­шись клубочком вокруг телефона. Однажды, когда Ю-ю дремал в палисаднике, чья-то злая рука соверши­ла бессмысленное убийство, запустив в   него   камнем.

Несколько лет спустя у нас появи* лась трехцветная кошечка и была названа Ю-ю в честь знаменитого кота-воркота. С первого же дня ее любимым местом стали плечи отца. Этот теплый и живой груз стал в по­следний год жизни в эмиграции его единственной радостью. Заброшен­ный знакомыми, больной, он совсем ушел в себя и часами сидел в сво­ем старом кресле, кожа которого была превращена когтями, многих кошачьих поколений в нечто похо­жее  на мех. Наконец пришло неожиданное сча­стье: можно возвращаться на роди­ну. Перед отъездом, разговаривая с советским послом Потемкиным, отец вдруг замялся. Потемкин спро­сил, в чем дело? Тогда Александр Иванович решился: «А кошку можно будет взять с собой?» Все присут­ствующие при этом разговоре рас­смеялись, а Потемкин сказал: «Ну конечно».

Для Ю-ю приготовили корзинку, но мама мне писала потом из Моск­вы, что она не понадобилась. Сидя в вагоне, отец бережно держал ее на коленях, и Ю-ю прекрасно вела себя всю дорогу. До последних его дней она не расставалась с отцом. Эта французская барышня прекрасно прижилась на русской земле.
 

Ксения КУПРИНА

Журнал Советский цирк. Декабрь 1963 г.

оставить комментарий