Что кушают лошади

Лошади кушают овес и сено.

Полстолетия назад, вместе с чеховским человеком в футляре, эта фраза вошла в обиход как эталон баналь­ного высказывания. И мьг охотно пользуемся ею, когда хотим подавить кого-нибудь своим презрением. Итого не замечаем, что тут-то и иссякает немудрящий багаж на­ших познаний. Кушают, в самом деле, и даже c завид­ным аппетитом. A дальше?

...Янтарь родился в Сальских степях, на Дону, и c са­мого рождения рос в табуне. Он был уже не жеребенком, a молоденьким жеребцом, когда его приметил Михаил Дмитриевич Анисимов, приехавший за пополнением для своего номера.

Привыкший к вольной табунной жизни, Янтарь был настоящим дикарем. C превеликим трудом удалось до­ставить его на вокзал. Незнакомые запахи, громкие пу­гающие звуки — от всего приходил он в неистовство.

Еще страшнее показалась ему погрузка. Он не привык подниматься по настилу вверх, он боялся черного глухого пространства за дверью товарного вагона. Людям бы ни за что не сладить со своенравным жеребцом — пришлось бы применять силу, и отношения, не успев наладиться, оказались бы испорченными.

Помогли лошади, две старые, опытные лошади, давно уже работавшие на людей и привыкшие к самым слож­ным заданиям. увидев жеребца, нервно перебирающего ногами на платформе, старые лошади сразу поняли, что от них требуется. Первая лошадь стала подниматься по настилу вверх, a вторая, подталкивая Янтаря, последовала за нею. Стиснутый между ними, как сыр в бутербро­де, Янтарь сам не заметил, как очутился в вагоне.

Зато и показал тут он им всем! Деревянный пол гулко отзывался на каждый удар копыт. Было темно, душно и пахло незнакомо и тревожно...

Янтарь рванулся к двери. Но старые лошади и это предвидели. Своими крупами они надежно перегородили широкий проход.

Бунт не удался. И Янтарь — не дурак же он был, в самом деле! — смирился и затих.

Поезд пришел на место ночью. Дорога c вокзала тоже обошлась Янтарю Недешево. Он всего боялся, шарахался в сторону от каждого звука, a через тень от фонаря или от дерева перепрыгивал, как через канаву. Вырос-то он в степи, деревьев никогда не видел и что такое тени  понятия не имел...

Явились в цирк. Янтарю отвели стойло. Он быстро ос­мотрелся и привык. Дрессировщик начал потихоньку приучать его к работе.

Воспитание шло по давним-давно проверенной и отшлифованной программе. Урок первый: приучиться бегать по кругу внутри манежа и из головы выбросить, что можно перепрыгнуть барьер. Не думайте, что это легко для лошади, привыкшей отмахивать километр за кило­метром! Й Янтарь день за днем выходил на манеж, пока круговращение не сделалось для него таким же естест­венным и привычным, как раньше — стремительный бег по прямой.

Уже можно было не беспокоиться, что новичок, рас­капризничавшись, перемахнет через низенький накат барьера, уже он начал осваивать простейшие движения, которые требуются от каждой порядочной лошади в цир­ке, — по команде ложился, вставал, опускался на коле­ни, взмывал на дыбы...

И вдруг он явил себя в самом неожиданном свете.

Однажды конюх, вычистив стойло, забыл около Янта­ря метелку. Жеребец, забавляясь, уцепил ее зубами и принялся размахивать, будто мел пол.

Анисимов увидел, какую его ученик затеял игру, и решил проверить, случайность это или же и вправду не­обычная для лошади наблюдательность. Отобрал метлу и поставил ее на прежнее место. Янтарь снова ухватил древко. Анисимов спрятал метлу — конь и тут не сплохо­вал: осмотрелся и нашел свою игрушку...

Анисимов больше не сомневался. Янтарь, как особо одаренный воспитанник, был переведен в высший класс — с ним стали готовить номер «Лошадь-математик».

Это старый цирковой секрет настолько старый, что его можно разоблачать, не рискуя навлечь на себя гнев цирковых педантов. На манеже в круг раскладываются таблички c цифрами, от нуля до девятки. Зрители зада­ют простейшие арифметические примеры — к двум при­бавить три, например, или от шести отнять три. Живот­ное — чаще собака, но фокусу можно обучить любого зверя — бежит по кругу и ждет, когда дрессировщик по­даст условный сигнал, то есть особенно как-нибудь при­чмокнет, прищелкнет, кашлянет или что-нибудь еще. Уло­вив сигнал «математик» хватает цифру, соответствую­щую этому сигналу, и бежит за наградой.

Репетируя c Янтарем, Анисимов сразу ввел усложне­ние. Заданный пример писался на классной доске, вынесенной на манеж. Янтарь был приучен, прежде чем отправиться за табличкой, минуту смотреть на доску, будто бы соображая. A в конце жеребец брал в зубы влажную тряпочку и, как положено прилежному школяру, стирал C доски написанное.

Работал Янтарь очень чисто, без накладок. Конечно, в том была большая заслуга дрессировщика, репетиро­вавшего, не щадя сил, добивавшегося подлинного совер­шенства. Но c другим животным, не таким понятливым и восприимчивым, как Янтарь, толку бы было меньше.

Ведь от того, что разгадка трюка теперь известна мно­гим в публике, работать стало в миллион раз тяжелее. Теперь, когда «математик» бежит за ответом, под купо­лом воцаряется мертвая тишина. Сотни пар ушей, сотни пар глаз — какой звук, самый тихий, какое движение, са­мое мимолетное, ускользнет от них?

Вот и сорвана с фокуса загадочная оболочка. И начи­нается —цоканье, чмоканье, щелканье по всему цирку.

Публика заражается спортивным азартом: уловить и разоблачить. Особенно, конечно, публика помоложе, но встречаются любители поразвлечься и среди граждан постарше. Животное сбито c толку, дрессировщик в отча­янии...

C Янтарем такой конфуз не случался ни разу. A пото­му не случался, что он, выступая с этим номером годы подряд, изучил не одну, а несколько систем сигнализации. И это сбивало не только придирчивых зрителей, но и искушенных профессионалов. Один директор цирка битый час простоял на репетиции рядом c Анисимoвым, следя за ним c шерлок-холмсoвской бдительностью, но заметить ничего не сумел.

Да и как было ему заметить, когда дрессировщик при­менял то один условный сигнал, то другой. A Янтарь, не хуже опытного шифровальщика, сразу улавливал тайный код и безошибочно подчинялся приказу.

A под конец конь поразил даже хозяина. Анисимов начал замечать, что он как-то все меньше и меньше зави­сит от посылаемых ему сигналов. Всмотревшись в написанное на доске, жеребец без дополнительных указаний направлялся к нужной табличке. Его зрительная память настолько развилась, что смогла удерживать начертание всех ходовых примеров и соответствующую каждому итоговую цифру. Он отличал три минус два от два плюс три, шесть минус пять от шесть минус четыре — и никогда не ошибался!

Каждый дрессировщик, естественно, отдает предпочтение той породе животных, c которой связана его цирковая судьба. Поначалу недолго и запутаться: каждый мас­тер рисует яркими красками достоинства «своего» зверя, и каждому действительно есть что порассказать.

И, только походив, поговорив, понаблюдав достаточно долго, начинаешь разбираться в оттенках.

Лошадь занимает в стройных звериных рядах особое место. Казалось бы, по сравнению со львами или тигра­ми с ней работать — сущее блаженство: то — хищники, a это — послушное домашнее животное. Но это не совсем так. O лошади одним словом не скажешь, какой она ма­териал для дрессировщика. Они легкий, и трудный Неве­роятно, и иметь с ним дело — и большая творческая ра­дость и мука мученическая.

Самой природой и вековой службой на человека ло­шади определен свой режим, свой образ жизни. Бегать, возить тяжести, скакать через препятствия. Резвость, вы­носливость, легкость и красота бега или, y тяжеловозов, могучая силища — вот исконные лошадиные достоинства, заботливо взращивавшиеся из поколения в поколение.

Но вот лошадь попадает в цирк, и все меняется.

Бегать не выпускают. Тяжестей возить не дают. Поскакать через препятствия — и то случая настоящего не дождешься.

Зато требуется кое-что другое, куда посложнее.

Проделывать непривычные, чуждые для всей породы движения. Слушать и различать слова, интонации, пони­мать движения рук, держащих повод. Если поведение обычной, рабочей лошади прекрасно регулируется сло­весным набором «тпру — но», то цирковой — надо овла­деть обширным словарем. Если поведение рабочей лоша­ди состоит из простейших элементов: остановилась, по­шла, побежала, направо-налево повернула, быстрее-тише поскакала — вот и все премудрости, то в цирке надо про­делывать сложнейшие комбинации движений...

И лошадь как 6ы перерождается: физически слабеет, увядают без тренажа мышцы, уходят нерастраченные силы.

Зато изощряются и обостряются умственные способ­ности.

Отсюда легкость работы с лошадьми — они податли­вы, послушны, у них отменная память и чуткая ориенти­ровка. Но и трудности — отсюда же. Дpессировщики понимают это таким образом, что лошади просто застаиваготся ж тесных стойлах, что им становится скучно. И по­тому у них зачастую портится характер, и они становятся каверзны и капризны. Сколько раз случалось, что лошадь и кусала, и пинала головой, и лягала любимого дресси­ровщика, И все это — в самом веселом расположении духа, чтобы «себя показать и людей посмешить». Хотя дрессировщику, бедняге, оказывалось вовсе не до смеха.

Как хотите, так себе этот факт и объясняйте: уж как ни тяжело укрощать хищников, но многие дрессировщики начинали свою карьеру именно с них.

Но, утверждают знатоки, не записано в истории кон­ного цирка ни одного примера, чтобы так же вот, c места в карьер, начал свою деятельность дрессировщик лоша­дей. Все они сводили близкое знакомство c лошадьми очень задолго — или работая конюхами, или c детства попадая в обучение к мастеру, или вырастая в семье дрес­сировщика. Тут вариантов много, но вот что к работе каждый дрессировщик приступал во всеоружии опы­та и умения обращаться с лошадьми — это у них y всех общее.

Вот, чтобы долго не искать, как складывался путь на­родного артиста РСФСР Али-Бека Кантемирова. O та­ких людях, как он, говорят, что они выросли в седле. B ранней юности Али-Бек уже выстyпал наездником на скачках. «Трудных» лошадей для него не существовало — он управлялся c самыми норовистыми. Потом ученичество в цирке...

И только после всей этой разносторонней подготов­ки — дебют, самостоятельная работа, свой, оригиналы Вый номер: джигитовкаа, щедро орнаментированная гимнасти­ческими трюками. Для публики дореволюционного цир­ка это было в новинку.

Теперь, когда на манеж вышло уже третье поколение Кантемировых — внуки Алик, Толя и Каджана (девочка, обратите внимание!), критики говорят и пишут o само­стоятельной кантемировской школе, со своими правилами и своими установками...

Али-Бек, выpастивший на своем веку сто пятьдесят джигитов, ни разу не приглашал профессиональныx ар­тистов. Учеников он находил в осетинских аулах, придир­чиво отбирая самых ловких, гибких, пластичных мальчи­шек. C ними и проходил всю науку, начиная c правильной посадки в седле и умения держать равновесие и кончая высшим джигитским пилотажем и сложнейшим искусст­вом подготовки молодых лошадей.

Такие же четкие, продуманные правила регулируют y Кантемировы работу c лошадьми. Например, принято, чтобы во время репетиций и тренировок животное несло увеличенную нагрузку: и ездят на нем по-двое, и круг разбега уменьшают наполовину, и темп задают совер­шенно уже сумасшедший. Благодаря этому, считают дж­игиты, лошади меньше страдают от специфических цирко­вых условий. И во время выступлений они чувствуют внезапное облегчение и не скачут — парят над манежем, словно их поднимает и несет невидимая сила.

Малейший признак нездоровья, и лошади немедленно назначается щадящий режим. По особой системе животные выходят из тренировок перед переездами в другой город, a потом так же плавно возвращаются в рабочее состояние.

Потому-то лошади в этом номере служат долго и вер­но. Двадцать лет отработал, например, Мускат. A знаме­нитый конь Ирбека Кантемирова Буян был принят в труппу еще в 1949 году! Его вы несчетное число раз виде­ли если не в цирке, так в кино. B «Смелых людях», напри­мер, Ирбек верхом на Буяне дублировал Сергея Гурзо, они догоняли идущий на приличной скорости поезд, и Ирбек вспрыгивал на площадку прямо из седла.

Такое уж это животное — лошадь. Куда, кажется, по­кладистей, куда неприхотливей... A видите — надо прой­ти целую академию, чтобы научиться за ней ухаживать. Лечить, холить и давать те самые, вошедшие в анекдот, овес и сено...

Вот почему даже ревнивые дрессировщики собачек не решаются оспорить особое место, которое принадлежит в цирке лошадям. Только правильно ли сейчас говорить —принадлежит? Может быть, вернее будет — принадле­жало?..

Д. Акивис

оставить комментарий