Поиски и находки цирка «Ронкалли»

Минувшим летом, в рамках выставки «Люди и техника земли Северный Рейн‑Вестфапия» в Москве гастролировал цирк «Ронкалли» (ФРГ). Его выступления вызвали большой интерес не только зрителей, но и артистов и режиссеров нашего цирка, критиков, студентов циркового училища.

По просьбе редакции своими впечатлениями о спектакле цирка «Ронкалли" делятся заслуженный работник культуры РСФСР журналист H. КРИВЕНКО и канди­дат исиусствоведения, директор ГУЦЭИ C. МАКАРОВ.

H. КРИВЕНКО. Давайте для начала вспомним суждения o программе, кото­рые мы слышали с вами в антракте к после спектакля от знакомых артистов, режиссеров, рецензентов. Высказывались разные точки зрения, подчас прямо противо­положные. По мнению одних, представле­ния «Ронкалли» —чуть ли не завтрашний день циркового искусства, тот образец, которому надо следовать. Другие, напро­тив, считают, что немецкая программа скорее эcтрадная, нежели циркoвая, что в ней «мало цирка», что непомерно боль­шое место отведено пантомиме, маскам, всевозможным лирическим «прокладкам», причем сделано это в ущерб под­линно цирковым номерам. Какую из двух  точек зрения вы разделяете?

C. МАКАРОВ. Ни ту, ни другую. На мой взгляд, обе они чрезмерно категоричны и вряд ли правильны. Цирк «Ронкалли» — интерeснeйшее, в чем-то даже уникальное явление современного циркового искусства, о котором много говорят и пишут сегодня на Западе; это — цирк романтики, фантазии, поэтического вос­приятия мира. Однако это вовсе не значит, что именно так, a не иначе, надо представлять себе будущее цирка, пути его развития. Другое дело, что режиссерское построение программы, ее стилистика, наконец, сама атмосфера спектакля  все это, бесспорно, привлекает своей ори­гинальностью, новизной, решительным отходом от многих традиционных канонов и правил.

B цирке «Ронкалли» нет привычного нам дивертисмента, когда паузы между номерами заполняют коверные. Выступле­ния артистов перемежаются неожиданными игровыми интермедиями, своеоб­разными «заставками», которые или пред­варяют номер, или как бы завершают его, продолжают тему выступления. B одном случае это кокетливая цветочница, раз­дающая зрителям гвоздики, в другом — темпераментная испанка, в третьем — исполнительница небольшого акробати­ческого этюда. Такие интермедии в зна­чительной мере определяют образный строй спектакля, придают ему романти­ческую окраску.

Что же касается подлинно цирковых номеров, то их в представлении действи­тельно маловато. Правда, при этом сле­дует учесть, что ввиду краткости гастро­лей, всего несколько дней, владельцы цирка привезли в Москву сокращенную и далеко не лучшую свою программу. Бывая за рубежом, мне приходилось просматривать видеозаписи спектаклей «Ронкалли» в которых участвовали дрессировщики хищников (запомнился трюк «тигр на носороге»), искусные наездники и другие исполнители, приглашаемые обычно из известного швейцарского цир­ка Кни.

H. K.  Но давайте пока оставим в сторо­не разговор o номерах. Даже если бы в представлении был не один носорог, a два, хотелось бы прежде всего поговорить не столько o носорогах, сколько o том новом и примечательном, что характерно для творческой атмосферы цирка «Рон­калли».

Наверное, не только нас c вами обра­довалa праздничная и вместе c тем не­принужденная обстановка, в которой ока­зываются зрители, едва вступив На терри­торию передвижного цирка. Эта праздничность во всем: и в нарядности желто-синего полотнища шапито, сквозь которое так волшeбно просвечивают на дневных представлениях солнeчные лучи; и в ухоженности аккуратных, словно игрушеч­ных, вагончиков; и в старомодной, времен начала нынешнего века, позолоте вы ве­сок и фонарей. Здесь же, y входа, посе­тителей встречают оркестранты, одетые в традиционные «гусарско-цирковые», мун­диры; артистки в подчеркнуто мишурных платьях осыпают зрителей дождем кон­фетти, дарят конфетки в хрустящей цел­лофановой обертке, a тем, кому это нра­вится, даже рисуют на лицах красным гримом крошечные «сердечки».

С. M. Некоторые зрители, a точнее зрительницы, как я заметил, не стирали эти «сердечки» до конца представления.

H. K. Вот я и говорю: кому что нравит­ся, вкусы y людей бывают разные... Но даже тех, кому «сердечки» не нарисовали, приятно удивила атмосфера радушия и гостеприимства, с которыми цирк «Ронкалли» встречает посетителей. Причем делается это неказенно, незаученно. Первое знакомство c цирком и в самом деле становится преддверием праздника, кото­рый продолжится затем на манеже. И за­кончится тоже на манеже, когда в финале спектакля, В сверкании бенгальских огней, артисты пригласят зрителен на старинный штраусовский вальс.

C. M. Вот вы упомянули музыкантов, встречающих зрителей y входа. Мы как-то  привыкли к тому, что оркестр в цирке  это нечто отстраненное и отделенное от программы рамками оркестровой ложи; он сопровождает выступления артистов, создает музыкальный фон представления, но не становится неотъемлемым компонентом спектакля. И неслучайно оркестро­вое сопровождение все чаще заменяется в цирке фонограммой. При этом рассуждают так: какая, в сущности, разница — играют ли «живые» музыканты или звучит механическая запись.

Оркестр y «Ронкалли» — полноправный и притом активный участник представления. B начале представления музыканты выходят на манеж, они ощутимо втор­гаются в цирковое действие, подчеркивая праздничный настрой программы. И оркестрик-то сравнительно небольшой, всего десять человек, в впечатление такое, что музыкантов много, и Все они — первоклассные исполнители. Такой оркестр фо­нограммой не заменишь.

H. K. Еще при нашем первом посеще­нии немецкой программы вы обратили мое внимание на клоуна Жана Поля, который, как вы рассказывали, работал до при хода в цирк «Ронкалли» метрдотелем в небольшом французском ресторанчике.

Он выступает в образе эдакого настырного, непомерно любознательного зрителя которому до всего есть дело. Приехав в цирк на допотопном велосипеде (он, долго и забавно «паркует» его), клоун пробирается затем за кулисы, выходит на манеж, вступает в пререкания с ведущим программы. Вам как — понравился этот комический персонаж?

C. M. Откровенно говоря, не очень. A вам?

На фото. Фрагмент игры c мыльными шарами клоуна ПИКА

H. K. Мне тоже. И знаете почему? Я понимаю, что такой персонаж — это еще одна ниточка, которая по замыслу режиссера как 6ы связывает спектакль со зрителем, приближает его к ним. Но здесь, мне думается, «приближения» не получилось. Персонаж Жана Поля, на мой взгляд, не столько развлекает зрителей, сколько раздражает их, вызывает недо­умение своими суетливыми попытками об­ратить на себя внимание. Возможно, это объясняется еще и тем, что исполнителю недостает обаяния, он, помосту говоря, несимпатичен, что всегда отрицательно сказывается на образе комическoго героя.

C. M. Есть, вероятно, еще одна причи­на. Вольно или невольно, но мы сравнива­ем этого артиста c другим участником представления — клоуном Пиком. Согла­ситесь, что редкий соло-клоун не проиг­рал бы в глазах зрителей водной програм­ме c таким блистательным пантомими­стом, как Пик. У этого клоуна, как нам рассказывали, совсем не просто сложи­лись отношения c труппой западногер­манского цирка. Швейцарский артист, он несколько лет назад ушел из коллектива «Ронкалли», прельстившись приглашением Швейцарского национального цирка КНИ. «Для него,— писали тогда рецензенты,­ это было столь же заманчиво и престиж­но, как для спортсмена приглашение в национальную сборную». Владелец и ре­жиссер немецкого цирка Бернхард Пауль был в отчаянии — он не представлял свои спектакли без клоуна Пика.

Со временем и сам артист, очевидно, почувствовал, что романтическая стихия «Ронкалли» наиболее близка его творчеству, и вер­нулся обратно. На мой взгляд, именно выступления Пика являются лучшими но­мерами программы.

H. K. Мне тоже очень понравился этот артист, особенно его выступления во вто­ром отделении спектакля — интермедия с масками и игра c мыльными пузырями.

Смена маcок — нехитрое дело, но c каждой новой маской Пика на наших глазах рождается другой человек. Дру­гой не потому, что сменилась «личина», a потому, что внутренне преображается характер этого человека, пластика его тела, его, если хотите, отношение к окру­жающему миру. Артист показывает своих персонажей как бы изнутри, психологи­чески раскрывает их, дает нам возмож­ность заглянуть в прошлую жизнь своего мимолетного героя. Мне даже показалось, что при смене масок непостижимым об­разом меняются и руки исполнителя: y грозного, угрюмого старика они одни, y восторженной, с полуоткрытыми губами девушки — другие.

И самое, пожалуй, яркое воплощение романтической природы цирка «Ронкал­ли» — игра пика c мыльными пузырями. И вот тут y меня есть к вам вопрос не совсем, может быть, творческого харак­тера. Вы знaкомы c артистом, не раз встре­чались c ним — вы не спрашивали y него, что это за чудодейственный «мыльный раствор», который позволяет ему так уверенно и красиво выстраивать свои бесконечные воздушные композиции?

C. M. Чет, не спрашивал. A если 6ы и спросил, он 6ы вряд ли ответил. Его коллеги говорили, что Пик ревниво обе­регает секрет своего «раствора», никому не доверяет готовить его. Артиста можно понять: разгадают секрет — украдут но­мер.

Если попробовать пересказать содер­жание номера пика, то выглядеть это будет примерно так. Артист «выдувает» свeркающие мы льны1е пузыри, вначале маленькие, затем большие; они кружатся вокруг него, летят в публику, неслышно лопаются, незаметно исчезают... И все? Да, все. Но прелесть и неповторимость номера, разумеется, не в искусном «пуска­нии» мыльных пузырей. На наших глазах клоун как бы творит свой мир: иллюзор­ный и радостный, призрачный и тревожный. Он то гонится за ускользающей меч­той, то создает сказочные звезды-планеты в неведомом нам космическом пространстве, то уподобляется ребенку, без­заботно играющему c невесомыми воз­душными шариками. Ассоциаций рожда­ется много, y каждого свои... Но все вместе мы одинаково оказываемся во власти большого художника, его светлого роман­тического дарования. Великолепный но­мер!

H. K. Уж коли наш разговор o програм­ме начался c клоунов, самое время, наверное, вспомнить o классическом буффонад­ном трио — Высокомерном и подчеркнуто строгом Кервантесе («белы й клоун») и двух традиционных «глупыx августах» — Анжелино и Зиппо. Номер тем более при­влекает внимание, что в образе Зиппо выступает владелец и постановщик всех программ цирка «Ронкалли» Бернхард Пауль. K слову сказать, это очень интерес­ный человек, подлинный фанатик цирка. Художник по профессии, он десять лет назад организовал труппу «Ронкалли», и c тех пор все его помыслы связаны c цирком. Бернхард Пауль вникает во все тонкости творческой жизни своего кол­лектива — от режиссуры до реквизита, от костюмов до окраски вагончиков.

Мне, откровенно говоря, мало приходилось видеть буффонадных клоунов, о цирке я начал писать в первые после­военные годы, когда на манeже царство­вали Карандаш, Вяткин, Берман, восходи­ли звезды Никулина и Попова. Поэтому само стремление возродить, вернуть к жизни, может быть, незаслуженно полуза­бытый (у нас, во всяком случае) жанр буффонадной клоунады представляется мне достаточно интересным.

C. М. Вот вы сказали «буффонадная клоунада». Но то, что показал на сей раз западногерманский цирк, я назвал бы не­сколько по-другому. На мой взгляд, это не клоунада в ее, так сказать, рафини­рованиом виде, a, скорее, буффонадное попурри, набор выигрышных «отрывков» из традиционных клоунских антре. Участ­ники трио разыгрывают стародавнюю клоунаду «Печенье» и тут же исполняют популярную среди клоунов репризу «Эхо», они обливают друг друга водой, играют на саксофоне, марокасах и удар­ных инструментах, танцуют. Артисты — это относится прежде всего к Анжелино и Зиппо — хорошо разговаривают, про­фессионально владеют многими жанрами. Но завершенной, выстроенной по определенному сюжетному плану, буффонадной клоунады нет, а есть, повторяю, раз­розненные «кусочки» из многих клоун­ских антре.

На фото. Клоуны Зиппо и Анжелино в репризе печенье

Н. К. В разговорах o программе «Рон­калли» мне доводилось слышать, что Кер­вантес — образец «белого клоуна». Что вы думаете по этому поводу?

C. M. Прежде всего о том, кто такой Кервантес. Этот немолодой уже артист (ему далеко за пятьдесят) сравнительно недавно пришел в цирк, в гpynny «Рон­калли» приглашен пять лет назад. До этого был профecсиональным танцором, высту­пал с небольшим собствeнным ансамблем в оперетте, исполнял балeтные партии в операх Римского-Корсакова и «Кармен» Бизе, гастролировал в Театрах Лондона, Парижа, Брюсселя.

Кервантес — первоклассный танцов­щик, его исполнение национaльных испанских хабанер выше всяких похвал. Но если вспомнить, что и «белый клоун» по своей природе должен быть в чем-то смешным, забавным, эксцентрически заостренным, то становится очевидным, что именно этих качеств недостает Кервантесу; его характер «белого клоуна», в сущности, не раскрыт. Cказывается, вероятно, цирко­вая молодость артиста, «ненара6отан­ность» профессиональных клоунских прие­мов.

Более убедительными показались мне «рыжие клоуны» — неуклюжий и добро­душный толстяк Зиппо и вечный неудач­ник Анжелино. Они смeшны, темпера­ментны, умеют изобретательно обыгрывать комические ситуации, забавно конф­ликтуют между собой. Уж на что, каза­лось 6ы, избитый трюк «обливание водой», но ион у них приобретает неожиданные оттенки и вариации.

A вообще мне думается, что участники клоунского трио цирка «Ронкалли» в основном повторяют, копируют то, что дела­ли до них и делают сейчас другие ар­тисты этого жанра, к примеру, те же Фра­теллини. У них нет своей трактовки тради­ционных клоунских образов, своего отно­шения к тому, что охи исполняют.

Н. K. Вы обратили внимание, каким громом аплодисментов проводил зал жонглера Альвареса, выступающего в об­разе испанского тореро? Публика в тот девы была искушенная, досконально раз­бирающаяся в секретах и тонкостях цир­кового искусства. Артист буквально оше­ломил зрителей безукоризнeнным совер­шенством профессионального мастерства, умением легко и свободно жонглировать не Только руками, но и ногами. При этом ом вовсе не стремится поразить нас ирекордным» количеством предметов: его рабочий реквизит — 3-4 булавы. Сно­ва подтверждается старая истина: важно не то, сколько предметов бросает жонг­лер, a то, как он это делает. Альварес это делает мастерски.

C. M. Любопытную, кстати, деталь, касающуюся Альварecа, вычитал я в одной из зарубежных рецензий. Оказывается, костюм для него изготовил известный мад­ридский портной, который обычно шьет для прославленных героев корриды.

На фото. Жонглер АЛЬВАРЕС

Н. К. А что вы думаете, портной тоже причастен к успеху артиста! Порой мы как-то не учитываем, что фольклорная достоверность оформления номера, и костюма прежде всего, в сочетании c не­обходимой цирку помпезной мишур­ностью и даже «роскошью», играет нема­лую роль при создании национальных произведений циркового искусства. Возь­мите, к примеру, «Китайские игры», c которыми выступают в программе «Рон­калли» потомственный артист Сун Ченг Хай и его партнеры. Трюковые комбина­ции знакомы: те же «нептуновские» тре­зубцы, крутка катушек диаболо, вращаю­щиеся тарелочки на бамбуковых тростях. Все это мы видели y Ван Тен-тау, y дру­гих исполнителей. Правда, они, в отличие от наших гостей, не демонстрировали такой «рекордный» трюк, как «вис на ко­се». И, как говорится, слава богу, что не демонстрировали: когда смотришь на этих беспомощно «подвешенных» ар­тистов, ощущение такое, что кто-то пре­больно тянет тебя за волосы.

C. М. Мне этот трюк напоминает фотографию, которую я видел однажды в зарубежном журнале. Артист цирка (фамилию забыл) поражает зрителей тем, что подвешивает на нижнее веко мешо­чeк c дробью весом в 20 килограммов. Жутковатое зрелище!

H. K. Но я в данном случае говорю не o трюках, a o том, как эти трюки оформ­лены, o зрительном восприятии ком ера. И вот тут, мне кажется, выступлeние Сун Ченг Хая заслуживает высокой оценки. Роскошные карнавальные «львы», без ко­торых не обходится в Китае ни одно  на­родное торжество, затейливая лаковая роспись столиков и сервантов, изыскан­ная экзотичность костюмов — все это украшает номер, придает ему неподдель­ный нaциональный колорит. Внушительны ч живописны ассистенты в гриме и костю­мах средневековых стражей император­ского дворца.

На фото. Карнавальный лев в номере китайских артистов п/р Сун Ченг Хая

C. M. Раз вы заговорили об ассистен­тах, мне хотелось бы вспомнить двух ко­миков в костюмах униформистов, сопро­вождающих выступление жонглера на моноцикле Жана Пауля. Чаще всего ас­систенты безучастны к исполнению номе­ра, в лучшем случае они следят за Тем, чтобы вовремя прийти на помощь артисту. Здесь же они «живут номером», изобрете­тельно и весело обыгрывают трюковые комбинации жонглера.

Н. К. Если бы при этом они еще не «Тра­хали» друг друга медным подносом по голо­ве, то им, как говорится, цены бы не было.

C. M. Но это уже другой вопрос, дру­гая тема разговора. По ходу спектакля «Рoнкалли» мы не раз видели такие ситуа­ции и трюки, которые c нашей точки зре­ния никак не украшают цирковое искусст­во. Вспомните американского мима, в прошлом уличного клоуна Петера Шуба. Многие его репризы и шутки вступают в явное противоречие c эстетикой совет­ской клоунады, c нашим пониманием «смешного» и «несмешного». B одном слу­чае он просит девушку, сидящую в пер­вом ряду, растопырить пальцы протяну­той руки, a затем почесывает об эти паль­цы свою спину; в другом — окутывает головы зрителей... лентами туалетной бу­маги. Видеть такой примитивный, оскор­бительный для зрителей «юмор» по мень­шей мере неприятно.

H. К. Неэстетичность цирковых номе­ров проявляется по-разному. Мне, к при­меру, очень не понравилось выступлeние на «рамке» воздушных гимнастов Анд­ревс. И не только потому, что у них, как вы говорили, во время спектакля отсутст­вует «школьность» — не вытянуты носки, нет чистоты линий, коряво исполняются трюки. Меня неприятно удивили заклю­чительные комбинации гимнастов, где грациозная и, как принято говорить в таких случаях, хрупкая партнерша c трудом, видимым усилием удерживает в трюках сильного и рослого партнера. Такая «пере­мена мест», когда женщина выполняет мужскую силовую работу, на мой взгляд, разрушает романтику циркового номера, противоречит изначальным критериям жанра воздушной гимнастики.

C. M. При всех своих новациях цирк «Ронкалли» остается цирком. Его роман­тические устремления становятся особен­но выразительными, когда воплощаются в трюках и номерах — первооснове любо­го циркового представления. Таких, как волшебная игра c невесомыми шариками клоуна Пика, запечатленная в нашем сознании как символ поэтического искусст­ва цирка «Ронкалли».

Журнал Советская эстрада и цирк. Октябрь 1986 г.

оставить комментарий