Перейти к содержимому

Фотодром Шираслана. Новое
подробнее
12-й Международный фестиваль циркового искусства «Золотой слон» в Жироне(12th International Circus Festival Gold Elephant in Girona).
подробнее
Животные в цирке- наша жизнь, наша самая большая любовь.
подробнее

Фотография

Клоун ГРАЧИК


  • Авторизуйтесь для ответа в теме
Сообщений в теме: 45

#1 Виктор Франке

Виктор Франке

    Пользователь

  • Пользователи
  • PipPip
  • 95 сообщений

Отправлено 24 August 2011 - 02:44

Клоун Грачик (Мартирос Кещян) скончался десять лет назад 8 августа 2001 года в городе Винтер Гарден, штат Флорида. Ему было 45 лет...

Журнал "Флорида" ( florida_rus)
@ 2011-08-20 00:29:00

http://florida-rus.l...com/124013.html


Александр Росин. Главы из книги «Kлoун бeз гримa».
Глава первая. Грачик Кещян
Четверть века спустя
Вместо предисловия

Книгу «Клоун без грима» я начал писать в ранние 80-е. У нее очень странная и забавная судьба. В 87-м, когда я ее закончил, ее приняли в московское издательство «Искусство». Книге была обещана блестящая судьба, потому что предисловие написал Юрий Никулин, послесловие – лучший цирковой критик страны тех лет дочь клоуна Карандаша Наталья Румянцева, а заявки на книги сделали все ведущие цирки страны, и тираж обещал быть сумасшедшим даже по тем, еще книжным, временам.
Но вдруг неожиданно все переигралось, книгу отодвинули в издательском плане на несколько лет. Значительно позже я узнал, что в сложной интриге принял участие некто Сергей Макаров, неудавшийся клоун вдруг в годы перестройки и всеобщей неразберихи ставший искусствоведом. Моя книга перекрывала ход его учебникам по клоунаде.
В общем, я обиделся и забрал рукопись. И хотя гонорар был выплачен, ко мне претензий не было, контракт нарушило издательство.
Следующим было минское издательство «Полымя», потом – издательство журнала «Личная жизнь» и издательство «Эридан». Везде рукопись принимали, платили гонорар, даже давали огромные полосные анонсы в газету «Книжное обозрение», но по разным причинам она не выходила. Даже тот единственный экземпляр, который сделала мне художник «Личной жизни», благополучно спер кто-то из гостей уже когда мы жили в Бостоне. То есть получалось, что книга как бы была, я исправно получал за нее гонорары, отдельные главы были опубликованы в разных изданиях в СССР, в Российской Федерации, в Болгарии, Беларуси, Армении, Украине, Израиле, Польше и США, но реально книги как бы и не было.
Сегодня мы восстанавливаем этот пробел в интернете, а к лету следуюшего года я издам ее небольшим тиражем и подарю героям этих очерков... Или их родным.
Признаться, я не знаю, интересна ли кому-нибудь судьба клоунов, многих из которых уже нет на свете. Но вот недавно поехал я в город Винтер Гарден, в Центральную Флориду, где живет Тамара, вдова моего друга и земляка клоуна Грачика Кещяна, его сын Граченок, дочь Гаяна и три внука Грача и Тамары... И подумал, что 8 августа исполняется 10 лет, как нет Грача, очень-очень талантливого человека и клоуна. И еще я подумал, что пока писалась книга, ушли Карандаш, Никулин, Володя Кремена, Саша Родин... А еще раньше – Енгибаров и Маковский... Ну и что, кто-то ведь должен вспомнить их, великих и малых королей манежа. И я понял, что если я не сделаю этого сейчас, уже не сделаю никогда. Так что – вот. Книга о клоунах. По главе – в месяц, скажем, каждое 20-е число. Надеюсь, это сильно вас не утомит.
Александр Росин, редактор журнала «Флорида»

Аннотация

Прoчитaл рукoпиcь книги Aлeкcaндрa Рocинa “Kлoун бeз гримa”. Пoлучил oгрoмнoe удoвoльcтвиe. Kнигa нaпиcaнa интeрecнo, a вeдь этo caмoe глaвнoe для читaтeля – oн дoлжeн читaть c интeрecoм.
Никaкиx у мeня нeт прeтeнзий пo линии прaвды циркa. Aвтoр знaeт дocкoнaльнo жизнь людeй, o кoтoрыx пишeт.
Буду рaд, кoгдa книгa пoявитcя нa прилaвкax мaгaзинoв. Oнa будeт пoдaркoм для вcex, ктo любит цирк, и, кoнeчнo, для тex, ктo в нeм рaбoтaeт.
Нaрoдный aртиcт CCCР Ю.B.Никулин.
Москва, цирк на Цветном бульваре, 1987 г.



Пocвящaю эту книгу мoeму oтцу – бывшему гимнасту и врачу Maрку Рocину, жoнглeрам Эдуaрду Aбeрту и Сарвату(Славе) Бегбуди, клoуну Грaчику Keщяну, гимнacтам Юрию и Валерию Пaнтeлeeнкo, aкрoбaту Bилeну Coлoxину, цирковеду Александру Шнееру и вceм живым и ушeдшим мoим циркoвым друзьям с благодарностью.
Aвтoр

Aлeкcaндр Рocин

Kлoун бeз гримa

Глава Первая
Грачик КЕЩЯН

Пал Палыч Богачук - высокий, статный блондин, весьма представительный, что особенно подчеркивали аккуратная "профессорская" бородка и лихие усы, кокетливо закрученныe в колечки, вышел на привокзальную площадь. И по тому, как небрежно открыл он дверь машины, как уверенно забросил на заднее сиденье саквояж, как вальяжно расположился в кресле, ушлый сочинский таксист безошибочно Определил - серьезный клиент.
- Куда поедем? - со сдержанным уважением осведомился водитель. Про себя он уже прикинул три лучших отеля города и теперь лишь гадал, какой из них выберет пассажир.
- В Черешню, дружок, в Черешню, - бархатным, покровительственным голосом подсказал Пал Палыч.
- Простите? - удивленно вскинул брови таксист. - Вы сказали "Черешня". Это что, какая-то ведомственная дача? Никогда не слышал такого названия. ,
- Понятия не имею, - неожиданно просто сказал пассажир. - Мне сказали: в Сочи есть Черешня. Ну, городок, может, такой, кто его знает. Во всяком случае, именно там проживает Мартирос Вартанович Кещян.
- А-а-а, - неопределенно протянул водитель, хотя о таком человеке он тоже ничего не слышал. Ситуацию прояснило справочное бюро: на самом деле Черешня - не в Сочи, а под Адлером, и не городок это, а село в горах. Ехать в такую даль да еще и по скверной дороге таксисту не хотелось, но... тут, пожалуй, любопытство взыграло: что же за человек этот Кещян, если ради него прется столь представительный мужчина бог знает куда.
Такси тормознуло в центре села, возле почты. Пал Палыч, отряхивая осевшую на светлый костюм пыль, не спеша вылез из машины.
- Кого ищешь? - поинтересовался сидящий на лавочкe у почты пожилой армянин.
- Скажите, уважаемый, - обратился к нему Пал Палыч, - где здесь проживает Мартирос Вартанович?
Старик внимательно и не спеша оглядел приезжего.
- Таких у нас в Черешне нет, - уверенно сказал он.
- Как же так? - вмиг растеряв весь свой апломб, спросил Богачук.
- Я здесь восемьдесят лет живу, - вскинул руку старик, - а Мартироса Вартановича не знаю.
Пал Палыч недоуменно посмотрел на таксиста, точно тот привез его в другую Черешню, а не в ту, в которую нужно было ему, и вдруг, совсем точно так же, как этот старик, вскинул руку:
- Да вон, глядите, Грачонок скачет!
Припрыгивая по дороге, к ним приближался темноглазый симпатичный пацаненок. Не добежав до машины, он остановился, задрал кверху голову и взвизгнул от восторга:
- Дядя Паша, дядя Паша приехал!
- Ну вот, - не скрывая радости, подхватил мальчика на руки Богачук. - Это ж Грачонок, сын моего партнера Мартироса Вартановича Кещяна.
- Слушай, какого Мартироса! - даже пристукнул в сердцах по коленке старик. - Это же сын нашего Грачика-циркача. Его в селе все знают. Да вот и он сам идет.
Точно, на дороге показался невысокий и стройный, точно подросток, молодой человек с огромной копной черных кудряшек на голове - клоун Грачик Кещян собственной персоной.
И никакой не было путаницы, потому что по паспорту и по всем прочим документам, включая грамоту лауреата Всесоюзного конкурса артистов цирка, он и есть Мартирос. Но с самого раннего детства в семье, в селе, в цирковом училище, в цирке - все звали его Грачиком. Даже на афишах он был Грачик. Трудно сказать, насколько эквивалентно это армянское имя русскому названию птицы, но оно шло клоуну.
Клоунские дуэты складываются по-разному. Возможно, и не стоило так много места уделять здесь поездке Пал Пaлыча и встрече партнеров в родном для Кещяна селе, но почему-то кажется, что именно эта ситуация во многом определяет поведение на манеже внешне солидного и даже как будто важного Павла Богачука и маленького, очень славного, точно не из реальности возникшего (ну, Грачик иГрачик!) Кещяна. Это только вначале зрителям может показаться, что передними традиционная пара - строгий резонер Белый, красивый, высокий мужчина во фраке, поучающий, запрещающий, всезнающий, точно школьный учитель, и проказник Рыжий, вечно все путающий, забывающий, мешающий... Ясно, что конфликт между этими полярно противоположными персонажами возникал мгновенно. А потому и все классические репризы строились, как правило, на различном отношении Белого и Рыжего к одними тем же явлениям, собьпиям, предметам. Антагонизм между клоунами достигал, порой, таких размеров, что. дело кончалось потасовкой.
Внешне Грачик Кещян действительно напоминал того, давнего, Рыжего клоуна: красный нос, яркий грим на лице. Правда, костюм... Откуда взялась эта длиннющая, до самой земли, трикотажная сине-красно-белая, майка, эти нелепо болтащиеся рукава?
-Странный вопрос, - смеется Грачик, - оттуда же, откуда и мой герой: из сказки, из детства, из мультика. А идея пришла случайно. Вместе с нашим режиссером Виктором Франке мы сидели в гостиничном номере, думали о новой репризе. А сын Виктора, двухлетний Антошка, возился с майкой: волочил ее по полу, тягал из стороны в сторону. Виктор смотрел на него, смотрел, а потом вдруг взял и надел майку на сына. Она велика малышу, он путается, пьпаясь идти, ужасно забавно. "Вот твой костюм! - безапелляционно заявил Виктор. - Клоун - это не только внутреннее, но и внешнее. У Попова - клетчатая кепка, у Карандаша - шляпа мятая, у Андрюши Николаева - берет с морковкой, а у тебя будет майка". На следующий день моя жена Тамара пошла в трикотажное ателье и договорилась, чтобы связали большую майку...
Но ведь костюм и грим требуют и соответствующего поведения на манеже. Каким же он был на манеже, Грачик Кещян? Прежде всего, удивительно похож на льва Бонифация, - помните мультфильм? Внешне, внешне, конечно. Потому что Бонифаций, хоть и добрый, хоть и славный, но все же - лев. А Грачик... ну, если одним словом, - хрупкий. Впрочем, не только на манеже.

- Из циркового училища я выпустился в паре с Сергеем Середой в 78-м году. Тогда же я сказал нашим педагогам Борису Александровичу Брееву и Иосифу Соломоновичу Фридману, что хочу работать соло-коверным. Они выслушали меня, но убедили, а вернее, убеждали поработать в паре, а там, мол, видно будет. Старших я привык слушаться. Но в первом же городе, куда нас послали по разнарядке (это был Красноярск), сказал Сергею, что мечтаю работать один. Он, конечно, обиделся. Но когда я попросил его, как руководителя нашей пары, подписать заявление о моем уходе, отказался.
Так мы и жили. Я мечтал о работе соло-коверного, придумывал репризы, а тем временем работал пару. О том, что я каждый год писал заявления об уходе, а Середа их не подписывал, никто не знал. Внешне у нас все было нормально: мы нравились зрителям, появился новый репертуар... Наконец, через пять лет после выпуска нас пригласили на гастроли в Москву в парк Измайлово. Тогда же я познакомился с журналистом Владимиром Шахиджаняном. Он пришел за кулисы, сказал, что моя работа ему нравится. А у нас с Середой к тому времени атмосфера совсем накалилась: я твердо решил уйти. Рассказал обо всем Шахиджаняну. Он предложил свою помощь в качестве режиссера, написал для меня сценарий "Канат и клоун". Я отнес заявление в главк, и с этого времени началось... С партнером - разлад, в главке со мной и говорить никто не хочет: "Вы молодые, перспективные, куда тебе уходить, это просто блажь". .
В общем, я так изнервничался, только об одном и думаю, по ночам не сплю. В конце концов открылась язва, кое- как я доработал до конца гастролей и слег в больницу. А в это время Шах (ну, Шахиджанян, значит) пробивает сценарий. Меня выписывают из больницы, и сходу попадаю на коллегию...
Даже сейчас вспоминать тяжело, как это было. Поддержал меня Юрий Владимирович Никулин. Он сказал: "Я в Кещяна верю. Предлагаю дать ему тысячи три, пусть спокойно репетирует, выпускается соло-коверным". Но все остальные говорили о чем угодно, только не о творчестве. Один, потом он стал большим начальником, так и сказал: "Как же может Кещян работать соло-коверным, если в нем нет административной хватки". В общем, ничего хорошего все эти разборы не дали, у меня опять наступило ухудшение, опять уложили в больницу.
Лежу, думаю, как дальше-то жить, ведь никому не нужен? Подлатали меня, выписываюсь, и в тот же день, как снег на голову, - статья в "Советской России". Обо мне и о том, как чиновники Союзгосцирка зажимают молодое дарование. Веришь ли, читаю, а самого ужас охватывает, точно в кошмарном сне. Зачем мне все это надо? Я ведь всю жизнь такой тихий был, вроде мямли, никуда не вылезал, дали бы нормально работать - и был бы счастлив. А тут - прямо бой!
Все, конечно, прочитали, в главке только и разговоров, что о статье. Большинство артистов сочувствуют мне: "Ну и влип ты, Грач, сам понимаешь, статья не столько в твою защиту, сколько против художественного руководителя главка". Кто-то откровенно смеется: "Кому ты нужен со всеми этими проблемами?" Так, оно и вышло. Сработала пословица: паны дерутся, у холопов чубы трещат. Сам того не желая, я влез в междоусобную драку руководителей главка.
Ну, что делать? Поехал я первого января домой в отпуск в свою Черешню. Отдохнул, малость успокоился. Потом мы всей семьей отправились в Тулу, на "легкий труд". Была в Союзгосцирке такая форма для больных. Поставили меня, значит, в униформу, полы в иллюзионном атгракционе Авьерино таскать. Потом режиссер Александр Калмыков задействовал меня в своем спектакле "Остров сокровищ" - попyгaя играл. Я, вроде, оправдал их надежду легкотрудника. Решили мне устроить просмотр. Калмыков предложил не мудрить, показать классический репертуар. Главное, говорит, чтобы дали возможность работать дальше. Просмотр нормально прошел. Составили акт, отправили его в Москву.
Приезжаю я следом в столицу, прихожу в главк. А мне говорят: ничего подобного, этот ваш акт не действителен. Как это так? А так. Я иду в Министерство культуры, говорю, вот у меня акт просмотра, все документально зафиксировано, а меня обманывают. И тут началась игра. В Министерстве культуры меня успокаивают, говорят, мол, вы совершенно правы, товарищ Кещян, надо бороться за справедливость. Идите спокойно в свой Союзгосцирк, а мы вслед позвоним, наведем порядок. Прихожу в главк, там говорят: ложь, никто не звонил. Знаешь, я стал в министерство, как на работу являться: костюм, галстук, дипломат, ровно без пятнадцати девять поднимаюсь по лестнице чуть ли ни бок о бок с Демичевым. Но толку-то? Хожу по замкнутому кругу. Наконец, нашел конкретного исполнителя: милая, славная женщина, работник министерства, меня успокоила, мол, зря вы так дергаетесь, Кещян, все очень просто: я только что вела личную беседу с генеральным директором Союзгосцирка товарищем Карижским, он подписал ваш акт. И я счастливый, вскакиваю, благодарю, несусь на Пушечную, 4. А про себя думаю: зря обижался, не все здесь бюрократы, вот ведь решили вопрос. Прибегаю в главк. На меня, как на дурака смотрят: никто не звонил, ничего не знаем. Я опять к той славной женщине. Она просто пылает от возмущения. Вся вне себе при мне звонит в главк, ножкой топает по полу, ручкой стучит по столу: разберитесь с Кещяном немедленно! И вновь меня отсылает в главк. Вот так я и бегал туда-сюда. А кто прав, кто виноват, так до сих пор и не знаю.
После Тулы коллектив Аверьино отправлялся на лето в московский парк имени Горького на гастроли. Директор цирка Степан Григорян согласился меня взять. Сначала я в униформе стоял, потом запретили, перевели в осветители, чтобы не раздражал своим видом начальство: как это так, коверный - и вдруг в униформе. И я светил...
Опять Шах начал действовать, настоял на том, чтобы меня вновь просмотрели. Я вновь приготовил старые классические репризы: "Факира", "Макароны". А в комиссию людей понаехало! Чуть ли ни весь главк. В общем, до трех часов ночи заседали в кабинете у Григоряна. Мы с детьми жили прямо там, на территории цирка в вагончике, и я ходил кругами, курил одну за одной сигареты, места себе не находил. А Григорян периодически выходит на улицу, информирует о ходе заседания. То он говорит: не волнуйся, армянчик, все нормально будет. То мрачный, злой выходит. В общем, в финале решили, чтобы я пару работал. Сначала я расстроился, узнав об этом, а потом подумал: ну что ж, это лучше, чем вообще ничего.-

Есть у Кещяна такая реприза, в которой ломается скрипка. Скрипка и клоун - сочетание само по себе несуразное. Многие клоуны, начиная с Джона Прайса и кончая Гроком и Енгибаровым, использовали этот инструмент в своих репризах. Сломанная скрипка в руках Грачика, как маленький мотылек, потерявший способность летать из-за нелепой, глупой случайности: ладошки ребенка не смогли соразмерить тонкости его крыльев. И если, например, для героя Енгибарова скрипка - изначально серьезный инструмент и поломка его - подлинная трагедия, то для мультяшного Грачика происшедшее - точно обрыв пленки в неестественно красивой индийской киномелодраме для человека, верящего в происходящее на экране. Кажется, вот они пальмы, вот они красивые черноокие мужчины и женщины в дорогих нарядах и авто, и ласковые слова, и полные неги песни, как вдруг - погасший экран и залузганный семечками пол, ободранные стены холодного сельского клуба; сказка кончилась...
Поломанная скрипка - в чем-то символ Грачика Кещяна. И не только в манеже. Доверчивый, легко ранимый, болезненно воспринимающий несправедливость, он за годы работы в цирке немало повидавший и немало испытавший, каким-то совершенно непостижимым образом сумел сохранить в себе это удивительное чувство доброты и хрупкости. А ведь было всякое: и успех в Московском цирке с рецензиями в центральной прессе, и полное забвение, и попытки начать все сначала - раз, другой, третий- и так вплоть до встречи со "своим" режиссером Виктором Франке и "своим" партнером Павлом Богачуком.

- Витю Франке я встретил в главке совершенно случайно, но, думаю, это была судьба. Рассказал ему, что дали мне работать пару. Он говорит, что ты, Грач, расстраиваешься, это отлично. Я сейчас еду в Днепропетровск, придумываю тебе партнера, а там посмотрим. И точно, вскоре дает мне телеграмму, что нашел партнера, инспектора манежа. Мы приехали в Днепропетровск с Тамарой и детьми, поселились в гостинице. Смотрю, что ж это за партнера отыскал мне Франке. А там какой-то маленький, пузатенький дядька... Но Витя меня успокоил: это подставка, для того только, чтобы мне разрешили приехать к нему в Днепропетровский цирк. Начали мы думать о партнере. Думали-гадали, тут Тамара говорит: "А Пашку-то Богачука помнишь?" В номере у Геннадия Маркова был ассистентом и даже подыгрывал нам с Середой в одной из реприз. Стали выяснять, оказывается, Марков гастролирует рядышком, в Донецке. Мы звоним туда, я Паше говорю: "Хочешь поработать инспектором?" Он сначала растерялся от неожиданности. Приехал на выходной, показался Вите. Все - окей! Франке дает Паше мячик, чтобы репетировать начал, крутить на пальце, и посылает с ним сопроводительное письмо Маркову. Там текст примерно такой: я вас знаю и ценю как большого мастера, всегда помогающего и идущего навстречу молодым...
В общем, все нормально, Пашу отпустили на месячишко. Мы сделали быстренько буффонаду, составили акт о просмотре, где записали, что считаем целесообразным использовать «Товарища Богачука» в клоунаде. Отправили бумаги в главк, и с первого апреля 85-го года Паша начал репетировать со мной. Через восемь месяцев, 28 декабря, там же, в Днепропетровске, мы выпустились. Можно сказать, родился второй Грачик.
Отцом его стал Виктор Франке. Это однозначно. Главное, когда я шел к Франке, я верил в него. А он - в меня. И хотя ситуация у меня была аховая, не побоялся браться за работу. Витя любит смех, умеет его находить. Он готовил многих коверных, работал хорошо. Но когда мы встретились, первое, что он сказал: нужно, чтобы в каждой твоей репризе была какая-то мысль. Смех cмехом, задача клоуна веселить. Но смех, как Райкин говорил, бывает разным.
Репетировали мы много. Но много и просто набалтывали, фантазировали, крутили и так, и эдак. К маске, к яркому гриму меня не тянуло никогда. Помнишь, раньше костюм у меня бьт почти цивильный: черные брюки на помочах, на лице - тон, никаких ухищрений. А когда надели полосатую майку, получилось, что она требует грима. Стали работать над моим лицом, придумали вот эту маску. Потом Витя говорит: надо буффонаду делать. Я против: мол, кому она нужна, эта буффонада, разве этим сейчас зрителя удивишь? Люди такие трюки лепят, а мы возвращаемся в тридцатые годы, чтобы болтать старые тексты. Он за свое: давай попробуем. Уговаривал меня жутко, я все сопротивлялся. В конце концов сдался, сделали буффонаду, вышли в манеж, и тут я чувствую, что принимают, и все «корючки», все шутки проходят отлично. Правда, тогда было много других, старых «корючек», которые потом полностью отпали. Сейчас мы их, конечно, не используем, но нарабатывали текст на них.
В общем, Витя завел меня буффонадой, я стал говорить в манеже. Но, главное, мы ничего не оставили от старого репертуара. Ничего. Для меня это было принципиально важно. Начинать, так начинать полностью с нуля.
Мне говорили, что я не смогу солировать. Ведь все думали, что маска моя останется прежней. А здесь совсем новый Грачик. Майка дала новый образ. Конечно, мне было трудно сживаться с новым обликом, и Паше раньше никогда не доводилось исполнять роль резонера. Но надо сказать, он вошел довольно быстро. Во многом благодаря помощи и поддержке опытного инспектора манежа Андрея Яковлевича Кармеля.

Маленький Грачонок, воплем выразивший радость по поводу увиденного в селе Черешня дяди Паши, - очень точный камертон отношений клоунов и в жизни, и в манеже. Так ли важно, если один - высокий и солидный, а другой - маленький и смешной? Что с того, коли одного зовут почтительно-уважительно Пал Палыч, а другой ¬просто Грачик, и этот самый Пал Палыч вышагивает по манежу в дорогом белом фраке, а Грачик волочится в сво¬ей разноцветной хламиде? Люди, давайте любить, ну хотя бы с уважением относиться друг к другу не за то, какие имена мы носим, какая у нас одежда и цвет глаз, а просто, потому что мы - люди! Вот о чем говорят, вернее, словно говорят, а на самом деле доказывают, что это единственное и естественное, одним своим отношением друг другy клоуны. И как бы нелепы ни быти ситуации, в которые они попадают - "сдувает" ли Грачик с манежа тяжелен-ную штангу или, разбив бюст Пал Палыча, пытается заме¬нить его собой, а то вдруг, как это было в аттракционе Алексея Константиновского, оказывается в клетке один на один с самой настоящей тигрицей - мультяшный Грачики нарочито "цирковой" Пал Палыч при всей выдуманнос¬ти их героев очень достоверны.
- Не хватает времени, не успеваю. В багаже масса всего, идей тьма, но когда все делать? А время идет. Буду рисковать. Ну, хорошо, побьют по башке, да я и не боюсь, меня уже как только не били.

...В конце представления, после исполнения старинной классической буффонады, Грачик Кещян остается посередине манежа один. Он не спеша стирает с лица грим, снимает полосатую майку и вдруг становится просто молодым человеком - симпатичным и чуть застенчивым. А под куполом цирка, там, в темноте тросов и сплетении веревочных лестниц, звучит песня Юрия Никулина:

Цирк давно опустел,
Тишиною закован,
Только где-то гитара.
Нарушает аккордом покой.
Это песню поет старый клоун,
Он прощается с цирком,
Как с любовью своей и судьбой. .
И оттого ли, что кончилась сказка, оттого ли, что голос Никулина без эстрадных красот, приглушенный и искренний, оттого ли, что мы только что смеялись, и вдруг... нам становится светло и чуть печально. Не знаю, хорошо ли это, когда после ухода клоуна остается в душе печаль. Но знаю, что так иногда бывает после встречи с чем-то настоящим.

P.S. Мартирос Кещян(клоун Грачик) скончался десять лет назад 8 августа 2001 года в городе Винтер Гарден, штат Флорида. Ему было 45 лет...

#2 Статуй

Статуй

    моргенал.

  • Модераторы
  • PipPipPipPipPip
  • 13317 сообщений

Отправлено 24 August 2011 - 06:42

Спасибо, и если возможно, напишите что то от себя, ведь Вы работали со многими известрыми артистами этого жанра..

#3 Dmitrij Kolobov

Dmitrij Kolobov

    Дед

  • Модераторы
  • PipPipPipPipPip
  • 846 сообщений

Отправлено 24 August 2011 - 10:38

Вот несколько сканов из буклета Кещана, который сопровождался текстом А.Росина. Unbenannt_Scannen_01.jpg Unbenannt_Scannen_02.jpg 3.jpg

#4 Svetlana Shugay

Svetlana Shugay

    Старик

  • Пользователи
  • PipPipPip
  • 250 сообщений

Отправлено 24 August 2011 - 15:45

Спасибо Вам, Виктор Франке . Мы с Вами лично не знакомы,но я много слышала о Вас от общих знакомых.Простите великодушно, если что не так, ужасно волнуюсь. С Грачиком и Пал Палычем работали в коллективе "Фестивальные звёзды" п/р С.Черных. Пока читала - очень ярко вспомнилось всё. Молчаливый Грачик с копной волос, его репризы - добрые,трогательные.Красавец - мужчина Пал Палыч. Даже Дина на фотографии с Грачиком, с ней у меня была отдельная история,ох и ругал же меня тогда дядя Мираб - тоже умер,земля ему пухом..."Испортила тигрицу! Она теберь всех ловит - такое развлечение устроила...Зачем так визжать?.." Как Грачик заманивал "наивного зрителя" - дядю Мираба в манеж на репризе свистки, как неожиданно клетка поднималась, Грачик сматывался за барьер. ну заигрались детишки: один удрал и смотрит что будет, другой остался...И в манеж выбегала Динка,а после и все тигры.Один Вася что стоил...его голову я не смогла бы обхватить руками.А финальная реприза Грачика, когда тогда ещё Грачонок выносил ему,кажется цветок - не уверена. Столько " пародий" пришлось увидеть...Клоунов-то приличных не стало...Выходил Грачонок,его мама выпускала из бокового прохода, и Грачик одевал ему нос, выпускал майку... И вот уже стоит маленький клоунёнок- такой же, как мы полюбили...А не любить Грачика было нельзя... Я тоже думала ,что Грачик это имя,мало ли какие бывают национальные имена, его и жена Грачём звала...А сына по отцу... Как всех партнёров по руководителю...Теперь знаю,благодаря Вам,работали в колективе с ковёрным Мартиросом Кещян или просто Грачиком. ..Жалко уходят лучшие... Спасибо Вам за книгу. Будем ждать следующих глав. Хотелось бы иметь экземпляр в семье,а может и больше - семья растёт...И простите, не обижайтесь на хамов их можно только пожалеть,не додали им видно что-то в детстве ...Может не видели они такого клоуна как Грачик... Спасибо за теплые воспоминания.

#5 baks

baks

    ЗАЦИРКЛЕННЫЙ ФЛУДЕРАСТ

  • Пользователи
  • PipPipPipPipPip
  • 9632 сообщений

Отправлено 24 August 2011 - 16:49

Значительно позже я узнал, что в сложной интриге принял участие некто Сергей Макаров, неудавшийся клоун вдруг в годы перестройки и всеобщей неразберихи ставший искусствоведом. Моя книга перекрывала ход его учебникам по клоунаде.

Как-же, этот персонаж известен многим, интриган высшей пробы, даже директором ГУЦЭИ успел побывать, пока его не выперли со скандалом...
За годы своей "деятельности" далеко не одному человеку успел испортить судьбу и ведь живехонек до сих пор...
Но наградой ему будет - Забвение !!! :rolleyes:
Клоунами не рождаются - клоунами умирают...

Обладание чувством юмора позволяет легче пережить отсутствие всего остального.
Быть глупым не страшно: кругом все свои.

#6 Виктор Франке

Виктор Франке

    Пользователь

  • Пользователи
  • PipPip
  • 95 сообщений

Отправлено 24 August 2011 - 20:04

http://lib.rus.ec/b/280215/read

Александр ТЕРЕХОВ Рассказы

СЕКРЕТ
Эти строки ни к чему не обязывают читающие их глаза. Они не потребуют бланков с перечнем принятых мер. Все дело в том, что я ничего не могу сказать наверняка, — это главное, на чем я настаиваю. Легкомыслие избавит от необходимости объясняться и спасет от излишнего напряжения — в этом основа свободного естества и нежелания чужой крови: ничего не говорить наверняка. Все — наверное. Мартирос Вартанович Кещян. Нет, если хотите, можно даже так: Матрос Вратарьевич Кощей. Ха-ха! Цыц. Ну вот. Историю честнее всего рассказывать с конца. Зная, чем она кончится, легко решить, надо ли слушать. Но конца я не знаю. Кто может сказать, чем кончится жизнь?
Мальчик Мартирос сильно болел. Мудрая тетка посадила в землю два корня чеснока. Один по имени Мартирос. Другой — Грачик. Так звали другого теткиного племянника, здорового, как бык. Корень Грачик вырос первым. Все стали звать мальчика Грач. Осталось и другое имя-Мартирос («ну, не Сарьян, конечно, но в честь деда»).
История-удел равнодушного времени, болезнь освободившихся людей. Все прочие времена и люди во всем видят трагедию или анекдот в зависимости от потребностей выкручивающей руки эпохи, а это неправда, потому что смех и боль — вс. е едино: все слезы людские; все делает одинаковым беспамятная душа свободного человека: и «Ревизор» — трагедия, и «Ромео и Джульетта» — забавная хохма. Когда люди перестают понимать освободившее их время, они отвергают знаки восклицательные, требующие ордена, и знаки вопросительные, грозящие плахой; они начинают не только прошлое, но и нынешнее время почитать историей, а история — это пешком вдоль берега морского, оберегая ноги от быстрой волны, что шипит синим платком с белой пенной бахромой и отступает, растекаясь извилистой арабской вязью, искать, поднять выброшенную водой ветку, часть чьей-то жизни, и думать при этом можно о том, что было с этой веткой, вымытой до костной белизны, или о том-что нравится мне, — что будет с нами.
Хотя такая история похожа больше на секрет. Что делает невозможным знать ее окончание.
А мы начинаем, товарищи, мы начинаем, есть такой анекдот: «Выступает на пресс-конференции представитель Аэрофлота: — Мы выпустили новый самолет! Ту-150! В нем семь этажей. В первом — багаж. Во втором — пассажиры. Третий этаж — экипаж. На четвертом — кинозал и бар. Шестой — магазин и библиотека. И седьмой этаж — бассейн. А теперь давайте глянем: взлетит эта дура или нет?»
Глаза у него полны стеклянно-чайной тоски.
Село Черешня (под Сочи) делилось на районы: Черешня, Бассейн, Социализм; имело один телевизор и клуб, где женщины рыдали над индийскими фильмами. Отец его, Вартан, порывался в цирковые, да мама не пустила. Он кружил по миру, как по манежу: инкассатор, директор вагона-ресторана, шеф-повар, сапожник, выращиватель бамбука, творец гранитных надгробий. Мать его, Арменуи, учительница — тетради, тетради, тетради… Грач вспоминает с трудом: брат в Тюмени… вертолетчик. Сестра сумочки шьет. Кто из них младше? Кто… из… них… младше… (все эти проклятые переезды). Брат! Если не сестра-она, по-моему, младшенькая. Если не брат.
Но сам-то он-старший!
В овраге за селом лежал мраморный Сталин, ходили смотреть — страшно.
А настоящее имя дрессировщика Б. Селезнев, не Борис, а Берия. Берия Селезнев!
Секрет роют в песке или мягкой земле, чаще-под деревом. Дно ямки застилают фольгой, на нее — лепестки и цветы одуванчика, ромашки, василька, вокруг-травы, а сверху-осколок бутылочного стекла, потом — землей. Рыхлят землю и рядом, чтобы приставучие девчонки, которые всегда подглядывают, искали там, а там-пусто! Правда, иногда сам хозяин забывает и долго не может найти; совсем нет гарантии, что я, вернее, он, найдет, тут ничего нельзя сказать наверняка… Зато когда палец проваливается в податливую землю и в крохотной капельке вдруг открывается не тронутый осенью победный, яркий мир…
Грач не пил, не курил, играл в театрике школьном, мочал на барабане в ансамбле англо-армянский репертуар и песню всех времен и народов «Синий, синий иней»-нет, слуха нету, но на барабане любил, очень, особенно заветное-ту-ды, ту-ды, бу-бу-дзынь!
Комиковал - по хилости другим выделиться невозможно, прочили его в повара (хоть подрастет), а пришел в школу смешной, длинный человек и сказал: «Я Иван Иванович Степанов. Давайте в цирковую студию».
Давайте!
Грачик делал пантомимы; в селе жила пятилетняя глухонемая девочка-она понимала все, смеялась, хлопала, понимаешь? Он говорит: «Анимаэешь?»
Как-то вот интересно тогда жили, не скучали, а?
Поет труба протяжно и грустно в цирке пустом.
Сумрак, скорбный, как беззубый рот…
Его недавно встретил Степанов: «Что-то, Грач, изменилось в детях-ничего делать не хотят, ничего не надо. Новые времена…»
Сумрак, скорбный, как беззубый рот, пройдите до центра этой красной мишени, мимо следов конских копыт на дне воздушного сугроба — завтра, завтра будет, завтра — как будто замерший отчаянный вдох; а всё это — оркестры, парад-алле, полеты и прыжки, антре и штейн-трапе, тигриные спины — это выдох, измученное дыхание одних и тех же движений, слов, улыбок, и опять — вдыхать, копить по ночам к единственному выходному этот протяжный, на две тысячи четырнадцать мест, вдох.
Зима. Товарищ, привязавшись веревкой, чистит от снега лысую макушку купола.
Ведь слово какое: штейн-трапе!
В Москву приехал поступать: деревня деревней. На ВДНХ: ух ты, ракета, ах ты, черт, самолет! «Ту сто пятьдесят» столько-то, ах, чтоб твою, вон за елками еще один — «Як сорок», народ в него заходит и заходит, заходит и прет себе еще, самолет ведь кроха, а народу — вишь, какая прорва влазит, вишь, до чего додумались (заходит и заходит), давай, что ль, и мы взлезем, зашли — там из хвоста выход!
Отстучал телеграмму: «Приняли!»
Пожалели за рост — метр пятьдесят с волосами плюс жалостный акцент при исполнении басни.
В комнате общаги — четверо. Один бросил («не знаю почему»). Второго посадили («почему-не знаю»). Остались: Грач Кещян и Сережа Середа. Решили работать вместе — единственная пара клоунов на курсе: Кещян и Середа! Даже так: КЕЩЯН и СЕРЕДА!!!
В училище гении все. Все приезжают с чемоданом динамита: взорвать! А тут: грим, сценическая речь, танец, пластика, изобразительное искусство, актерское мастерство, фехтование. И история КПСС.
С выпускного курса их — хлоп! — в армию. Грачик и Сережа подобрали в гастрономе бездомную болонку, вымыли, тащат в общагу-а там повестки. Сели на кроватях-жуть. И собака завыла.
Обстригли, переодели, марш в столовую! Перед дверью — зеркало, прыскают: ну и рожа, а эта, а вот та хе-хе… Стоп! Зеркало прошел, всех увидел, кроме себя. Мигом вернулся. Вот это-я?!
С Сережей кровати стояли рядом.
Эквилибрист Гук не сдался. Писал в инстанции: как же так, народные деньги в трубу, теряем квалификацию, надо бы использовать по специальности.
«Рядовой Гук, к комбату!».
«Дописался, армян, за мной пришли».
Гук косил под простого. Зашел: «Здравствуйте, вызывали?»
«Вон отсюда! — заорал комбат, — зайти как положено!»
— Товарищ подполковник, рядовой Гук… Комбат значительно встал, залез в заранее заготовленную пачку «Столичных», картинно повернулся к окну и закурил, шевеля ноздрями:
— Пишешь?
— Пишу, — скромно признался Гук. Комбат затянулся:
— Еще раз напишешь-отправлю всех на Землю Франца-Иосифа. Навозными вилами будешь жонглировать!
— Как вы сказали… «на-воз-ными вилами»? — уточнил Гук. — Так и напишем…
— Вон отсюда!!!
Через месяц их перевели в ансамбль песни и пляски.
В армии Грачик в первый раз понял, что хочет работать один. Соло. Что-то стало расти изнутри, давить. Сережа выслушал это, Сережа грустно посоветовал: не торопись, давай хоть начнем.
После армии женился Сережа, и Грач женился. Жена-Тамара. Жили рядом, правда, дядя ее был против — не любит цирковых, но тетя его была очень «за» (покойница), ходила провожала и встречала с работы Тамару, чтоб никто, не дай бог, не пристал.
Когда обручение-невеста выносит свекрови и свекру на подносе собственноручно расшитое полотенце (магазинный ценник аккуратно срывают).
Когда свадьба-незамужнюю сестру невесты наряжают тоже в белое и фату-она на выданье.
На свадьбе шестьсот человек гуляли семь дней.
Потом — диплом и выпуск. В училище — Грачик, в дипломе — Мартирос. На дипломе расписались Никулин и Карандаш. Все!
Воробьи чирикают под куполом.
В квадратные амбразуры распахнутых дверей-студеный февральский свет. Пустой подсолнух зрительного зала.
Ночью накануне невеста проснулась и подумала: «А может, встать и убежать?»
Вверху летают люди, матерятся, хватаясь руками за руки в воздухе, или в томительной немоте запнувшегося сердца врезаются звонкой рыбиной в тугую страхующую сеть.
Внизу елозят носами по вытертому бархату манежа два малыша.
«Слава, я кому сказал, сиди на месте!»
Среди пустого оркестра стоит на голове товарищ в синей майке.
Тоненькая «из полета» вынимает свои ножки в голубых носках из стоптанных тапок и лезет туда, куда только от сопровождения взглядом немеют ноги.
В красном уголке-профсоюзное собрание программы.
На барьере трупами лежат ассистенты. Лениво цедят малышам:
«Напэрстки… э, покажите чтэ-нибудь силовоэ».
Наперстки делают шпагат.
После выпуска Грачик бил челом — хочу попробовать один.
Его вразумили: молодой специалист должен отбарабанить два года. Да и вообще по плану больше клоунов соло не положено.
В цирке не говорят «месяц», «квартал», «год» — в цирке нет времени. В цирке говорят «город» — «я это сделаю за город».
И пошли у «парных коверных» Середы и Кещяна город за городом. Образы такие — Сережа прям та-акой из себя, ну, та-акой, а Грачик — на подначках: принеси, отнеси, иди, уйди.
Клоун белый: умный, рассудительный, склонный к злой шутке.
Клоун рыжий: дурак. Побеждающий в конце концов.
Клоуны в СССР (по Кещяну): 1. Карандаш. 2. Енгибаров. 3. Никулин и Шуйдин.
Товарищ в синей майке в оркестре встал теперь на одну руку и начал потихоньку вращаться.
А она, «из полета», опять не дотянула и бьется в сети внизу под советы и упреки, закусывает губы и медленной гусеницей — вверх.
Собрание: «Наши обязательства: организовать советско-американскую программу».
«Ха-ха, а кто будет американцами?»
«Товарищи, есть договоренность: приедут».
«А может, лучше мы к ним?»
Меня толкают в спину, нате-бумажечки с лиловыми штампами, «товарищу корреспонденту», надо ведь и вам что-нибудь кушать (очень справедливо) талоны на сахар, колбасу, мясо.
Тонкая и сухая, как птица, «из полета» пробует теперь уже без лонжи; в сладкой, как боль, тишине несется навстречу рукам — нет! — опять об тугую сеть, господи! Наташа, как ты держишь руки!
Товарищ в синей майке все еще стоит на одной руке, а во вторую взял колючую блестящую штуковину и крутится теперь с ней.
Мимо манежа Тамара депортирует детей домой.
«Грачи пролетели. В какие края?»
Униформа торгует винцом. Бутылка-восемь рублей.
Когда помер Брежнев, Кещяна и Середу вызвал руководитель программы. «Так, — печально сказал он, глядя на траурные ленты за окном. — Есть у вас что-нибудь несмешное?». «Нету», — ответили коверные. «Тогда работайте без костюмов и без грима. И не смешите».
Они вышли на манеж в своем. Первая реприза — иллюзионная. Посмотрели друг на друга. Сережа выплюнул изо рта оранжевый шарик. Грачик достал такой же из своего уха. Дирижер в оркестре свалился от смеха на пол, в цирке звенели стекла от хохота. Оставшиеся дни траура коверные выходили в униформе, помогали перетаскивать реквизит. Дети реагировали очень живо.
Они срослись сиамскими близнецами.
«В Краснодаре отработали до нас акробаты: мужчина и женщина. Все так хорошо. Ассистент их железяку поднял на веревку, веревку сунул в руки униформисту. Мы с Сережей выходим, болтаем: тара-ра, та-ра-ра, ра-ра. Бац! униформист выпускает веревку из рук. Раз! — мы с Сережей не сговариваясь делаем шаг друг от друга: железяка грохается между нами! Что делаю я? Я решаю обыграть. Оборачиваюсь-ах! И падаю замертво. Ассистент, в дикой панике летящий за возможной судимостью, видит: я пластом и без движения — убило! — и с плачем лезет меня спасать!»
Двое детей — Грачик-младший («папа наш не хотел сына, мы так с ним плакали») и Гаянэ («по пять раз в роддом приходил»).
Жена Тамара: «Одно меня злит — как скука замучает, начинаю ему вкручивать: ну, когда ты устроишь ассистентом? Вот уеду домой — один будешь. Он поворачивается, дверью ба-бах! И все. Ни слова.»
Плохое настроение-раздевается полчаса. Потом в ванную идет.
Хорошее-с порога целоваться лезет: «Томуля, я пришел, давай есть!»
Старший Грачик ждал шесть лет. Он все надеялся, что кто-то придет и отпустит. Он боялся открыть рот в споре с Системой. С «Союзгосцирком».
Нет, они очень дружили с Сережей, но в голове у него жил клоун один, душа шила и кроила на него… Он никому про это не рассказывал-боялся обидеть: вот ты, Грачик, какой, Сережу бросить хочешь.
Шаркает публика в черных шубах, шапках, платках, полупустой холодный цирк, пьяные фигуры, тяжело усаживается на место подсадка, оскорбленно окаменев на мое свойское подмигивание, пошла фонограмма, свет ежится до красного пятачка, за кулисами хрупкая «из полета» просит у клоуна «кислородную» палочку-сигарету, одна на двоих с партнершей; но уже пора, и руководитель полета Херц удивляется сыну: «Слава, какое „писать“ — я на работу иду!» Все оставляют тапки у выхода — и… парад-алле!
Безымянные разговоры: «Были в Штатах. Руководитель делегации собрал программу: „Товарищи, у нас в стране принят известный указ. На банкете поэтому-только сок“. Смотрю я: все наши сидят со стаканчиками сока, кислые и злые. Думаю: летом мне на пенсию. Да чего мне могут сделать? Подхожу к негру-официанту: „Виски!“ Он плеснул грамм сорок в рюмашку. Я: „Но. Биг виски“. Негр достал стакан побольше и бухнул туда. Подгреб товарищ: „Петя, ты что?“ „А ну их!“. „Ах, ты ж черт, — простонал товарищ. — Была не была. Как это будет?“ „Биг виски“. „Вот-вот, друг, набигуй и мне“.»
В Минске Грачик пересекся с режиссером-ровесником — Витей Франке. Витя-деловой человек. Он делает клоунов. «Грачик, если ты добьешься выхода из пары — я тебя возьму». И Кещян решился — он пошел на приступ.
В главке возмутились: кому это надо? Так хорошо трудились! Их хвалили! А тут: сажай одного на репетиционный, плати ему деньги, второму пару ищи, и когда он теперь работать начнет?
Грачик, понурый, хрупкий, бродил по кабинетам, опустив огромную шапку черных волос. Вахта в Министерстве культуры его знала в лицо. Грачик приходил к открытию и курил у входа. Проходившая мелюзга благоговейно шептала: «Леонтьев». Без пятнадцати девять вахтер открывал первую дверь настежь, отпирал вторую, третью подпирал деревянным бруском, чтобы не закрывалась, подметал вход, гоняясь за бумажками. Потом строго глядел на Грачика и делал брезгливый жест рукой: «Отойдите отсюдова. Чтоб видно не было». Клоун прятался за выступ здания. Подкатывала черная машина, из нее выходил Демичев. После него вахтер уже быстрее совершал обратную процедуру с дверьми.
Клоун думал: кинуться бы, рассказать…
Наконец строптивого клоуна решили унять законно-разрешили просмотр на право создания сольного номера. Грачик репетировал ночами, днем-отрабатывал последние дни с Сережей Середой в измайловском шапито.
Комиссия посмотрела его. Комиссия надула губы: нет, клоуном соло он не будет, не надо нам таких. Бюрократ допускает художника выше себя лишь в одном случае-на виселице.
Грач перепсиховал, открылась язва.
Между первой и второй больницами еще одна попытка-режиссерская коллегия. Один творческий деятель заметил: «Ну какой из него соло? Он ведь не администратор». Возразил только Никулин: «Но ведь Мусин тоже не был администратором».
Грачик всю коллегию мучил кубик Рубика.
Клоун дядя Костя Мусин (он уже помер) комиковал до самой старости, когда здоровался, приподнимает шляпу, а под ней-еще одна! — секрет.
Слону перед выступлением делают клизму.
«Чего смеешься, — обиделся на меня инспектор манежа. — Слон… Ты хоть знаешь, сколько это? А осел? Если мочится — это ведь два ведра».
Теперь… Вернуться в пару невозможно. Одному-не дают. Осталось: легкий труд после больницы в тульской униформе, а завтра увольнение по статье или засыл в богом забытую группу клоуном без номера.
Хотелось одного: набрать полон рот — и плюнуть! И податься униформой в сочинское шапито или вообще бросить окаянную Систему-этот удивительно огромный, разбросанный, бестолковый и страшно запутанный ком.
Снимали квартиру, да пришел хозяин: понимаешь, друг, жена возвращается, на хрен надо, то да се-уходите. На улице всей семьей. Квартиры нет, работы нет, денег нет. Директор шапито Парка культуры Григорян пожалел: «Ну что, живите пока в вагончике».
Это было самое тяжелое время — «блокадный Ленинград».
Директора цирков делятся на «цирковых» и «не цирковых».
Цирковой директор-это такой дядечка, который может где-то что-то и как-то, но вообще… ну, что я вам объясняю, вы и так все понимаете — таких мало, просто крохи, но бывают. А вот один раньше работал в парке — двух лебедей украли, за это перевели в цирк. Другой всю жизнь начальником тюрьмы, а на старости — в цирк. Артист к нему стучался, он отвечал: «Введите». Писали заявление: «Прошу выдать со склада два килограмма сальто-мортале»; он надписывал: «Выдать».
Один воздушник шагнул пьяный с шестого этажа, объявив: «Смотрите, как делается три с половиной оборота». Насмерть.
Молитва цирковых: ставки, поездки. Ставки — это деньги. Поездки — это «туда». Поездки — часто склоки и ненависть вчерашних друзей, это… ну ладно. Еду, еду я домой, парень я невыездной.
Спрашивает Петька Василия Ивановича: «Что такое гласность?» — «А это, Петька, вот ты можешь выйти перед строем и все-все про меня сказать. Все, что думаешь. И ничего тебе за это не будет». — «Ничего не будет?»-«Ничего-ни шашки, ни коня…»
Когда едут «туда», дабы сэкономить бесценные крохи командировочной валюты на жгучие потребности рядовых тружеников манежа, тащат с собой супы в пакетиках, необъятные массивы тушенки, в полые перши суют колбасу. За границей рацион: макароны и картошка.
В США униформист получает в пять раз больше, чем наш командированный представитель самого лучшего в мире цирка.
«Он меня манит пальцем: пойдем сходим в бар. Я его так поманить не могу».
Легкий труд был в тульской униформе. Он цеплялся за соломинку и упросил местные власти сделать просмотр в Туле. В Туле он понравился. Здесь он тянул на соло. Москва надула щеки и все эти просмотры признала недействительными. Если все-таки хочет работать, пусть еще раз просматривается в Москве.
Для того чтобы делать свои репризы, не было времени и денег на реквизит. Кещян готовил одну-единственную репризу-«Макароны». Посетитель какого-то воображаемого заведения заказывает макароны. Клоун летит со всех ног и спотыкается — все макароны на земле. Клоун прячет их, накрывая своим телом, потом собирает их в тарелку руками, веником, притаптывает ногой и церемонно подает к столу. Такая, в общем, хохма.
Очередная комиссия пришла.
Грачик вылетел на манеж, искренне споткнулся, наступил на терклу и пришел (цирковой синоним слова «упасть») на левую руку. Он вывихнул плечо — это дикая боль. Он одной рукой пошвырял макароны в тарелку, сунул их посетителю и ушел с манежа; из плеча торчала кость. Травмопункт и перевязка!
Грачик сидел у вагончика с забинтованной рукой — комиссия заседала допоздна, кое-кто выходил, курил, «ну, как рука?», в вагончике взрывами смеялись, и он понимал, что разговор уже о другом, а он сидел и ждал посреди московской пресной ночи-решалась его судьба.
Да что можно сказать о клоуне, который вышел, сломался и ушел?
Ему не разрешили соло. Разрешили новую пару.
«Я им покажу пару», — пообещал Витя Франке и бухнул от балды телеграмму, что в Днепропетровске есть новый партнер и он рвется в бой. Кещяну дали немедленно репетиционный период.
Как хватило у него сил шесть лет мечтать и осмелиться, быть тихим, робким и несчастным — и решиться получать уже больше двухсот, а сесть с двумя детьми на сто двадцать и на неопределенное время, на грань увольнения, что подняло его сквозь бетонный лоб системной бюрократии, хоть не борец он, боже упаси, просто маленький человечек, а когда родили его мама с папой, что-то случилось в крошечном еще тельце, что-то дрогнуло и зажглась тоненькая, негасимая и бессмертная свечечка полета, обжигающей страсти, нити путеводной, не к червонцам и дачам (ему дай миллион — шапито купит) — крохотная святая свечечка…
В классической буффонаде Пал Палыч берет вместо спички в ладонь свечу, а Грачик все мучается и ждет: почему же «спичка» не обжигает Пал Палычу пальцы, а все горит и горит?
Это ведь трудно понять. Большинство даже не хочет понимать такое. У всех одинаково: закуты, кормушки, клети; а вот у него-горит.
Ужас, это когда три вежливых хлопка и никто даже не придет в гримерную, это когда ты на манеже, а там, во-он там кто-то зевнул. Это все. Это туши свет и спокойной ночи.
Пал Палыч-это Павел Петрович Богачук. Рост-192, вес-98. На тридцать килограммов тяжелее Кещяна и на тридцать сантиметров выше. В прошлом осветитель, униформист, ассистент у эквилибриста. Когда надевает фрак-как червонного золота подсвечник с комком белоснежного воска вместо головы. Борода и усы колечками. Паша важный, как эскимо. Паше засовывали за пояс палку, чтобы сбить сутулость любителя нардов.
Образ Грачика искали долго: хотелось доброго, без пинков и укусов в зад. В то лето все носили полосатые майки — Франке снял такую с Грачика и натянул на своего сына: рука до пола, вырез до середины груди: «Ты будешь вот таким. Грач».
А Паша — пижон. Он выходит из черного бархата занавеса, как щегольской белый платочек из кармана, с белоснежной бабочкой крендельком и устало-брезгливым взором — они никогда не друзья на манеже, будто случайные соседи в упряжке, и Паша весь в презрении: ух уж мне эти выходки, ну и что? и что дальше? и это-смешно?
Вперед! Грачик выходит: полосатая майка расцветки французского флага с изящным вырезом женской ночнушки, тонкий франтоватый шарфик и крошечный, в литровую банку, цилиндр. Плюс красный нос.
Здравствуйте!
Он выходит уже с воспаленным, злобным взором, скрипучим, сварливым голосом, в детской угрюмости — и вдруг прорывающееся наружу великой душой обидчивого ребенка с быстро высыхающими слезами, с бездонной тоской, воображая и хитря, — он выходит.
Он клоун реквизитный, классический. У него все большое: барабан, очки, расческа, чемодан. Он, может быть, последний классический клоун, свободный от образа времени, не желающий нести его тяжелое клеймо.
Пашу учил инспектор солидный — Андрей Яковлевич Кармель. Паша учился. Кармель говорит: «Иди объяви антракт». Паша вышел, здоровый, красивый, борода-усы. Всем улыбнулся. И сказал: «Представление окончено!.. Фу ты, черт… Антракт!».
За рубежами нашей державы коверные существуют для заполнения пауз. И только. Работают просто: штаны слетели, за попу укусил — смех!
Наше бытие не приемлет пустосмехов, история Отечества бедна развлечениями и досугом.
Наша чахоточная, вечно подпольная свободная мысль уродливо врастала эзоповым языком в литературную критику, кралась и ютилась подтекстом в живописи, намеками залетала в песни и загадки, отводила душу в анекдотах, втискивалась на манеж-это тыльная сторона медали искусства, поставленного под ружье, когда у каждого-рупор, и все: литература, кинематограф, живопись, театр, опера, балет, музыка, цирк — все громили и сражались — первой жертвой побоища становилась собственная совесть. Цирк пострадал меньше — его трудно «припахать», как ни требуй от клоуна политических реприз и актуальности мысли — бесполезно: клоун не может играть, он раскованное проявление самых смутных порывов человеческой души, страсти, высокие и низкие, каждого тела, публичный стук мирового сердца, всеобщность заботы, полное право каждого «я»-ну какое тут лицедейство…
Клоуны всегда символы тыльной стороны бытия, желая того или нет.
Стариковские проказы Карандаша сделали его национальным героем, слабым током воды под ледяной толщей сталинского безвременья, вечная осень Енгибарова противостояла возвращению ледникового периода, никулинские балбесы воплотили бесконечный абсурд застойных времен, а сейчас-пустота… Хотя если из театра, литературы, кино вычеркнуть амнистированных блудных сынов и преобразившихся гадких утят-то же самое: пустота.
У медали была парадная сторона, была тыльная сторона. Теперь медаль стала на ребро.
Первые полгода — мрак.
Приехали в Красноярск — народу никого, «у нас все на картошке». Паша в репризе вместо «меткий стрелок» говорит «смелый стрелок», у завороженного инспекта отвисает челюсть, и он вместо «я зажгу спичку»-«я загжу спичку».
Паша выжигает, вышивает, после Паши — облако духов, на стенках гримерной фотокарточки, на столе — сервизы и иностранные емкости, по форме напоминающие бутылки, а у Грачика — постоянный бардак, на замызганном полу все навалено вперемешку: пистолет, веник, ботинки, лестницы, мячик, обруч, парик, яблоки, еще ботинки, кости, грим, клей — все-все.
Они глубже общаются, чем друзья. И поэтому меньше, чем друзья.
Грачик говорит: пусть шоферы водят машины, а клоуны — смешат. Когда ему плохо — он меняет репризы. Слово меняет судьбы и пересчитывает шаги.
В Омске мальчишки воровали у Грачика веник. Они думали: веник взаправду стреляет. На самом деле бабахают патрончики стартового пистолета.
Ехал Грач через границу. Чемодан полз через таможню — дзынь!
Стоп. «А-а, что-о это у вас там та-а-акое?»-упершись лбом в экран, тревожно заныл страж.
«Действительно… — закусил губу клоун. — Что это у меня там?»
«Такое… рассыпчатое…»-мычал в нос страде.
«Рассыпча… — страдал клоун и вдруг с облегчением шмякнул себя ладонью по лбу. — Так это патроны!»
Ах, патроны!
Стражей стало несколько, и Грачик согнулся в дальней комнате над протоколом об изъятии Двести штук-тю-тю!
Он все делает сам, за свои кровные Если по-другому — нужна заявка, заявка идет в главк, заявка ходит по кабинетам, заявка обрастает подписями, ожидает материал, рабочие руки-через год сделано! Художник не может ждать год Творец сам пилит, строгает, сверлит, варит, ругается, достает, просит, платит Он притягивает к себе таких же — золотую гвардию нестяжателен, которые за жалкие рубли уродуются по месяцу, творят уникальные вещи, которые по плану — рядовые изделия, но от них — радость сопричастности к свету Вот в Казани на кожевенной фабрике мастер Александр Степанович сделал такой чемодан, что (Густо перечеркнуто) Ты что? Написал, что ли? А ну, зачеркни! А я говорю-зачеркни! Это же секрет, я жене не говорю, а ты!
В цирке почти нет молодежи. Только стареющие, седеющие лгуны, которые улыбаются каждый день. И еще в цирке есть закон: нельзя садиться на барьер спиной к зрителю. Манеж круглый — надо всегда стоять.
Он, как все поэты, творит в горах, а безутешные жены:
— Томик, майку стирать пора!
— Чем? Порошка-то!
Он, как все поэты, творит в горах, а безутешные жены и сопливые дети остаются в глубоких долинах Он поэт, когда исступленно рыдает над отнятой розой, он борец, когда бьет неистово в свой барабан колотушкой, рукой, потом со связанными руками свистит, и зал с ним-заодно, зал помогает ему хлопками биться за что-то общее, хорошее, справедливое, против черной, бездушной махины Пал Палыча, он — само отчаяние, когда рыдает над раздавленной скрипкой, он художник, когда за полторы минуты веник в его руках превращается в веер, опахало, букет цветов, весло, рогатку, гитару, винтовку и стреляет — бах! Он человек, когда…
Билетерша села рядом.
Он человек, когда, держась рукой за расцарапанный тигрицей бок, возникает в дверях гримерной и трясущиеся губы могут сложить лишь единственное «Ну как?»
Билетерша села рядом. «Вот при Сталине-то был порядок — уж при нем столько не пили. А вот случай был, ха-ха, никогда не забуду, хы хы-хы. тигр-то высунул хвост через сетку (не знаю, как у него получилось), а тут пьяный вскочил с первого ряда и хвать за хвост обеими руками! Крепко так держит. Я его за боки подхватила — тяну назад. Дрессировщик с другой стороны тянет — пьяный не отпускает. Пока ему „брансбоем“ по башке не дали. Так и не отпустил бы. А вот еще случай был, несла зав производством пирожки, а ассистент-то — медведя не сдержал…
Рука его сжимает три тюльпанчика. Она лежит — на ней медведь, а на медведе — ассистент, рот немного поцарапал и щеку».
Рука его сжимает три тюльпанчика.
«Так, — медленно говорит Тамара — И позавчера было три тюльпанчика, и-а-пять.»
— Маленькая девочка какая-то, — нервно говорит муж.
— Мы с этой девочкой и поговорим.
Он как свеча — с черным хрупким пламенем копны волос, в которых седых волоска — всего два И мне страшно за эту свечу — вдруг начнет пить, делать деньги и поездки, остановится с десятилетиями — одно и то же, вдруг перестанет в себе чувствовать что-то такое, что не объяснить и не оплатить, — внутреннее требование сделать что-то еще и бежать, идти, кряхтеть, ползти под своей ношей туда, а потом — вон туда, а потом дальше еще-до того вон холмика, который и есть Парнас, а может статься, и Голгофа. Свече нужен воздух. А в цирке душно.
В цирке душно — циркового зрителя нет — вымер. Есть зрители — нет ценителей. Есть зеваки-нет знатоков.
Пройдут «города», высохнет тело, потеряют силу руки — и… тогда?
Когда артист погибает, когда от износа кабеля короткое замыкание, и на манеже вместо водной феерии-триста девяносто вольт, когда срывается он из-под купола — и вниз головой на кровавый манеж, когда в жестокой железяке, название которой вы забудете, только услышав, отлетает труба и летит он вместе с партнершей прямо на боковой проход, обрызгав собою бетонную стену — гроб стоит на манеже, и эта проклятая железяка качается над гробом, на котором — багажная цирковая квитанция — он больше не поедет: вы не узнаете об этом никогда, не запомните этих имен, да и что вам за дело до безвестного летуна, что отважно парил над вами за свои сто семьдесят.
Цирк — рудимент эпохи ясельного распространения знаний. Теперь чудеса показывает телевизор Эра знаний мстит презрением бывшим монополистам чудес, шпагоглотателям и силачам, акробатам и жонглерам, наказуя безвестностью, цирк стал летучим голландцем-безымянным и несчастным кораблем Знают только клоунов, обиженных чудаков, будто посланных на берег за водой — побродить среди нас, поглядеть на жестокий мир глазами чужестранцев-и на шлюпку, назад.
В Германии сыро! Барабан грели утюгом.
Безъязыкость: Грачик учил в школе немецкий, но ничего, кроме «Мой брат тракторист. Он работает в колхозе», произнести не в состоянии В воскресенье жутко захотелось есть Магазины отдыхают, забрели в какое-то заведение, вроде для интуристов — народ танцует и очень аппетитно наворачивает. Официант меню. Паша покатал в горле слюну и ткнул пальцем во что-то за десять марок и показал официанту три пальца-на себя, еще три пальца-и на Грачика.
«Мясо», — сипло предположил Грачик.
Официант приволок шесть блюдец самого дорогого мороженого.
На чужбине не спалось. Вышивали до утра — как в тюрьме.
Когда отработана последняя буффонада, — земным голосом поет в магнитофоне Юрий Владимирович Никулин о прощании клоуна с цирком, — они возвращаются в центр манежа и Паша застывает белой скорбью — клоун отклеивает нос, клоун стирает грим — Паша берет в свои руки нелепый шарф, глупый цилиндр, безмерную майку. Выбегает на манеж крохотная девочка и пробует рукой волосы клоуна настоящие? нет? Дальше я не могу — больно.
Грачик, тягучий, нервно бьющий какой-то ритм туфлей в гримерной, понурый, сложивший хрупкие, с жилистыми огурчиками бицепсов, ручки на животе, говорящий все кусками и думающий что-то тревожное, никак не находящий приют своим поразительным глазам цвета темной смолы, что выступает на коре вишневых деревьев, ходит уныло, будто у него болят зубы, будто он сам ходит внутри своего стонущего рта, высматривая — какой зуб болит-то?
Грачик-олень, тонкие ножки, чуткий трепетный профиль, олень, которому перебили ногу и он пока с нами. Он согреется, заживет нога-и уйдет олень, на прощание скакнув в воздухе, — смешно и больно до слез.
Тамара чеканит:
— Так. Я лечу с Нинкой. В баню. Ты давай сам. Все на сковородке. Накормишь детей и уложишь спать. Муж вкрадчиво:
— Может быть, просто уложить спать?
У него период, после которого взлет или смирение; я говорю не о званиях, деньгах, квартире, реквизите, поездках — это приходит даже к мертвецам в искусстве, я говорю по существу. Что с ним может быть, я знаю. Что с ним будет в этом мире блестящих, как пули, весенних почек, пыльных листьев июля, несуеты осеннего прощания, заледеневших провинциальных дорог с дикой славой молодежных побоищ, мрачных переулков с лозунгом «Туалета — нет», моря и света — я не знаю. И мои слова, дыхание моей души-это не опора и не указующий перст: туда! Что вы, что могут черные буквы на серой бумаге в мире, где все напечатанное или приговор, или наградной лист, где нет места осколку стекла в рыхлой земле, за которым — осколки лета на память.
Трамваи ходят по рельсам. И кому какое дело, что снятся им океаны.
Грачик не станет великим клоуном.
Не выпустят коробки спичек с его портретами, не снимут фильмы и ролики, не суждено ему расхваливать мыло и коляски в рекламе, мелькать в эстрадных шоу и торчать в президиумах, дети не будут играть в клоуна на улицах, и жена его, Тамара, не испортит себе сон женскими голосами в телефонной трубке; и тут ничего не попишешь — это новое время несется по улицам нашим, это шагают по лестницам его первые воины, это вздрагивает дверь от кованых лап — это новое время.
Кто делал великими Валерия Чкалова, папанинцев, Любовь Орлову, Алексея Стаханова? На них работала неистовая народная потребность веры, страстное желание быть лучше — как они. Герои были нашей плотью, произрастанием наших корней, воплощением наших лучших черт — ради них мы были готовы совершенствовать себя, а в этом всегда кроется самоотречение, и когда в наш сияющий пантеон героев, символизирующий победную поступь эпохи, вошел Сталин, самоотречение незаметно стало кровавым и всеобщим — отрекались от прошлого, от родного, от жизни, от совести, от себя — герои раскрыли ворота сверхчеловеку.
С годами герои бледнели, обязательность лояльности официальному миру как основной признак героизма лишила доверия поколения людей. Надрывный героизм, поощряемый премиями, флажками на комбайнах, фотокарточками на досках почета, исчерпал себя задолго до своей официальной кончины. Но воспитанные временем героев лучшие люди общества покидали корабль последними, они совершили нравственный подвиг слепоты, оставаясь у руля, затыкая уши от вражьих радиоголосов, искренне веря докладам и речам, парадам и демонстрациям, делая все, что скажут, защищая чистотой своей то, чего уже не было, а теперь им говорят: «Так, товарищи, спасибо. Вахту вы отстояли, молодцы, но корабль того-с, придется покинуть, тут накладочка вышла», — и выяснилось, что «голоса» не только лгали, и диссидентов сажали за здорово живешь, и эмигрантское отребье-уже цвет нации, паршивые овцы — уже золотые рыбки, и низкие рабы те, кто искренне пел:
«Широка страна моя родная», — рушится сознание поколения. И слова «давайте жить по-новому» — неуклюжее прикрытие горького «вам пора умирать».
Сорок лет назад клоун Грачик Кещян имел бы всенародную славу…
Теперь — никогда. Никогда уже имя человеческое не будет владеть умами и сердцами страны, вызывая подлинную любовь и энергию действия, люди перестали верить в человека.
Время героев агонизирует культом антигероя: разоблачения стали темой дня-одинаковая порочность каждого, уравниловка подонства, наше бессилие и покорность в руках сильных мира сего, в грязных руках. На любого прораба перестройки-уже компромат, на любого деятеля — а что он в то самое время? Это новое время — старого не будет.
Мой клоун-подвижник. Старое время растоптало бы его в героя. Грядущее его растопчет в чудака.
Время героев затмило традиции народной жизни — уважение и любовь к подвижникам, к людям, у которых нет мировоззрения, кроме одного: дайте мне делать дело свое; которые ущербны своей оторванностью, но полны своей дорогой (полнота и ущербность всегда относительны как творения коллективного уровня), к подвижникам, которые свободны от сиюминутных интересов и дел и тем самым не запятнаны подвигами официального мира и его неизбежными преступлениями, но именно они — ум, честь и совесть каждой эпохи.
Мы экономикой развратили души-теперь экономикой пытаемся их воспитать, мы делаем одно и то же: сначала эффективная экономика — потом светлая душа. Мы живем по-старому, что и значит — в никуда.
Есть поколение вдоха, есть поколение выдоха.
Есть поколение паузы — мы.
Клоуны нужны, когда пауза. Когда их нет — пауза мучительна.
Но клоуна не будет.
Герои закатились, ошельмованные и окровавленные. Подвижники разминулись с судьбой. Идут бесплотные тени героев — звезды. Они победят моего клоуна. Подвижник — всегда в пределах жанра. Звезда-везде. Звездой может стать человек, вырастивший самый большой живот, но не тот, кто вырастил больше всех хлеба. Звезда не может быть «просто рабочим», «просто учителем», «просто клоуном», для звезды нужно что-то неизмеримо большее — массовый и постоянный тираж газет, телемельканий, постоянное напоминание о себе — измена жанру, измена своему делу.
Подвижник — исключительность отдачи. До самозабвения. Звезда не может позволить себе такую роскошь — самозабвение. Она имеет ценность только на небосклоне, ей, чтоб быть, надо пробиться, и начинает она именно с этого — с того, чем можно пробиться, а не с внутренней одухотворенной идеи… а мой Грач Кещян останется самим собой всегда: в богом забытых городах на краю света, величиной постоянной и неизвестной, не признанной временем за ненадобностью.
А смена идет. Ушли из сознания отважные первопроходцы в штормовках, отстояли навечно вахту мужественные сталевары, пролистаны и забыты девушки в красных косынках на пепельных фотографиях — им на смену шагают языческие конкурсы красоты и мускулов, уже бушуют безмозглые толпы рок- и футбольных фанатиков, уже итальянская бессмысленная эстрада убаюкала страну, уже неважно, что ты за человек, важно, что первый, уже идут боевики, где главные извилины не в голове, а на бицепсе, уже на экранах и сценах максимум правды достигается минимумом одежды, и есть твердая уверенность, что скоро мы увидим полную правду и даже в действии. Грядет время духовных фантиков и жвачки, мы проиграли битву духа — мы будем развлекаться. Мы заблудились на своем пути мы повторяем чужие зады.
Мы умнеем — приходит мудрость, пусть похожа она на усталость, пусть ее морщины — как трещины после землетрясения, но пусть придёт это новое время, пусть оно придет — оно победило, и поэтому справедливо.
Знаем, что посеяно, сосчитана влажность и температура, солнечные дни и дожди, но кто знает: что вырастет завтра, для кого станет добрым завтрашний день, кого пролистают, а кого найдут — в рыхлой земле, стекло, и цветы, и радость-не знаю.
Я знаю, что герой мой никогда не захочет успеха взамен чьей-то беды и скорее всего сам станет на обочину — он никогда не станет звездой.
Бывший напарник Грачика Кещяна Сережа Середа по студенчеству подрабатывал на съемках каскадером. Он даже прыгал через разводящийся мост в Ленинграде на съемках «Невероятных приключений итальянцев в России». Вот так вот.
Дрессировщица молниеносно звезданула по зубам зазевавшуюся с поклоном обезьянку и тепло улыбнулась публике, трепещет жестяная птица в тарелках оркестра, и товарищ в голубом танцует на проволоке с саблями, тупыми, как прапорщик, и Пал Палыч раздвигает руки весами, не отпуская артистов с манежа… «Ну, девочки», — и помчались мятущимся, тяжелым, затравленным бегом полосатые тигриные спины в манеж, в тысячеглазое, жаркое, грохочущее марево, в гремящий водоворот; иначе-кнут, а сзади, держась за больной бок, возник бледный Грачик-все? Все! Мы умываемся, собираемся, выключаем свет, сдаем ключи от гримерки и бредем на троллейбус-все.
Все уходят, а остается: шкурки от семечек, винные шлейфы, бумажные кружочки от мороженого — я не пойму, о чем я хотел вам сказать; когда ничего не можешь сказать наверняка, всегда трудно понять, что ты хотел, угасает свет и размывает стены туманом, туман сливается с гранитной набережной, сметанной мглой заледенелой реки с лиловыми проталинами посреди-и нет нигде клочка земли… Мы заканчиваем, дорогие товарищи, мы заканчиваем… Сережа Середа прыгал через мост… он умер от рака в прошлом году — вот это можно сказать определенно, это не понарошку… вечное бытие-самая сладостная привилегия читающих, и если мы действительно самая читающая держава, тогда понятно, почему мы так устаем от жизни, даже когда не делаем ничего, а он прыгал через мост-мосты сводятся, смыкаются незримые своды, пальцы ищут секреты в рыхлой земле, соединяются руки над бездной цирковой-точка касания…
Но только… в цирке не говорят «последний раз».
Не надо так говорить. Скажите — еще раз, вот так — еще раз.
Он пошел забирать сына из сада.
Сын тронул его руку во дворе: «Папа, скажи: „А!“»
Так, подумал Грачик, какой-нибудь слесарь скверному четверостишию научил или что-то в этом роде — так и вляпаюсь прилюдно, все кругом знают: клоун.
«Пойдем, сынок, дома поговорим. Да, ты знаешь, что мы тебе купили?»
А сын опять посреди улицы: «Папа, ну ты скажи, пожалуйста: „А!“» «Да погоди ты, сынок, да ты знаешь, кто к нам приехал?!». Уже у самого дома он отца за рукав уже изо всех сил: «Пап, ну скажи, скажи: „А!“»
Папа обреченно посмотрел на насторожившихся приподъездных бабушек, осторожно присел на корточки и чуть слышно в самое ухо:
«А».
А сын во весь голос: «Б!»

#7 Виктор Франке

Виктор Франке

    Пользователь

  • Пользователи
  • PipPip
  • 95 сообщений

Отправлено 25 August 2011 - 01:15

Клоун Грачик огромный талант и индивидуальность с оголенными нервами и при этом нежное и беззащитное создание. Клоун от бога! Он сгорел как комета, ворвавшись в плотные слои эпохи перемен и оставил яркий след в клоунаде, в сердцах зрителей и людей, с которыми он соприкасался! На мой взгляд, очень важно помнить об Артистах своим самоотверженным трудом и безмерным талантом создающих историю цирка! Можно попробовать собрать здесь воспоминания друзей и коллег по жанру, рассказы, рецензии, фото, видео и любые упоминания о клоуне Грачике. Возможно, нам удастся восполнить информационный пробел. Уважаемый БАКС, обращаюсь к Вам как к ВИДЕОАКАДЕМИКУ! Кто если не Вы даст сноски на видео клоуна Грачика! ДМИТРИЙ КОЛОБОВ, спасибо за первые фотоматериалы. Очень хорошо помню Вашего папу Валерия Колобова! Мне было лет пять, когда я впервые увидел Валерия Колобова в манеже – удивительный русский Клоун, излучающий нескончаемую светлую энергетику. Светлана, спасибо за хорошие слова в адрес Грачика! За хорошие воспоминания! Грач один из самых моих любимых клоунов! Статуй, обязательно напишу о Грачике несколько слов, но вначале надо выложить то, что уже написано…

Прикрепленные изображения

  • 0000072928_190778_7235559_m750x740.jpg


#8 lusita.romik

lusita.romik

    Новичок

  • Пользователи
  • Pip
  • 17 сообщений

Отправлено 25 August 2011 - 15:08

Вот уже 10 лет как нет Грачика..........Уходят лучшие!!!!!В 1985 году я пришла в воздушный номер под руководством Н.Н.Водяника.Я очень рада ,что была живым свидетелем "рождения" пары Грачик и Пал Палыч.Смешной и сентиментальный,нежный и напористый...............Как жаль...........Сколько бы он мог сделать..........Помню его!!!!Царствие небесное ему!!!!!!!А жене,его детям и его внукам всего самого наилучшего!!!!!
Lusita & Romik

#9 Виктор Франке

Виктор Франке

    Пользователь

  • Пользователи
  • PipPip
  • 95 сообщений

Отправлено 25 August 2011 - 16:53

В восьмидесятых в Днепре было тесно в манеже, но весело!
А вот еще фрагмент очерка Николая Семененко:

Николай Семененко
«ПРЯЛКА КАК ПРЕДЧУВСТВИЕ КОСМОСА» (фрагмент)
................................................................................
........

Благодаря добрым отношениям с моим начальником, старшим лейтенантом Чеботарёвым, мне удавалось собирать у себя в мастерской творческую интеллигенцию полигона, таких же солдат, оказавшихся волею судеб в знаковом месте: неподалеку ровно 130 лет до нас отбывал ссылку рядовой Тарас Шевченко.
Клоуны Грачик Кещян и Сергей Середа, джаз-пианист Шурик Елагин, драматический артист Саша Ростов. Трудно представить эту шумную артистическую публику в погонах, да ещё и в строю! Почти все эти парни стали моими друзьями на оставшуюся жизнь. Увы, для многих из этой «могучей кучки» весьма недолгую…
Любимчик публики, ученик Юрия Никулина Грачик умер эмигрантом в Америке в 2002 году. Сергея не стало раньше, ещё в советскую эпоху. Ушёл художник Ваня Плетнёв. И вот – Коля…
Но тогда… Мы не ведали своей судьбы, не замечали тока жизни, как не замечали чёрных артиллерийских погон на собственных плечах, стояли на ушах, жонглировали судьбой. На тыльной стороне групповой фотографии, сделанной на память, Коля написал:
Художник, клоун и поэт
И все из этих, из парящих...
В искусстве мы из рядовых
Уйдем в «из ряда выходящих».
(Николай Дмитриев)
Амбициозность, уверенность в собственной исключительности позволяли душе не сгинуть в ржавых зубьях военной машины.

Очерк полностью - http://nikdmitriev.narod.ru/nsem.htm
На фото:«Могучая кучка». В первом ряду слева направо: Николай Дмитриев, Грачик Кещян, Александр Ростов. Во втором ряду справа – Николай Семененко. Август 1977 года, Казахстан.

Прикрепленные изображения

  • _______army.jpg


#10 Dmitrij Kolobov

Dmitrij Kolobov

    Дед

  • Модераторы
  • PipPipPipPipPip
  • 846 сообщений

Отправлено 25 August 2011 - 20:17

Виктор, спасибо за Ваши тёплые слова! Папа не раз добрым словом вспоминал в кругу семьи и Вас, и Ваших родителей. У меня вопрос к тем кто постарше меня. Дома в Астрахани у меня на видеокассете есть запись фрагментов русской цирковой программы. Речь идёт о первой половине 80-х. Похоже на шапито в парке Горького. Съёмки проводило немецкое телевидение. В программе Николай Ермаков, Расшивкины, жокеи дяди Славы Сержа, какая-то труппа с икарийскими играми и пр. Пишу по памяти, смотрел это видео весьма давно... Так вот, после объявления инспектора "Силовые акробаты" на этой записи шёл комический номер или реприза. Участвовали нём два артиста, один из которых своей шевелюрой уж очень был похож на Грачика. В конце работы у одного из партнёров растягивались штанины брюк, и ребята кульбитами уходили за кулисы. Может на этом видео и есть Грачик с Середой, а цирк не в парке Горького а в Измайлово? Просто сопоставил с первой статьёй в этой теме, вроде по датам всё сходится. Если это они, то после Нового года можно будет оцифровать и выложить эту запись. А, может, она уже и есть в инете.

#11 VVR

VVR

    Пользователь

  • Пользователи
  • PipPip
  • 56 сообщений

Отправлено 25 August 2011 - 22:22

Дмитрий,добрый вечер.Извините что вмешиваюсь в переписку.Просто хотел написать о ваших записях. Речь идет о 1983г программа в парке Горького там работал Бирюковы(львы) Ермаковы(палка) Расшивкины(акробаты) Курбановы (икарийские) а клоун был Кремена. А в это время в Измайлово,помоему работал Грачик . И в то время снимался фильм о цирке,и артисты из 2х программ. только не помню его названия.
БОГ ПОДЕЛИЛ ВСЕ ПОРОВНУ,БОГАТЫМ ДАЛ ЕДУ,А БЕДНЫМ АППЕТИТ !

#12 baks

baks

    ЗАЦИРКЛЕННЫЙ ФЛУДЕРАСТ

  • Пользователи
  • PipPipPipPipPip
  • 9632 сообщений

Отправлено 25 August 2011 - 22:52

Хмм, прям заинтриговали... Чо за фильм такой - пачиму низнаю ?!!... :rolleyes:
Клоунами не рождаются - клоунами умирают...

Обладание чувством юмора позволяет легче пережить отсутствие всего остального.
Быть глупым не страшно: кругом все свои.

#13 Виктор Франке

Виктор Франке

    Пользователь

  • Пользователи
  • PipPip
  • 95 сообщений

Отправлено 26 August 2011 - 00:21

Юрий Никулин. «Почти серьезно» «Второй сезон мы открывали представлением. Впервые в Москве. Я рад, что в этом спектакле великолепно показал себя клоун Грачик Кещян, щедро одаривая публику своим талантом. Я думаю, что у Грачика Кещяна большое будущее».

Прикрепленные изображения

  • ______________.JPG


#14 VVR

VVR

    Пользователь

  • Пользователи
  • PipPip
  • 56 сообщений

Отправлено 26 August 2011 - 09:34

Хмм, прям заинтриговали... Чо за фильм такой - пачиму низнаю ?!!... :rolleyes:

Привет Саша! По моему он называется" цирк уехал"или "Куда уехал цирк" его снимали в двух шапито цпк о и измайлово,а потом соеденили вместе. Я его смотрел один раз,очень давно. там все те артисты кого я перечислил. Начало помню начинается с песни Леонтьева "куда уехал цирк"Если найдешь сообщи обязательно хорошо?
БОГ ПОДЕЛИЛ ВСЕ ПОРОВНУ,БОГАТЫМ ДАЛ ЕДУ,А БЕДНЫМ АППЕТИТ !

#15 Dmitrij Kolobov

Dmitrij Kolobov

    Дед

  • Модераторы
  • PipPipPipPipPip
  • 846 сообщений

Отправлено 26 August 2011 - 10:53

VVR, Вы совершенно правы, что фильм составлен из номеров не одной программы. Аттракцион Бирюкова точно на ней был. Мне эта запись попадалась в 1996 году, когда я и переписал себе часть номеров. Из того, что точно есть у меня, могу назвать номера Расшивкиных, Сержа, Шахниных и репризу"Силовые акробаты", о которой уже упоминалось выше (так значит это запись Кещана и Середы???). Эпизодиески в фильме присутствовала запись икарийских игр и момент за кулисами, когда артисты смотрели футбол, а Ермаков репетировал с мячами. Жалею, что не удалось тогда переписать всё целиком, но уже ничего не изменишь. Съёмка была адаптирована под немецкого зрителя (перевод и титры), вот почему я подумал, что снимало всё это немецкое телевидение.




Количество пользователей, читающих эту тему: 0

0 пользователей, 0 гостей, 0 анонимных

  Яндекс цитирования