Сообщений в теме: 2

[Александр Рыбкин]

КАРАНДАШ

УЧИЛИЩЕ, КОТОРОЕ ВЫПУСТИЛО…

«Вот раньше номера были — классика! Как отделан каждый трюк!»
Это мы слышим часто. Но так говорят обычно только старики. Им всегда прошлое кажется лучше настоящего. Стариком, кстати, необязательно быть в семьдесят-восемьдесят лет. Им можно стать и в сорок и в тридцать. Как только останешься в плену прошлых эстетических критериев. А я не хочу быть стариком. Даже если мне что-то не нравится на современной арене. Вот сетуют, что у акробатов нет прежней молодцеватой выправки, что те или иные жанры исчезли вообще. А может быть, многие из этих жанров не нужны сейчас на арене? Ведь вкусы зрителей меняются. И, видимо, в наше время нравятся не атлеты в мопассановских усах, а эти худенькие мальчики с их очевидными достижениями и явными промахами, которые неоднажды «заваливают» трюки во время выступлений. И это не продуманная игра с публикой, чтобы сорвать больше аплодисментов: у них и в самом деле нечетко получается на первых порах.
Да, в их юной неуверенности подкупающей беспомощности на арене есть своя прелесть. Но только для публики, которую привлекает такая доверчивая неумелость. Профессионалы оценивают это иначе.
Я не вникал подробно в учебные программы училища (речь-то об училище потому, что именно оттуда выходит молодежь на арену). Но несколько лет подряд мне доводилось смотреть там выпускные спектакли.
Каждый год дипломы училища получают человек сорок-шестьдесят. Выпускной экзамен — это программа состоящая из 12—16 номеров. Конечно, это хорошо, что ГУЦЭИ предлагает нам не индивидуальный трюковой экзамен студента, а зрелище, эстетически оформленное, спектакль. Это дает учащимся актерские навыки. Это полезно студентам. А цирку? Какова судьба этих номеров? Если уж номера созданы и на них затрачен немалый труд, их, естественно, хотят сохранить. На экзамене два-три групповых номера, а остальные сольные или для двух исполнителей. И вот в наш цирковой «конвейер» готовы прийти десятки солистов, чьи номера чаще всего посредственны, примитивны по режиссуре. Молодым солистам еще многому следует поучиться. И в результате мы получаем либо пополнение «середнячками», либо номер надолго «садится» в студию на переоформление. Многие, сразу попав в «конвейер», распадаются — у одних находятся более подходящие творческие союзы, у других — семейные обстоятельства.
Я с удовольствием беру в свои программы номера выпускников, если они интересны. Со мной работали Сергей Игнатов, Роза Хусаинова, работают Ступины. Но таких интересных дебютов немного.
Есть ли смысл восклицать патетически, что училище обязано создавать только высокохудожественные произведения, достойные славных традиций нашего цирка? Думаю, что нет. Здесь, как и везде, одни талантливы, другие нет. Но тем не менее мы вправе предъявить претензии за выпуск заведомо слабеньких номеров. Зачем они вообще? Цирковые труппы испытывают острый недостаток в хороших исполнителях, а брать их неоткуда. У выпускников же свои номера. Кстати, театральные училища тоже дают на экзамене спектакль. Но очень редко он сохраняется. Молодые актеры вливаются в труппы театров и готовы к участию в других ансамблях. Я уверен, что человек талантливый, попав в труппу, очень скоро сумеет выделиться. Есть масса примеров, когда партнер в цирковом номере становится руководителем собственного номера, и, как правило, удачного.
Я не сомневаюсь, скажем, что педагоги максимально развивают способности любого будущего акробата. Хотят, чтобы каждый показал себя, исполнил трюк чрезвычайный. И вот выходят эти отчаянные, лихие ребята, действующие как будто по принципу «пан или пропал». Разбежался, прыгнул, раз! — и выкрутил двойное сальто, сальто с пируэтом — что хотите. Или — разбежался, прыгнул, раз! - и сел, как в кресло.
Только без кресла.
А ведь цирк прежде всего — зрелище красивое, с эффектным рисунком. Раньше прыжковые номера строились так, что акробаты почти все время были на манеже, заполняя его живописной группой, исполняли прыжки вперед и в обратную сторону. (Не утерпел, похвалил все-таки, что было «раньше»!). И все же «раньше», повторяю, зритель видел непрерывное действие, каскад; теперь: пауза — прыжок, пауза — прыжок. Пауза заметна, прыжок — один миг. Буквально, моргнул зритель глазом — проморгал двойное сальто, чихнул — нет сальто с пируэтом. Да, такая композиция удобна, она учитывает, что возможны частые срывы. Конечно, шлепнуться на арене может даже мастер, ничего страшного. Но здесь беда еще в том, что исполнитель сложного прыжка не держит правильно корпус, ноги, не тянет носки, его мастерство не имеет фундамента. Причем один ошибается так, другой иначе. В чем же дело? Недосмотр? Мало времени на подготовку? (Слышал, что в училище до сих пор по многим дисциплинам нет единой
методики, не выпущено ни одного учебника специально для этого учебного заведения.)
Я думаю, дело именно в том, что ГУЦЭИ в последние годы — не школа акробатики, а, скорее, школа сложных трюков. Только-только студент освоит основы, как сейчас же начинается работа над номером, где каждому отведена определенная и эффектная роль. И вот он приходит на арену, скажем громче — в искусство. Приходит, умея делать эти два-три рекордных прыжка. Он потратил на них год, два. Но он еще не артист. Допустим на минуту, что музыкальное училище выпустило скрипача, который умеет играть только одну сонату. Блистательно. Но только одну! Чтобы выучить другую, ему нужен еще год. Абсурд? Да. По-моему, в этом главный просчет учебной программы — студента готовят быть не всесторонним мастером, а очень узким специалистом. И пока каждый артист не станет отличным профессиональным инструментом, послушным своей фантазии или фантазии режиссера, до тех пор в цирке будет неблагополучно. Несмотря на внешние успехи. И неблагополучие это закладывается, на мой взгляд, е училище. И дело уже не в частностях — тянет акробат носочки или нет. Наверное, в корне надо менять представление о том, каким должен быть сегодня артист цирка, какими данными и какой степенью мастерства он должен обладать, чтобы иметь право выйти на манеж.
Посмотрите, как беспомощны цирковые артисты в пантомимах, как подчинены отрепетированному номеру: они не в состоянии варьировать его в соответствии с замыслом данного спектакля, а лишь чисто механически вставляют в сюжет. Ведь именно так и сделано в спектакле Московского цирка на Цветном бульваре «Мечте навстречу». Один из клоунов, изображающий администратора-распорядителя, периодически выходит и говорит: «Ивановы, идите репетировать!» (Артисты якобы едут на пароходе.) И дальше следует номер. Вот вам и вся драматургия и вся игра. Сюжеты пантомим, по-видимому, бывают так примитивны оттого, что сценаристы заведомо учитывают актерскую беспомощность большинства участников. И начинается эта беспомощность в училище. Кстати, я знаю, что некоторые педагоги довольно спокойно относятся к тому, что студенты пропускают занятия по искусствоведческим дисциплинам, истории, литературе, относятся к ним формально. А ведь именно разносторонние и глубокие знания приучают человека к раздумьям и, если хотите, помогают созданию актерской индивидуальности.
Мне кажется, что именно в училище ясно видна разница между ролью педагога-тренера и педагога-режиссера. Вот передо мной одна из последних программок экзаменационного спектакля в ГУЦЭИ. Шестнадцать номеров подготовили девятнадцать режиссеров и тренеров. Следовательно, на долю каждого из них приходится меньше, чем номер. Вероятно, для учеников лучше, что с ними отдельно занимаются тренеры и режиссеры: есть ведь существенная разница в их деятельности. Но... маленькое «но». Все ли преподаватели, привлекаемые для режиссерской работы, могут быть режиссерами? Многие из них были в прошлом прекрасными артистами, они великолепно разучат номер по сценарию, восстановят бывший свой, придумают трюк. Но могут ли они заново придумать современный номер? Это не упрек преподавателям. Просто у нас устарелое представление о том, что такое цирковой номер. Комбинация разных трюков? И не более? Так нередко считаем и мы артисты. И училище — по инерции. А между тем современный цирковой номер — прежде всего произведение искусства с самостоятельной мыслью, исполнители которого ясно сознают, что именно они хотят сказать с арены. Это мысль, воплощенная в трюках. Значит, если педагог-тренер обучает студентов разнообразным трюкам, оттачивает их профессиональное мастерство, то педагог-режиссер должен смелее вторгаться в замысел произведения, предлагая новые идеи и новые формы номеров. И уже потом совместными усилиями с исполнителями искать трюки, которые в данном случае способны выразить эту идею. Такой режиссер научит студента думать, заставит его отказаться от дедовской практики составления номеров. Пока же примитивность режиссуры — главный недостаток многих номеров ГУЦЭИ.
Я не называю преподавателей — ни для хвалы, ни для критики. Чтобы это сделать, надо детально изучить то, что происходит в стенах училища. Но зато я часто наблюдаю в цирках за репетициями бывших выпускников. И поэтому в данной статье предпочитаю говорить о наиболее важных, на мой взгляд, проблемах обучения, проблемах, видных и со стороны.
Наверное, читателей удивляет, что я так подробно остановился на акробатических номерах и ни слова не сказал о клоунах. Теперь наконец о них.
«Мало еще у нас выпускается талантливых клоунов» — слишком часто мы слышим и читаем нечто подобное. «Мало еще у нас...» — это безошибочный ход для критики. Действительно, мало. Я и сам годами ищу партнеров среди выпускников, и все мне не так и не то. И тем не менее мне всегда странно слышать это категоричное «мало еще у нас талантливых...». Неужели в принципе возможно училище, которое будет сразу выпускать много талантливых клоунов? Даже если педагоги примутся целыми сутками репетировать с ними, а репертуар им напишут великие юмористы мира. Можно привить будущему клоуну сценическую культуру, научить хорошо говорить, добиться пластической или мимической выразительности. И все-таки он не станет от этого популярным у публики. Ведь сегодня уже не секрет, что популярным клоун становится не потому, что хорошо обучен, работоспособен и даже обладает незаурядными данными комика. Популярным он может стать только тогда, когда созданный им образ, его исполнительская манера близки и понятны сегодняшнему зрителю. Это касается и внешности артиста, и его репертуара, и всего прочего. Скажем, такой клоун, как Виталий Лазаренко, сегодня мог бы и не добиться прежнего успеха, а лирик и мим Леонид Енгибаров вряд ли состоялся бы в 20-е годы. Трудно угадать вперед, какие клоуны будут нравиться публике через дчадцать-тридцать лет.
Как-то мне рассказали любопытный факт: за последние годы из училища было отчислено семьдесят пять человек, из них только шестнадцать за профнепригодность. Но если все так пригодны, почему же так много выпускается серых и примитивных номеров. Можно ли свалить вину целиком на преподавателей? Нет, конечно. Но приемную комиссию все-таки можно упрекнуть: большинство этих «профпригодных» нетворческие, немыслящие люди. А самое ли важное для искусства иметь здоровые руки, ноги, чувство баланса и ритма? Сегодня, не шутя, мы говорим, что научить делать сальто с подкидной доски и даже с перекладины на перекладину можно медведя. Медведя! Но это тренировка. Незаурядных балансеров или прыгунов единицы. Остальные хорошо натренированы. А как они мыслят? Учитывает ли это приемная комиссия? Побеседуйте подробнее с этими юношами и девушками, что им нравится, что нет, как они видят номер, в котором хотели бы выступать, как они вообще понимают искусство.
Хорошо, что в наши дни в училище созданы все условия для учебы и жизни молодежи. Для подготовки артистов всех жанров.
Сказал — и вспомнил: нет отделения для дрессировщиков. А пора бы! Просто необходимо получить помещение, где бы содержались животные, чтобы и номера этого жанра готовились в училище, а не передавались по старинке из рук в руки. И это, на мой взгляд, одна из существенных проблем дальнейшего развития нашего цирка.
И еще одна претензия к училищу — очень много выпускается одножанровых номеров. Например, воздушных. Не было, пожалуй, года, чтобы экзаменационный спектакль обошелся без двух-трех воздушных номеров. А «конвейер» уже переполнен ими. Под куполом давка — и всё «рамки», трапеции, «вертушки». Такое время — все хотят летать. Еще немножко и наше училище станет филиалом летной школы. А как устроить всех «летунов» в цирковых программах — об этом почему-то мало кто думает...
В любой статье о ГУЦЭИ обязательно есть фраза: «Училище, которое выпустило известных мастеров — Олега Попова и Владимира Оскал-Оола, Хромовых и Бубновых, Нину Логачеву и Людмилу Канагину, Солохиных и Валентину Суркову...» Эта обязательная фраза богата интонациями. Чаще всего она мажорна и заздравна. Иногда укоризненна: как, дескать, такое училище, которое выпустило столько первоклассных мастеров... и т. д. Да, училище выпустило Попова, Оскал-Оола, Хромовых, но и сотни Ивановых, Петровых, о творческой судьбе которых ничего не известно зрителям. Да, талантливы не все. Это не вина училища. Но многое в практике подготовки молодых артистов можно и нужно изменить. Видимо, настало время всем нам пересмотреть представления о том, каким должен быть цирковой номер и его исполнитель. И главное, чтобы молодые артисты, выходящие из стен училища, были не «рекордными прыгунами», а всесторонне подготовленными, квалифицированными мастерами манежа, могущими привнести в наше искусство что-то свое, новое, оригинальное.

[fundorin]

Укажите автора, пожалуйста. Подпишусь под каждым словом.

[Banzai]

Укажите автора, пожалуйста...

Дык вроде в названии самым первым словом указан АВТОР (подсказка - начинается на букву "К" )!!!
Хотя под каждым словом подписываться я бы не стал, при всем уважении.