Перейти к содержимому

Фотодром Шираслана. Новое
подробнее
12-й Международный фестиваль циркового искусства «Золотой слон» в Жироне(12th International Circus Festival Gold Elephant in Girona).
подробнее
Животные в цирке- наша жизнь, наша самая большая любовь.
подробнее

Фотография

КОНСТРУКТОР НОМЕРОВ


  • Авторизуйтесь для ответа в теме
В этой теме нет ответов

#1 Александр Рыбкин

Александр Рыбкин

    Дед

  • Администраторы
  • PipPipPipPipPip
  • 21400 сообщений

Отправлено 09 July 2007 - 14:09

КОНСТРУКТОР НОМЕРОВ

Он не принадлежит к старинной цирковой фамилии. Не может похвастать тем, что его дед и прадед, расстелив коврик на городских булыжниках, удивляли толпу акробатическими трюками или глотали шпаги в ярмарочных балаганах. Дед и прадед пахали землю и сеяли хлеб. Отец в глаза не видел даже заезжего шапито. Из всех цирковых зрелищ отцу лишь однажды удалось посмотреть французскую борьбу на дощатом помосте местного клуба, когда каким-то чудом на три дня занесло в Красновишерск Яна Цыгана.
Его имя не значится на броских цирковых афишах.
Он был трубогибщиком, слесарем, молотобойцем, газосварщиком, электромонтером. Еще мальчишкой вместе с братом увлекся акробатикой. Благодарные красновишерские зрители, никогда не видевшие настоящего цирка, награждали их такими аплодисментами, которые выпадают на долю далеко не каждого профессионала. Окончил цирковое училище. Как акробат выступал на манеже. Заочно учился в педагогическом институте имени Крупской. Но тогда еще никто не догадывался, что в нем дремлет режиссер. В цирковом училище, где он стал работать заместителем директора по хозяйственной части, в ответ на просьбы дать ему подготовить номер, он неизменно получал вежливый отказ.
Начало режиссерской деятельности Ю. Г. Мандыча скорее напоминает детективную историю, нежели творческий дебют. Он украдкой останавливал в коридоре ребят, на которых другие режиссеры махнули рукой. Считал, что людей неспособных нет. Просто в каждом нужно найти его струнку и заставить ее заиграть. Он предлагал им создать свой номер.
Он видел этот номер во всех подробностях. Видел давно, уже много дней и ночей. Раскачиваются качели: выше, выше, выше! И вот — он ощущал это почти физически — упругое тело акробата отрывается от доски, летит высоко, как никогда не подкинешь руками. Можно сальто. Оборот... Еще полоборота... И вот уже — осторожно, не ударить по голове! — вольтижер приходит на колонну из двух.
Он хотел, чтобы они загорелись. Чтобы, как и он, забыли о времени. И добился своего. Они занимались, когда пустело училище, погружались в полумрак коридоры, и усталые вахтеры умиротворенно подремывали в вестибюле. Занимались по шесть часов дополнительно. Целый год. Гимнастикой. Акробатикой. Прыжками.
Так получили путевку в жизнь, на арены советского цирка и многих стран мира вольтижеры с лопингом Касьяновы. Так лопинг прописался на манеже. Так родился новый цирковой режиссер Юрий Гаврилович Мандыч.
Он любит сравнивать работу режиссера с деятельностью конструктора. Считает, что у этих, казалось бы, совсем несовместимых профессий много общего. Прежде всего, постоянный поиск.

Умение видеть новое. Даже люди науки говорят, что новое — это комбинация из элементов старого, приобретающая новое качество. Чем больше накоплено, тем больше возможностей появления нового. Значит, нужно уметь видеть и сравнивать. Обладать той особой зоркостью, которая позволяет находить необычное в обычных вещах.
А что если поднять лопинг в воздух? Он просыпается среди ночи и, шагнув к столу, делает первые карандашные наброски. Получается необычный рисунок воздушного полета. Многоэтажность. Хорошо смотрится парение человека в воздухе... Можно увеличить разрыв между ловитором и вольтижером... Пожалуй... на метр. Тогда еще зримее станет полет тела в пространстве. Но тут на одной механике не выедешь. Нужно мастерство, навык.
Прежде чем подобрать исполнителей, он десятки раз проверяет и перепроверяет свои расчеты. Прикидывает технологию изготовления конструкций. Материалы. Ставит себя на место токаря, слесаря, сварщика. Думает, что может сделать сам, что отдаст в мастерскую. И лишь после этого начинает работать с ребятами — Олегом Лозовиком, Рудольфом Уваровым, Михаилом Болдыревым, Германом Федоренко, Ольгой Свириной, которые скоро покорят зрителей красотой и бесстрашием нового воздушного полета.
Но когда они начинают репетировать, где-то, пока еще подспудно, в его сознании четче и четче проступает новая мысль. В Москве на Ленинских горах, в Казани, Сочи, многих других городах страны вырастают цирки-дворцы. Грандиозность помещения предполагает и масштабность зрелища. Одиночные и парные номера, хорошо смотрящиеся в тесных и по-своему уютных старых цирках, будут теряться в этих огромных цирковых зданиях. Но манеж есть манеж. За его барьер могут перешагнуть разве что коверные. Но что мешает в воздухе выйти за пределы арены, покорить все это вдруг распахнувшееся пространство?
Мандыч еще не знает, что это рождается «Галактика», которая возьмет у него шесть лет. Он раздвинет амплитуду полета с двенадцати до двадцати двух метров. Будет работать без отпуска, а ребята — без каникул. В типографиях еще будут набираться книги, где авторы сетуют на то, что никто из советских гимнастов после Евгения Моруса так и не может повторить легендарное тройное сальто-мортале Альфредо Кодона. А у него, в «Галактике», это сделают сразу двое — Николай Сухов и Владимир Ракчеев. И они же выполнят никем не выполняемое двойное сальто-бланш с двумя пируэтами. И Валентина Ватулина освоит сальто-мортале в два с половиной оборота, а Ядвига Кокина и Галина Сазонова — двойное.
— Юрий Гаврилович, «Галактика» ваша лучшая работа?
Мандыч не торопится отвечать. Потом говорит, что как у конструктора лучший самолет тот, что задуман, так и у режиссера лучшая работа впереди. И если «Галактику» можно сравнить с мощным ракетоносцем, то сейчас ему хочется создать своеобразный истребитель — миниатюрный портативный полет. И еще один, который он пока не знает, как назвать — «Ванька-встанька» или «Катюша» — полет ошеломляющего темпа. И еще...
Он никогда не доволен тем, что уже сделал. Он пристально смотрит вслед номеру, который уже путешествует по манежам, и прикидывает, что можно изменить, доработать, улучшить.
Оригинальный эквилибр. Как всегда, все началось с малого. Кто-то сказал, что было бы неплохо, если бы канатоходец взбирался на канат не по лесенке, а заходил на него по шесту. Мандыч задумался. И тут снова появилось его неизменное «а если...» А если вообще убрать канат? Заменить его шестом, то есть тонкой трубой. Чтобы эта труба, поднимаясь, как шлагбаум, то в одну, то в другую сторону, вела гимнаста под самый купол.
Случилось так, что его идею пришлось претворять в жизнь другим. И они подняли руки вверх. Вес конструкции оказался слишком велик — 350 килограммов.
Мандыч сказал, что доведет его до двадцати пяти. И вот, когда казалось, что все уже готово, понял, что ошибся в расчетах. Разрезанная на половинки шестиметровая дюралевая труба потеряла свою упругость. Это был крах. Всегда уходивший домой только ночью, на этот раз он ушел днем. Машинально сел в автобус. Машинально смотрел, как весенний сквозняк зацепил за стойку поручней нитку, выбившуюся из женской косынки. И вдруг, осторожно раздвигая людей, стал пробираться к выходу. Чуть не бегом вернулся в училище. Нужен трос. Тонкий, как нитка, полуторамилли-метровый трос. Нужна тросовая натяжка.
Все майские праздники он не уходил с манежа. Варил, клепал, резал. И все эти дни рядом с ним была Валя. Валя Кузнецова, выпускница циркового училища. Его жена. Мать его сына. Ей предстояло работать на новом аппарате.
Валя нервничала. Трудно привыкала к «воздуху». Не раз ей хотелось все бросить и спуститься вниз с неустойчивой трубы на такой надежный, такой прочный манеж. И все-таки она довела дело до конца. Когда весной семьдесят первого года на выпускных экзаменах она легко и грациозно пошла вверх, под самый купол, все поняли, что родился новый оригинальный номер.
Все, кроме Мандыча. Для него это только черновик. Только контуры будущего. Он уже видит погруженную в темноту арену и выхваченную лучом прожектора девушку в белом. Она склоняется над алеющим тюльпаном, но тюльпан потухает и тут же вспыхивает выше над манежем. Она идет к нему, словно по воздуху, и когда доходит, тюльпан снова гаснет и зажигается еще выше. Под куполом она набирает охапку горящих тюльпанов и на коньках стремительно съезжает вниз.
...И снова подходит май. И снова впереди выпускные экзамены. Экзамены не только для учащихся, но и для педагогов. На творческую зрелость. На мастерство. Он выпускает нынче жонглеров на стрелах Бориса Безматерных, Леонида Игнатова, Юрия Лобзова. Стрелы, то поднимаясь, то опускаясь, будут вращаться на манеже, создавая совершенно новый рисунок жонглирования. Ведь на то и цирк, чтобы вечно поражать новизной.
А потом ребята простятся с учебным манежем и уйдут на играющие огнями арены больших цирков, где уже работают десятки его выпускников — оригинальные гимнасты Денисовы, партерные акробаты Шемшур, вольтижеры А. Бурдецкий и В. Борисенко... А он возьмет себе новых и поведет за собой, готовя их к завидной и трудной судьбе артистов цирка.
Он не принадлежит к старинной цирковой фамилии. Не может похвастать тем, что его дед и прадед, расстелив коврик на городских булыжниках, удивляли толпу акробатическими трюками или глотали шпаги в ярмарочных балаганах. Его имя не значится на броских цирковых афишах... Позвольте, а почему не значится? Почему мы не даем зрителям хоть одним глазком заглянуть в нашу цирковую лабораторию и даже в цирковых программах так редко и так неохотно печатаем имена режиссеров? Почему?

Е. ГОРТИНСКИЙ




Количество пользователей, читающих эту тему: 1

0 пользователей, 1 гостей, 0 анонимных

  Яндекс цитирования