Журнал Советская эстрада и цирк. Февраль 1985 г.
Время решений
В предыдущем номере на страницах журнала рассказывалось о конференции «Советский цирк в 2000 году», состоявшейся в ЦДРИ. Ниже мы публикуем статью кандидата искусствоведения Н. РУМЯНЦЕВОЙ, которую она подготовила на основе выступления, сделанного ею на конференции.
Гимнасты Голышевы и клоун Андрей Николаев
Если бы до 2000 года оставалось лет тридцать, то говорить о цирке будущего было бы легко. Пять ближайших лет уже расписаны текущей работой. А следующий промежуток времени, довольно большой — неизвестность, и эту неизвестность мы могли бы заполнить нашими фантазиями, мечтаниями и благими намерениями. Но осталось до 2000 года всего пятнадцать лет. Для жизни целого вида искусства не так уж много. Это еще один пятилетний план (1985—1990) плюс полный портфель режиссерской коллегии с уже принятыми заявками, которые ждут своей очереди на реализацию. Лицо цирка 2000 года, уже проступает сегодня. Во многом мы его уже создали. И я бы не сказала, что это очень привлекательное лицо. Словом, времени для фантазий и мечтаний не осталось. Есть реальность, которую только очень энергичными решениями еще можно изменить.
По-моему, наш цирк находится на распутье. Прошел тот огромный интерес, который он вызывал у зрителей — наших и зарубежных. Для многих людей, которые недавно восхищались им, он потускнел по крайней мере, на сегодняшнем этапе. Сейчас цирк немного напоминает мне дом, где радушные хозяева улыбаются, комнаты отлично меблированы, все признаки процветания и покоя налицо. Но как только за гостями закрывается дверь, выясняется, что хозяева уже подали на развод, никакого покоя и процветания нет, а сам дом нуждается в капитальном ремонте.
Конечно, такое сравнение почитатели цирка примут с натяжкой. Оно покажется странным, потому что отдельные голоса о неблагополучии перекрываются ежегодными розовощекими отчетами, что финансовый план выполнен, столько-то миллионов посетило, столько-то еще мечтает посетить, кто-то из артистов удостоен награды на прошедшем конкурсе, растет материальное и культурное благосостояние и т. д. Все это правда и все это хорошо. И лишь отдельные внешние признаки указывают на внутреннее заболевание организма цирка.
Каждый год как будто все шло нормально. Профессионализм рос, номера и аттракционы, предусмотренные планом, выпускались, к премьерам шились сверкающие костюмы, композиторам заказывалась музыка, поэтам — стихи, занавеси на авансценах переливались серебром. Все было очень эффектно и технично. Но терялось главное — живая душа цирка. Да, о недостатке артистизма говорили давно, но не очень строго. Слишком уж очевидны были профессиональные успехи. И как это легко — перейти невидимую грань, когда профессиональная техника вдруг становится самодавлеющей! Все больше выпускалось номеров просто состоящих из набора трюков. А общение со зрителем, артистизм?... Ничего, немножко подтянемся, приналяжем, повысим уровень, достигнем, не беспокойтесь!... Обещания и обещания. Только бы сегодня получить одобрение работы. А к чему это приведет впоследствии, не задумывались.
О недостатке артистизма говорили снова и продолжали культивировать не актеров, а профессиональных умельцев. Но сегодня говорить о недостатке артистизма, по-моему, несколько поздно. По-моему, это уже пройденный этап. Я бы сказала, что сейчас цирковое производство стало напоминать индустрию роботов. Появляются исполнители-роботы, очень техничные, запрограммированные на определенные трюки жанра, но абсолютно бездуховные на арене. Да и само представление с яркими костюмами, световыми эффектами, кордебалетами, фонограммами — пусто, лишено эмоций, потому что в нем нет звуков и запахов цирка. Природа и обаяние цирка вытеснены современной сценической техникой.
Говорят, что сейчас нет имен. То есть знаменитостей, на которых идет публика и билеты в кассе цирка мгновенно распродаются. Отсутствие имен — серьезный симптом того, что происходит внутри цирка. Имя и слава появляются тотчас, как только есть вокруг кого или чего им появляться. Отсутствие имен — это отсутствие индивидуальностей, отсутствие талантливых работ. Я понимаю, что талантливые люди на арене появляются не чаще, чем они встречаются в жизни, видимо, в таком же соотношении. Но если в произведении искусства нет индивидуальности, то все непрочно, все рассыпается, не оставляя следа.
На примере жанра клоунады всегда очень ясно видно, что происходит в других жанрах цирка. В клоунаде есть небольшая группа, всего несколько человек — коренные в упряжке жанра: А. Николаев, Е. Майхровский, А. Марчевский... За последние годы появились молодые коверные, профессионально подкованные, они умеют все — жонглировать, владеют акробатикой, эквилибром, я бы их назвала «умельцы». Их репризы строятся приблизительно так: идет, скажем, обычное жонглирование плюс некоторая эксцентричность поведения исполнителей, а в финале какой-то забавный трюк. Фактически коверного нельзя с уверенностью отличить от исполнителя-эксцентрика, участника номера программы. К тому же представление идет в суетливом темпе. И то ли этот темп не дает развернуться коверному, то ли поста понимают, что их выходы лучше сократить до минимума, чтобы они не мешали представлению, но так или иначе клоуны заметно вытеснены из программ. (А ведь это молодые и совсем не бездарные люди, из них могли бы вырасти хорошие клоуны!) Воспитывать «умельцев» — это губительный путь для клоунады. Тем более сейчас, когда, на мой взгляд, в клоунаде намечается новая линия развития. Это клоунады с довольно сложным развернутым сюжетом. Главное в этих клоунадах не финальный неожиданный трюк, а само развитие сюжета с большим количеством деталей. Именно такой клоун, игравший сложный сюжет, был удостоен премии на прошедшем конкурсе молодых исполнителей в Париже. Похожие сценки понемногу появляются и в репертуаре наших коверных. Но для таких клоунад просто необходимо быть актером. А актеров — нет.
То же самое происходит в акробатике. Роботное состояние исполнителей. Общие движения, общие поклоны. И стоило появиться Голышевым — известность пришла к ним тотчас. И номер их интересно смотреть не один раз.
Все, что произошло, случилось не в один день. Из года в год наращивали технику исполнения трюков и теряли то, что было нашим преимуществом: образное, художественное решение номеров, искренность и естественность циркового действия.
Но вот парадокс: казалось бы, в трюках мы должны достичь невиданных вершин. А в этом году уже пришлось задуматься: кого посылать на конкурс в Монте-Карло. Смешно, в системе более тысячи трехсот номеров, и многие — отличного качества. Но приходится долго думать, кто из них соответствует условиям международных конкурсов. Потому что к участию в конкурсах допускаются только номера, исполняемые без лонжи. Конечно, сотрудники Союзгосцирка нашли номера на предстоящий конкурс, найдут и на следующий и еще на следующий. Но, по-моему, это вовсе не частный малозначащий организационный вопрос. Это еще одна проблема, на мой взгляд, требующая внимания.
Мы знаем, в европейских цирках всегда предпочитались номера, построенные на рискованных, опасных трюках. Исполнители таких номеров быстро становились известными. Но советский цирк, появившись тридцать лет назад на международной арене, удивил своим светлым настроением, жизнерадостными спектаклями, более сложными художественными задачами, чем демонстрация риска. За рубежом еще не видели таких номеров, как «Полет на ракете» Е. Синьковской и К. Лисина; акробатов Ирину Шестуа и братьев Асатурян, Солохиных, канатоходцев Волжан-ских. Но то, что понравилось, быстро бралось на вооружение. Уроки советского цирка даром не прошли. А мы сами? Конечно, у нас много оригинальных номеров высокого класса. Однако мы не сдвинулись дальше. А серьезные конкуренты есть. И вот первый сигнал: многие номера не отвечают, если можно так сказать, международным «гостам». Разумеется, пользование лонжей — требование техники безопасности. Основа нашего цирка — гуманизм циркового зрелища, охрана труда артиста, его жизни. Однажды мы это приняли как аксиому.
Однако если внимательно присмотреться, то эти высокие принципы и строгие правила довольно условны. Профессионалы знают, что не только под куполом работать опасно — и на арене не меньше шансов получить серьезную травму. А под куполом, и это тоже известно, истинные профессионалы чувствуют себя уверенно и говорят, что лонжа им только мешает. Так считали Раиса Немчинская и Галина Адаскина и некоторые нынешние гимнастки. А канат под куполом? «Нижний» партнер ведь не пользуется, как правило, лонжей. И что же, значит, гуманизм не распространяется на «нижнего»?! То есть мы вполне мысленно допускаем, что он может упасть. А дрессировщики хищников? Это ведь тоже опасно для жизни. А мотогонщики по вертикальной стене? У них ведь нет никаких лонж, и они тоже выпадают из сферы действия нашего гуманизма? А в номерах, в которых применяются лонжи и прочие предметы техники безопасности, тем не менее несчастные случаи все-таки происходят. Происходит их, к сожалению, столько, сколько и должно, видимо, происходить в силу каких-нибудь роковых или нелепых случайностей.
В глубине души мы прекрасно понимаем, что существуют профессии, предназначенные для риска. С этим уже ничего не поделаешь.,. Но почему-то мы забыли, что в основе своей цирк был задуман как зрелище рискованное, восхищающее смелостью. А если смелость подвешена на веревочке, то это надо компенсировать большей эмоциональной и смысловой наполненностью номера! Тем более, что за последние десятилетия очень изменилось представление людей о степени риска. Самый тихий гражданин, по долгу мирной службы летая самолетами, сознательно рискует жизнью не меньше, чем отличная гимнастка, поднимаясь под купол...
Кроме того, в последние годы лонжа стала давать ложную информацию о возможностях некоторых исполнителей. Наверное, мы лишились бы многих трюковых достижений не будь лонжи, при помощи которой иного исполнителя втаскивают и ставят на канат или втаскивают на плечи «нижнего» при прыжке...
Собственно говоря, я не ратую за отмену лонжи. Я только против злоупотреблений ею. Утверждать ее необходимость и целесообразность или отказываться от нее могут только сами исполнители. И все-таки вопрос о лонже — не конкретный узкоспециальный вопрос. Речь идет не больше, не меньше, как о том, каким будет цирк в 2000 году. Ведь если мы начнем готовить некоторые номера без лонжи, то немедленно придется думать о новой подготовке и системе обучения кадров, иной системе тренировок. Понадобится и новая композиция номеров и всего спектакля в целом. Акценты номеров сместятся. Я видела, как на московской арене выступала Марина Осинская на канате под куполом без лонжи. Прекрасно принимая сам номер, публика совершенно не заметила, что лонжи нет. Во всяком случае, никак на это не реагировала. Для публики все было как обычно. Нет лонжи — ну, значит, так и нужно. Слишком у нас зритель приучен к тому, что на манеже все предусмотрено и все спокойно. Поэтому, когда мы отступаем от нормы, внимание зрителей необходимо на этом акцентировать. Конечно, встанет вопрос и о новом типе рекламы номеров.
Но если в силу многолетней привычки исполнителей к лонже они не могут от нее отказаться или не считают это нужным, то надо реально представить себе, что по многим жанрам наш цирк не будет участвовать в международных конкурсах. То есть мы рискуем сократить объем гастролей за рубежом. Компенсировать это, исправить положение можно только за счет очень яркого развития других, «безлонжевых» жанров (жонглирования, иллюзионного, клоунады и т. д.). Практически — надо буквально завтра пересмотреть принятые творческие заявки и уже утвержденные планы и еще раз подумать, на какие жанры прежде всего обратить внимание. По-моему, при всех вариантах решения вопроса необходима специальная группа авторов, которые могут придумывать идеи и сюжеты номеров. Нет, не сценарии в обычном понимании этого слова, а именно идеи. Как появились идеи номеров Л. Головко и П. Любиченко, тех же Голышевых, Крачиновых. Чтобы каждый номер стал оригинальным, самостоятельным. А вдруг удастся придумать новое направление иллюзионного жанра?.. А вообще значительно изменить творческое лицо цирка?..
Если он не сможет стать всегда интересным, то, очевидно, останется один путь — сделать цирк мобильным. Открыть для него новые территории, новых зрителей. В таком случае, в центре особого внимания окажутся передвижки. Разумеется, не такие передвижки, как сейчас — медлительные, неповоротливые, внешне непривлекательные. Понадобятся значительные капиталовложения в создание (а еще лучше — в покупку) современных цветных цирков-шапито, красивых, легких, отапливаемых зимой, с постоянным штабом обслуживающего персонала. За счет большой подвижности, они будут рентабельны. Кстати, передвижки имеют неиспользованные творческие возможности. И если программа в шапито умело поставлена, смотрится она великолепно. Именно в передвижках легко сохраняется тот контакт артиста и зрителя, без которого настоящий цирк невозможен.
Наверное, чувствуя некоторый творческий застой, снова говорят о необходимости большого количества представлений на стадионах, о спектаклях на трех манежах одновременно. Конечно, стадионы, дворцы спорта должны иметь место как форма циркового зрелища. Но подсчитывается только сегодняшняя прибыль от таких мероприятий. А будущие убытки? Насколько подобные мероприятия подрывают кассы стационарных цирков? Надо подсчитывать не только выполнение плана этого года, но и предстоящие моральные и финансовые убытки. Без основных прогнозов и точных расчетов сегодня нельзя. И главное — без этого нельзя составлять творческий план цирка. До сих пор план выпуска номеров делался без учета генеральной линии развития цирка (она, собственно, и неясна). То есть набирается какое-то количество утвержденных заявок: «и этот номер ничего получится», «и этот, пожалуй, тоже», «а этому артисту — что он там хочет: крокодилов или эквилибр на мачте? — тоже давно обещали» и т. д. И в результате: многочисленное, хаотичное пополнение конвейера. Выпускаются номера «вообще». Нечто.
Конечно, нужны и разные номера, и внимание передвижкам, и новые аттракционы и т. д. Надо и увеличивать, и расширять, и углублять, и поднимать на высоту, как мы обычно говорим. Нужно всё. Но на все нет ни времени, ни средств. Возможности разбрасываться нет. Есть только одна возможность у руководства Союзгосцирка — трезво оценить свои творческие и материальные возможности и выяснить, чего же мы хотим, и что конкретно можем сделать для будущего цирка: готовить номера для конкурсов и гастролей, усилить развитие некоторых определенных жанров, все внимание обратить на передвижки и стадионы или, или... И это решение во многом определит судьбу цирка 2000 года.
НАТАЛИЯ РУМЯНЦЕВА