Старый двор. Рассказ - быль
Давно это было. Еще до войны.
В солнечный весенний день я сидел у себя на балконе и прислушивался к ребячьим крикам со двора. Не так уж давно закончился ремонт дома, и строители ушли, оставив во дворе такое количество хлама, что было удивительно как это ребята ухитряются играть там в футбол!
Уже давно я размышлял о сценарии про наш захламленный двор про ребят, которым опасно там играть, про войну с управдомом. Сценарий был почти готов, но не получилась фигура управдома: в те времена на эстраде, в кино, по радио без конца высмеивались управдому и были постоянной мишенью для сатиры. Образ у меня не получался. Все казалось банальным и тысячу раз виденным. Мои размышления вдруг прервал футбольный мяч, попавший сначала в меня, потом проскакавший по балкону и полетевший вниз... Ребята весело хохотали внизу во дворе. Там были и мои ребята. Я крикнул им:
— Сейчас же марш домой! Мы же сегодня в цирк идем.
Через три минуты запыхавшиеся, раскрасневшиеся Светлана и Колик были дома, прыгали вокруг меня и орали:
— В цирк, в цирк, в цирк!! I Самый напряженный момент, когда уже расселись зрители, когда вспыхивают лампочки и освещают арену, когда уже гремит музыка и начинается «парад-алле», как его раньше называли, а сейчас именуют прологом. В блестящих, сверкающих костюмах выходят акробаты и жонглеры, воздушные гимнасты и дрессировщики, а последним появляется Карандаш. И сразу — взрыв хохота, аплодисменты. Он еще ничего не делает, просто идет своей неповторимой походкой, снимает шляпу, раскланивается со зрителями, роняет ее, начинает поднимать, а она отскакивает... Хлопают, смеются ребята, гремит музыка, представление началось... И я получаю удовольствие не меньше, чем ребята. Вдруг у меня мелькает мысль: а что если управдомом сделать Карандаша? Мысль эта вроде ни к селу ни к городу, но она не оставляет меня, я уже представляю его с большим управдомов-ским портфелем. Я жду каждого его выхода и прикидываю, как все это может быть... Только не надо заставлять его перевоплощаться в управдома, надо просто снимать его как Карандаша, в его маске, и это неизбежно будет очень смешной управдом. Да еще какой!..
Признаться, я впервые в цирке невнимательно следил за номерами, мысль лихорадочно работала, я отмахивался от вопросов ребят, чем очень их удивлял...
В антракте я набрался нахальства и пошел к Карандашу. В ответ на мой осторожный стук раздался собачий лай, а затем я услышал голос: «Войдите!» Я вошел, Поздоровался. Карандаш смотрел с недоумением. Представился и объяснил цель своего прихода. Рассказал о сценарии, о том, что еще много много в Москве старых захламленных дворов, где негде играть ребятам, где можно сделать спортивные площадки, где можно рассадить
цветы и деревья, где хорошо будет отдыхать и играть ребятам...
— Не очень-то у меня получается с кино. Снимался уже порядочно, но радости не было... Наверное, потому что я цирковой артист...
— А вы и в картине им останетесь. Я не собираюсь вас заставлять играть управдома, я хочу, чтобы был Карандаш-управдом...
Михаил Николаевич рассмеялся.
— Ну, не знаю, как это получится. Я впервые слышу такое предложение. А сделать картину о старых дворах дело доброе...
Звонок, возвещавший конец антракта, положил конец нашей беседе.
— Я с вами не прощаюсь, Михаил Николаевич. Мы скоро увидимся, и вы дадите ответ. Познакомлю вас со сценарием. И не обижайте отказом маленьких ребят — они вас очень любят..,
И вновь ярко вспыхнули лампионы над ареной.
Под мелодичный вальс танцевали, кружились на арене лошади, разлетались опилки из-под копыт... Но я весь еще был в разговоре с Карандашом и ничего как следует не видел. И тут на манеж выбежал Карандаш. Я так и ахнул: он выбежал с большим портфелем в руках, очень деловито прошелся и вдруг стал считать зрителей, указывая пальцем и шевеля губами. Это было настолько смешно, что цирк взорвался от хохота, а я ликовал: значит, Карандаш согласился... Но как он догадался о портфеле? Я радовался как ребенок — вопрос с управдомом для меня был решен...
Вот так случилось, что Карандаш дал согласие сниматься. Но какие же муки я претерпел со сценарием! Помню одни из заседаний худсовета на студии. Все взахлеб ругали мой сценарий, который я так и назвал: «Старый двор». Один редактор особенно разбушевался:
— Это что же такое, — кричал он и бил себя в грудь, — до каких пор мы будем высмеивать управдомов, это же давно стало пошлым и, кроме того, совсем не смешно... И довольно издеваться над управдомами — это тоже нужная профессия.
— А я и не думаю издеваться над управдомами, — перебил я сердитого редактора, — наоборот, управдом будет очень мягким и смешным.
— И как же вы это сделаете? — с издевкой спросил мой оппонент, — судя по сценарию...
Я не дал ему договорить:
— Очень просто, управдома будет играть Карандаш.
Высокое собрание ахнуло, тут же раздались голоса в пользу Карандаша, все заулыбались, а председательствующий сказал:
— В таком случае, предлагаю сценарий утвердить.
Карандаш и тут мне помог...
Я стал часто бывать в цирке, мы подолгу разговаривали с Карандашом, спорили, Михаил Николаевич что-то показывал, и для меня это были счастливые минуты. Сценарий пошел на утверждение в Министерство, пролежал там довольно долго и, наконец, был принят без всяких поправок. Мы могли приступить к съемкам. Уже была осень, на улице холодно, а ребята должны были сниматься в летних костюмах. И вот первый съемочный день. Мы нашли хороший (для картины) старый и захламленный двор. Его почти не пришлось декорировать. Приехал Карандаш. В этот день в доме хозяйки оставили своих мужей без обеда, ребята забыли про свои игры, зрители аплодировали, и мы ничего не могли с ними поделать. Приглашенная милиция также не помогла, поскольку милиционеры тоже с азартом аплодировали и хохотали, глядя на Карандаша. А Карандаш крутился во дворе со своим портфелем, играл с ребятами и дворниками в футбол, шлепал по лужам, падал на какой-то грязный мешок, вскакивал, отряхивался и ухитрялся не выпускать из рук здоровенный управдомовский портфель. Двор хохотал, из окон высовывались веселые зрители, и жизнь в доме пошла самая развеселая.
Наша съемочная группа радовалась, несмотря на испорченную фонограмму и необходимость все заново озвучивать. Мы сами превратились в зрителей, я был бесконечно счастлив, что в картине снимается Карандаш. Я уже считал, что с картиной все в порядке... Как вдруг... В жизни часто случается это злополучное «вдруг». Вдруг на съемку приехала какая-то комиссия из Мосздравотдела и категорически запретила снимать холодной уже осенью ребят в летних костюмах. Напрасно мы умоляли, клялись, что будем одевать теплое под рубашки, упрашивал даже Карандаш — комиссия была непреклонна. Трудно передать, в каком мы были отчаянии...
Собрали экстренное совещание. Выход один — ехать на юг. Но тут взял слово Карандаш, коротко сказал: «Меня не отпустят из цирка». Мы так и ахнули, об этом никто и не подумал. На другой день я помчался в цирк к старому своему знакомому, режиссеру Борису Шахету. Я очень на него надеялся. Но когда рассказал ему о сложившейся ситуации и попросил отпустить Карандаша, он изумился:
— Ты серьезно? Ты что, не понимаешь, что Карандаш — это аншлаги в цирке? Никто нам не разрешит его отпустить. И мне и директору снимут головы.
Я совсем не хотел, чтобы у моих друзей поснимали головы, и совершенно обескураженный ушел из кабинета. И направился прямо к Карандашу. Сказал ему:
— Спасайте, Михаил Николаевич! Хотите, на колени встану...
— На колени не нужно. Давайте лучше придумаем, что делать. Есть у меня одна мысль: выходных дней у меня пять или шесть накопилось. Накоплю еще пару. В семь дней управимся?..
— Креста на вас нет, Михаил Николаевич, у меня двадцать запланировано!
— Креста действительно нет, но на больший срок не смогу... Да и то все это под большим вопросом.
Ну что рассказывать дальше...
Как удалось Карандашу вырваться из цирка и приехать к нам в Сухуми, где уже был построен московский двор и где все было готово к съемкам, это осталось его тайной, Факт тот, что он приехал, и мы с ходу стали его снимать. Есть выражение: работали как черти! Так вот черти могли позавидовать нашей работе, когда за семь дней был отснят материал, рассчитанный на двадцать. Никогда не забуду, как безотказно работал Карандаш... Запомнился последний день. Мы отснимали последний кадр, а уже около съемочной площадки стояла машина, и Карандаш, весь мокрый, прыгнул в нее, как был в гриме, с неразлучным портфелем в руках. Мы кричали ему вслед, благодарили... И ведь все удалось доснять. Прошло много лет, я снял много картин, но до сих пор не понимаю, как все это получилось...
Картина вышла на экраны. О ее успехе я не стану говорить.
Но расскажу об одной встрече с картиной уже во время войны. 1943 год. Я служу старшим сержантом в полку связи. Наш полк формирует маршевые роты и отправляет на фронт. Целые дни мы проводим на плацу, лазаем на телеграфные столбы, тянем связь. За день уставали страшно, а вечерами у нас еще была строевая прогулка, которую мы ненавидели всеми силами души: слишком уставали за день. И вот во время одной из таких прогулок ко мне подбежал солдат из полкового самодеятельного оркестра и сообщил радостным тоном:
— Слушай, Немоляев, «Старый двор» — твоя кинокартина?
— Моя! А что?
— Так ее сегодня показывают в клубе. По требованию бойцов второй раз крутят...
Помкомвэвода, услышав разговор, направился к нам. Взгляд его был суров.
— Разрешите обратиться? — козырнул я ему.— В клубе мою картину показывают! Разрешите пойти?
Помкомвэвода посмотрел на меня с таким изумлением, как будто увидел в первый раз.
— Как — твоя?.. Сам снял, что ли?
— Я режиссер этой картины!
— Идите! — неожиданно заулыбался помкомвэвода. — Значит, сам — кинокартину!
Вместе с солдатами мы побежали в клуб. Он находился неподалеку в деревянном здании. Еще издали мы услышали раскаты громкого смеха. Не скрою, сердце мое отчаянно забилось. Для меня все было так неожиданно, работа в кино казалась такой далекой, уже столько всего было пережито... Иногда казалось, что ничего не было. Не было дальних экспедиций, бессонных ночей, радостных встреч со зрителями, бурных премьер в Доме кино...
Мы вбежали в клуб. На экране крутился, играл с ребятами Карандаш, мяч стукался об его шляпу, прыгали и играли дворники, и смех в зале был неудержимо заразительным. А я, можете мне поверить, чуть не заплакал. Каким прекрасным напоминанием о мирной жизни была наша веселая картина для солдат, отправлявшихся на фронт!
В зале вспыхнул свет. .Солдаты, топая тяжелыми ботинками, направились к выходу, продолжая смеяться.
Я стоял счастливый и взволнованный. Никогда никакой просмотр моих картин так еще не волновал меня. На другой день утром меня вызвали к командиру полка. «Батю», как звали его все в полку, и любили и побаивались. Был он строг, с крутым характером...
— Товарищ полковник, старший сержант Немоляев по вашему приказанию явился!
— Явился?
— Так точно!
— Это твою картину вчера в клубе показывали?
— Так точно. Мою.
— Смешная. А ты понимаешь, что солдатам, отправляющимся на фронт, им смех во как нужен?
— Понимаю.
— Так какого черта ты здесь на столбы лазаешь, связь тянешь, твое дело искусством заниматься. Что у нас, так уж и некому на столбы лазать...
— Время такое, товарищ полковник!
— Время-то, оно время... Слушай мою команду. Наш самодеятельный оркестр знаешь?
— Знаю, товарищ полковник. Хороший оркестр!
— Правильно, хороший... А с репертуаром плохо. Тексты хорошие нужны для ведущих. Приказываю написать новую программу, чтобы веселая была и неглупая... Вот и напиши... Что-нибудь вроде: «На Запад!»
— Верно, товарищ полковник, только может быть: «ВПЕРЕД, НА ЗАПАД!»
— Это еще лучше. Вот и выполняй. От всех занятий освобождаю.
— Разрешите идти?
— Идите. Только вот что. Будете писать Карандашу, передайте ему благодарность от нашего полка... Большую благодарность...
BЛ. НЕМОЛЯЕВ