Сын цирка
Несколько лет назад наш журнал рассказывал о повести «Я клоун» (издательство «Детская литература»), написанной артистом цирка и эстрады Константином Зайцевым.
Юный Глеб Колышкин поступает в цирковое училище вопреки воли родителей, мечтавших, что сын пойдет по стопам отца — профессора математики. Но Глеб, горячо полюбивший цирк, успешно заканчивает училище и становится клоуном. Со временем к нему приходит большой успех. Вот о чем была эта книга.
Сейчас К. Зайцев закончил работу над новой детской повестью «Сын цирка». Ее главный герой — сын Глеба Колышкина Владимир. Ученик восьмого класса средней школы, он много времени проводит в цирке, много и упорно занимается акробатикой.
Однажды Владимир привел на репетицию своего одноклассника Федора Рожнова, впервые в жизни переступившего порог цирка. Что произошло потом, читатели узнают из отрывка, предлагаемого их вниманию.
Бежим вдоль Цветного бульвара.
Вот и цирк рядом с Центральным рынком. Служебный вход. Вахтер Кузьмич относится ко мне с почтением — сын Глеба Колышкина! — пропускает вместе со мною и Федю.
В гримировочной моего отца стены увешены яркими цирковыми плакатами. Федя смотрит на них разинув рот. Удивляют его и странные костюмы, они висят на вешалке. Удивляет все.
— Арбуз-то здесь зачем?
— Тебе нравится? Так мы его бросим...
Снимаю с полки арбуз и швыряю на пол. Федя ахает, но арбуз отскакивает от пола и снова оказывается у меня в руках. Рожнов радостно заливается.
— Вот черти, мячик раскрасили! А эти тоже прыгают? — Он показывает на куриные яйца, они доверху наполняют стоявшую на полу корзину.
Хочет взять яйцо, осмотреть, что ли, но я опережаю его, словно нечаянно опрокидываю корзину, яйца летят на пол. Ай, Федя, ну наивняк! Даже отскочил в сторону. А яйца-то повисают в воздухе и болтаются на ниточках, привязанных к корзине.
Мой приятель в восторге.
— До чего додумались!
Я раздеваюсь, надеваю репетиционную майку, трусы, тапочки и веду Федю в круглый зрительный зал цирка. Рожнов пораженно озирается, удивляется всему. Сажаю рыжего друга в первый ряд. На местах тут и там расселись артисты цирка. Отрепетировав сами, они любят смотреть, как репетируют другие. Кричат мне:
— А ну, Володя, покажи класс!
Машу им рукой и перепрыгиваю через барьер на манеж. Там репетируют акробаты-вольтижеры Зеверовы, мои друзья. Они радостно галдят, обнимают меня. Руководитель номера, Семен Иванович, садится на барьер.
— Перерыв, ребята! Попрыгайте с Володей.
Быстро разминаюсь, делаю пару кульбитов, пару курбетов. И вот они, прыжки вперебой. Мой первый прыжок — группированное заднее сальто с рондата. Скрутил и гляжу на Федю. Эх, как отвисла у него челюсть, совсем обалдел!
Мы с Зеверовыми соревнуемся, прыгаем и все усложняем прыжки, составляем из прыжков комбинации, «окрошки». Я демонстрирую свою коронную «окрошку»—«крест»: арабское сальто вправо, арабское влево, заднее сальто и в темп переднее. На местах — крики одобрения.
Семен Иваныч встает с барьера.
— Ну-ка, Володя, давай кисти в кисти!
Поднимает меня вверх на вытянутые руки. Стою вверх ногами, опираясь кистями своих рук на его кисти.
— Переходи на одну! — кричат с мест.
Перевожу тяжесть тела на одну руку, другую отвожу в сторону. Стоим не шелохнувшись.
Семен Иваныч опускает меня на ковер и хлопает по плечу.
— Мировой ты стоечник, Володя! Тебе бы к нам в номер... Да разве папаша отдаст? В клоуны, конечно, наметил... — Вдруг обращает внимание на Федю. — А это твой приятель, болеет цирком, что ли? Тоже клоуном хочет быть? Ну, ему сам бог велел, вон он какой...
— Тс-с, — шепчу я. — Не называйте его рыжим, очень обижается...
— С характером, значит? — усмехается Семен Иванович и вдруг весело кричит. — Эй, блондин, хочешь акробата из тебя сделаем? Чего сидишь, иди на манеж!
Что с Федей? Как встрепенулся! Ошалело смотрит на Семена Ивановича, сомневается, не разыгрывает ли?
— Ну, иди-иди, сними куртку-то, — настаивает Семен Иванович. Рожнов вскакивает и рвет с себя куртку.
— Что у него на ногах? — спрашивает меня Семен Иванович,
— Ботинки. Тапочек с собой нет.
— Пусть идет в носках.
Федя опускается на место с поникшей головой.
— У меня носки рваные.
— А ты босиком.
Федя молниеносно разувается, сбрасывает носки, перелезает через барьер на манеж. Семен Иваныч осматривает кандидата в акробаты. Нет, парень вроде ничего.
— Ну-ка, давай передний кульбит. Что такое группировка — знаешь? Володя, покажи ему группировку и кульбит.
Кульбит — трюк самый простой, кувырок через голову на ковре, а все же требует сноровки. Показываю и группировку и кульбит.
Федя тут же повторяет за мной кульбит, группировку держит и вот встал бы уже на ноги, но ударяется подбородком о свои колени.
— Расставь масталыжки-то, чубук, зубы выбьешь! — кричит Семен Иваныч.
Федя торопится повторить кульбит, колени расставил, но забыл про группировку, распустил ноги и не смог подняться. Но моментально, не дожидаясь окрика, вскакивает, снова крутит кульбит и на этот раз и группировку держит и колени расставляет и оказывается на ногах. Семен Иваныч улыбается.
— Э-э, да он хваткий! Попробуем стойку. Поставь ладони на ковер на ширину плеч. Пальцы-то растопырь! Та-ак!.. Задери ногу. Локти не гни, чубук! Теперь давай вторую ногу.
Семен Иваныч держит Федю за ноги, тот стоит на руках.
— Голову не задирай, опусти! — командует Семен Иваныч.— Плечи втяни!
Как Федя старается! Тянется изо всех сил, стоит твердый, словно кол. Семен Иваныч убирает руки, видно, надеется, Федя будет стоять сам. А где у Феди баланс? Затверделый Рожков падает на ковер плашмя, ровный, как доска. Ему не больно: под ковром слой опилок. На местах хохот. Хохочет и Семен Иваныч.
— Что же ты, чубук, аршин проглотил, что ли? Ноги надо было подставить. Ну, ладно, Володя, займись с ним, а нам репетировать надо.
Мы с Федей отходим в сторонку, чтобы не мешать Зеверовым.
Федя лепит кульбит за кульбитом, непрерывно, как машина. Наконец передний получается уверенно. Задний кульбит чуть труднее, еще плохо дается. А на руках Федя стоит с моей помощью, держу его за ноги, учу балансировать.
Фу-у, наконец-то ученик выматывается окончательно. Направляемся в гримировочную. Уходя, Федя благодарит Семена Иваныча за «науку». Тот усмехается.
— Приходи еще, блондин, всему научим, плясать на руках будешь.
Насмешил меня Федя. Пришел на другой день в школу бледный и сразу бросился ко мне, зашептал в ухо:
— Беда-то какая, Колышкин, не могу сегодня в цирк пойти.
— Что так?
— Болен...
— Что болит-то?
— Все болит. Рук-ног поднять не могу...
— Перетренировался ты, Федя. Это у тебя крепатура.
— Чего?
— В цирке так называют мышечную боль. Ерунда, стоит сделать два-три кульбита — и как рукой снимет.
Рожнов в восторге.
Не понимаю, что меня заставляет возиться с этим парнем? Опять после школы отправились в цирк. Теперь уж Рожнов явился на манеж в полной репетиционной форме: трусах, майке и в парусиновых
ботинках. Как всегда в это время, на манеже репетировали Зеверовы. Они осматривали Федю, хлопали по плечу.
Семен Иваныч развел руками.
— Ну, блондин, теперь ты настоящий циркач! — И подмигнул мне. — Заело его — значит, будет акробатом.
Как я и обещал, боль в мышцах у Феди после хорошей разминки исчезла, и опять он репетировал до изнеможения.
В гримировочную шел, еле волоча ноги, и все же удивленно глазел по сторонам.
— Вов, а что здесь бывает вечером?
Оказывается, он ни разу в жизни не видел циркового представления. Что делать? Вечером повел его в цирк, смотреть программу. Провел без билета, опять служебным входом. И сидели на приставных местах.
До чего интересно наблюдать за Федей! Смотрит на манеж, выпучив глаза, словно загипнотизированный. И, чудак-человек, как забавно на все реагирует. Воздушные гимнасты исполняют опасный трюк под барабанную дробь, Федя сжимается, втягивает голову в плечи. Трюк получился, Федя шумно вздыхает и непрерывно шевелит губами, бормочет что-то себе под нос. А вот уже хватается за живот, прямо сотрясается от смеха, раскачивается и бьет ладонями по коленям. Это мой отец смешит публику шутками-репризами. На манеже наездница отчаянно мчится, гикает, выдает трюк за трюком в бешеном темпе. Таков уж он, вольтиж на лошади. Федя аж подпрыгивает на месте, даже подкрикивает ей. Как бы удивился, узнай, что эта наездница моя мама.
В антракте веду Федю за кулисы в знакомую нам гримировочную. Мама уже переоделась, Федя не узнает наездницу. Зато на отца смотрит во все глаза. Батя, в своем клоунском костюме и гриме, сидит перед зеркалом усталый.
— Знакомьтесь, мой школьный товарищ Федя Рожнов!
Предки заулыбались.
— Постой, — смотрит на Федю отец, — это он хочет быть акробатом?
— Он самый. Правда, Федя?
Гроза восьмого «А» краснеет и молчит.
— Что же ты робкий такой? — смеется отец. — Акробат — это, брат, отчаянная головушка.
Федя пылает. Незаметно, непрерывно дергает меня за штаны. Все ясно, человек на грани...
— Извини, батя, мы пойдем...
— Идите в буфет. — Мама дает мне мелочь. — Угостить друга. В буфете беру бутылку лимонада и пару пирожных.
— Мама у тебя добрая, — говорит Федя, жуя пирожное, — а здесь-то она кто?
— Наездница.
— Врешь!
— Ты же сам видел ее на манеже.
Федя чуть не давится пирожным.
— Неужто это была она?
Он долго не может прийти в себя, наконец вздыхает.
— Да-а, ты-то уж, конечно, будешь артистом.
Эх, как задумался, загрустил, даже отказался от лимонада. Второе отделение Федя смотрел поскучнев и уже не дергался. Даже выступление Зеверовых не взбодрило его. А к концу представления совсем скис.
После представления, на улице, спросил его:
— Что с тобой, Рожнов? Не понравилось тебе, что ли?
Аж сморщился от досады.
— Скажешь тоже, не понравилось! Только не достичь мне этого. Кто меня научит? Ты сам-то еще учишься...
— Хочешь обрадую? В Москве есть цирковое училище — ГУЦЭИ. Вот там научат. Можешь туда поступить.
Федя замирает на месте, смотрит подозрительно.
— А ты не брешешь?
— Честное слово.
Федя оседает.
— Экзамен-то, видать, трудный?
— Да уж, на руках ты должен уметь стоять. И хоть какое сальто скрутить.
Ох, ярко пылает парень! Не зальешь...
— Сальто, Рожнов, я тебя научу крутить. Но если бы только сальто. Чтобы туда поступить, надо еще восемь классов окончить и без единой двойки, понял? Да и с одними тройками тоже могут не принять.
Паника возобновляется.
— А тут кто мне поможет? Ты сам двойку схватил.
— А нашу отличницу попросим.
Федя удивленно таращится на меня, и я поясняю:
— Да, Марину. Она девчонка тихая и добрая. Только о цирке ей пока ни гу-гу, слышишь?
— Пусть подохну под забором!
«Подохну» — это его любимая клятва.