ГЛАВНОЕ В ЖИЗНИ — СПИНУ ДЕРЖАТЬ

Новая газета
№ 77 от 17 Октября 2002 г.
ГЛАВНОЕ В ЖИЗНИ — СПИНУ ДЕРЖАТЬ
Как спину держишь — так жизнь и проживешь.

Не то, чтоб я этого не знала.
Но бытовая философия с годами «замыливается», и мы начинаем путаться в уроках.
А главный вопрос выживания прост, как древние сандалии: в прямоте спины все дело.
Мне про это Сергеич напомнил. Хотя о философском смысле того, что сказал, сам он, наверное, и не догадывается.

Сергеич в цирке был нижним — акробатом. Будете смеяться, но у Сергеича в трудовой книжке так и записано: «нижний». И еще он работал «ловитором» — это тот, что на трапеции под куполом цирка руками партнера ловит.
Акробаты крутили в воздухе бланжи, сальто-мортале, пируэты, но всякий их полет обязательно заканчивался головой-аэродромом Сергеича. Она была для них непотопляемым эсминцем. Случалось, ноги прыгунов «парковались» неточно, цепляя уши, отчего у Сергеича оба уха порваны. «Зато форма головы обтесанная», — любит гордо и весело изрекать Сергеич, похлопывая себя по макушке. Кстати, и нос после переломов — как резиновый. Лично мне демонстрировал: гнется во все стороны.
На себе Сергеич единовременно удерживал десяток человек — семьсот кило! Еще он мастер спорта по боксу и плаванию.
Посмотришь на Сергеича и сразу скажешь: человек-памятник. Рельефы мышц, мощная грудь... Понятно: ведь самый нижний, ниже не бывает. Но при этом спина — прямая.
Когда, натянув кроссовки, я бодро влетела в спортзал, Сергеич вместо «здрасте» сказал: «А зачем сутулитесь? Разверните плечи, выше голову — держите спину! Оч-чень красиво!» Представился: «Александр Сергеевич. Не Пушкин».
Однако, как Пушкин, живет в Питере. Правда, под фамилией Расавский.

Сергеич — ясно, отчество, ставшее именем. Так тепло и уважительно зовут его ученики.
Работает в спортклубе. Каждый день в полшестого утра — уже в спортзале. Чтобы успеть доехать с дачи, в полчетвертого — подъем, раньше петухов. Клуб — это маленький зальчик с тренажерами на первом этаже обычного обшарпанного жилого дома. Нет такой человечьей мышцы, которую здесь нельзя было бы развить с помощью Сергеича.
Про себя говорит: «У меня крепкий лоб. Каждому разумному человеку видно, что у меня с башкой. Я и читать не умею». Потом приосанивается: «Я был молодой и здоровый и производил неизгладимое впечатление». «Шершавый» юмор Сергеича быстро растаскивают на афоризмы — за близость к жизни. В оценках, как аптекарский провизор, точен. Про одного плохого человека, например, сказал: «Он был никудышний акробат, зато человек — дерьмо». Конец цитаты.
В цирке каждый день держать форму — не лютики собирать. Там пятнадцать лет проработаешь — изволь на пенсию. Сергеич продержался двадцать. Про цирк ни с кем не говорит — дело прошлое. Да никто и не спрашивает.
А мы разговорились. Нас его ученик Саша Покровский познакомил. Который смешные книжки про подводников пишет. Вот Сергеич и доверился. После тренировки, под чай.
Сергеич, наверное, уверен, что говорили про цирк. На самом деле — про то, из чего соткана жизнь. Мне очень хотелось понять, почему, как ни «трамбовали» в цирке голову и позвоночник Сергеича, у него осанка прямая.
Собственно, тут я поставлю точку. Пусть Сергеич сам расскажет.

Кому нужен жонглер?
«Цирк — тяжелое искусство, адское. После арены для меня не существует трудной работы. Могу работать кем угодно: тренером, грузчиком или сторожем…
Мне ведь даже в отпуск на море каждое лето приходилось ездить с партнерами. Чтобы не потерять «чувство локтя». Ведь нижнего менять нельзя. Он с акробатами — один организм. Стоит один раз уронить партнера — он уже не сможет прыгать. Появляется страх.
Так вот у моря все отдыхают-загорают. А ты на пляже жену закинешь себе на спину и давай приседать. Отжимался по сто раз. Пляж наблюдал и стонал. Особенно женщины. А мужики смотрели и подтягивали животы.
Меня долго звали на встречи ветеранов цирка: «Сергеич, приходи!». И я однажды взял и пришел. Гнетущее зрелище. Смотрю на тех, с кем работал, и печалюсь. Сидит заслуженный артист, жонглер, один из лучших в стране. Без зубов. Я его не узнал — пережил два инфаркта. Ничего больше в жизни не умеет — только жонглировать. А кому нужен жонглер? Вот вам нужен в газете жонглер?
У нас была артистка-вольтижерка, оформившая пенсию в 26 лет! Потому что работать в цирке начала шестилетней девочкой.
Пенсия — горе для циркового артиста. В жизни исчезают накал, нерв. Многие быстро умирают. После цирка ты — никто. Бывший мой партнер стал алкоголиком и бомжем. А ведь гениально сальто-мортале под столом делал! Ушел на пенсию — жизнь кончилась.
А я в цирк попал случайно. А может, и по судьбе. На первенстве СССР по плаванию ко мне подошли и сказали: «Наблюдаем за вами третий день». Спрашиваю: «Вы из КГБ?». Отвечают: «Нет, из цирка». А я до этого ни разу в цирке не был. А тут приглашают! В цирк на воде! Где девочки лилиями плавают, клоунада…
Но меня быстро перехватили в воздушные полеты. Я подумал: «Зачем мне в воде мокнуть?» и потом никогда не жалел, что не остался. У нас убило Сашу Шаркова — замыкание в воде случилось.
Два года я провисел под куполом на трапеции с воздушными гимнастами, а потом ушел в нижние, на голову ловить».

Цена «креста»
«В цирке есть правило: если боишься — не выходи на манеж. Не рискуй партнерами! Партнер — дороже всего. Я, например, как фундамент, должен всех удержать. Верхние на меня, вниз, даже не смотрят. Уверены, что я их поймаю. Ты должен выйти и не разбить партнера. Тут важен кураж. На репетициях, кстати, не бьются — там подстраховка, только на представлениях.
В этой профессии нет здоровых. А нижние все поломаны. Ты ловишь тысячи и тысячи раз. Когда-то, да будет осечка.
Моя партнерша разбилась в Душанбе, выступала с Игорем Бараненко и сорвалась из-под купола с вращения в шпагате. Упала в проход — сразу насмерть. В Харьковском цирке тигр ударил румынскую дрессировщицу и оторвал ей голову. Жуткое зрелище — фонтан крови. В этих случаях в публике случаются и инфаркты и преждевременные роды...
Многие пили — гасили стрессы. За пьянку выгоняли. Но это были артисты от Бога. А труд был каторжным.
Однажды к нам на репетицию пришел известный олимпийский чемпион по гимнастике Николай Воронин. Миша Карпаенок держал на кольцах «крест», а жена стояла на его голове. Воронин смотрел-смотрел, а потом вздохнул: «Господи, как хорошо, что я уже не выступаю». Он знал цену этого «креста».

Чем отличается цирк от театра
«Театр — это кошмар! У меня вторая жена оперной певицей была — драматическое сопрано. Пела в Малом театре, в Кировском, в Новосибирске. Красавица! Все на нее в театре глазом косили, «виды» имели. Не вытерпела — ушла из актрис. Надоели театральная конкуренция и «неуставные» взаимоотношения.
В цирке этого нет: если ты умеешь стоять на пальце или еще на чем-то — это только твое, никто больше так не может. Тебя уважают за персональное, исключительное умение. У иллюзиониста — ящики, пилы, зеркала… В секретах — его хлеб. А у меня какой секрет? Я держу на плечах десять человек — и тут все ясно. Это был мой талант. Есть тут, правда, нюанс: еще чувство особое нужно иметь — иначе фиг кого поймаешь.
И клакеров в цирке, как в опере, нет, и организованных цветов, и бешеных поклонников. Это позорно для цирка. Риска много — не до бутафорий.
Но я бы никогда не женился на цирковой артистке. Страшно представить: что в работе, то и в семье. Ужас! Работа отбивает все естественные рефлексы. У меня была партнерша — красавица-блондинка с ногами от шеи. Вокруг всегда вились мужики. С ней по улице пройти нельзя было. А для меня она была как для слесаря — молоток, рабочий инструмент. В раздевалке переодевались вместе — никаких эмоций!
Любовных интриг в коллективе не было. Но зато было море поклонниц. Звонили. В гости в гостиницу приходили. Еще бы! В какой-нибудь Залупаевке выступаем на стадионе на несколько тысяч человек. Для них это событие космическое: «Цирк приехал!». Нас девушки сами находили. Выходишь из цирка, — а тебя ждут. Иногда, правда, не узнавали — грим-то смыт! Даже обидно было.
Артисты, конечно, бывают всякие. Кто-то считал себя непризнанным, кто-то хотел званий, кто-то много пил. Но когда они выходили на арену, им прощалось все. Потому что работа наша на излом: трюк — разбился — поломался — вылечился — новый трюк.
Цирк начал портиться, когда появились заграничные поездки и началась дележка. В людях проснулись алчность, зависть. А раньше была единая семья. Не приписанная ни к какому месту. Как в песне: «наш адрес — Советский Союз». Ну еще «Союзгосцирк», Пушечная, 4. Из нас формировали бригады и гоняли по родной стране».

Болит? Значит, жив!
«Цирковой артист — это всегда травмы. Если ничего не болит — пора на пенсию.
У меня тоже чудный травматический «букет»: в коленях нет менисков, зато есть две искусственные связки из лавсана, компрессионный перелом позвоночника со смещением, мышцы разорваны... Вообще в цирке об этом не принято говорить. В нашей бригаде акробатов у троих был перелом позвоночника — ну что этим бравировать? От травм никто не гарантирован, к ним привыкаешь — залечиваешь, знаешь, что намазать, где забинтовать.
Мне сначала на манеже нос сломали. Потом зубы выбили. Они упали и потерялись в опилках — так и не нашли. А цирковому артисту без зубов ну никак нельзя. В тот же день срочно вставили новые — бывший министр культуры Татарии, а теперь директор цирка Гизатулин Булат Минулич, лично вопрос контролировал!
Последнее сотрясение: так бабахнули на репетиции ногами по башке — я под доски улетел. Тошнило. «Только «скорую помощь» не вызывайте», — попросил. Ведь завтра — два представления, послезавтра — три! А что делать? Очухался! Через несколько дней уже пошел в баню. А если б вызвали «скорую» — три недели бы провалялся.
Однажды работали во Дворце спорта «Юбилейный». Ко мне подошел человек: «Я — доктор наук. Моя тема — позвоночник. Раскройте секрет, как вы кронштейн приспособили?» — «Какой кронштейн?». Оказывается, он думал, что у меня есть специальный стальной воротник, а на нем железная площадка — для акробатов, а шест упирается в пол, и опоры на позвоночник нет. Ведь у нас самая верхняя партнерша вылетала выше 12 метров! Я ему объясняю, что нет никакой земной опоры. «Извините, — говорит, — не верю. Я защищал докторскую диссертацию по позвонкам!». Тогда мы разделись по пояс и четыре раза ему номер прокрутили. Он потом подошел и сказал: «Вы опровергли всю мою диссертацию». А когда я сказал, что у меня был перелом позвоночника, он и вовсе сник.
Вообще про нас много научных небылиц пишут. Мол, диета, то да се. Я вот, к примеру, люблю сладкое. На чашку чая восемь ложек сахара кладу. Вот такой сладкий «алкоголик». У меня партнерша была — 52 кг при росте 174 см. Мы с ней вдвоем легко «киевский» торт съедали. Все сжигалось! А вы говорите: диссертации».

«Смерть» барабанщика
«Чего только смешного в цирке не случается! Разные случаи были.
Гастролируем в Грузии. Выступает изумительная, пластичная девушка-«каучук». Сворачивается узлом — будто без костей! Зал в восторге. Вдруг встает один зритель-грузин и идет к манежу. Переступает барьер, подходит к артистке. Мы все напряглись, забеспокоились. А инспектор манежа — тоже грузин — стоит спокойный и говорит небрежно: «Нэчэго нэ будэт. Нэ успээт!». Зритель постоял-постоял, посмотрел на Галку, по животу ее погладил и пошел обратно. В Грузии вообще почти одни мужики в цирк ходили. Придут за кулисы, купюры нам суют: «Лубые дэньги бэри, с артисткой познаком!»
Однажды в Средней Азии в шапито работали. Заканчивается первое отделение. Я стою, ассистирую. Лонжу держу. Артисты вышли на поклон. Комплименты, овации. И вдруг дикий грохот. Это барабанщик сверху свалился. И говорит громко: «Ах… так… твою мать!». Артисты со смеху давятся. Публика — тоже. А он встал и как ни в чем не бывало ушел.
Однажды в Тбилиси, где мы гастролировали, приехали акробаты Капитановы. Капитанову-сыну тигр оторвал руку, когда тот был еще мальчиком. Отцу отрезали ноги из-за закупорки сосудов. А тут еще в Тбилиси они попали в автоаварию. Их приносят на носилках в гостиницу. Администратор спрашивает: «Кто это?». А Капитанов-младший с носилок ей четким и бодрым голосом конферанса докладывает: «Акробаты Капитановы прибыли!»

«Леша, ты не прав!»
«Зачем акробату парик? Мешает? Нет, ну ты представь: акробат и лы-ы-ысый?! Мы же — артисты! Цирк — хоть и балаганное искусство, но нас серьезно всем артистическим премудростям учили. Каждый день, как балерины, стояли у станка, разучивали экзерсисы. Отрабатывали сценическое движение и поклоны.
Да если я, нижний, буду двигаться, как грузчик, — зачем на арену выходить? Работай подъемным краном и в другом месте! Надо суметь сделать трюк красиво — чтобы публика на рога встала. Руки должны быть сильными, но пластичными. В цирк ведь не за одним адреналином — за красотой ходят.
И публику нужно чувствовать. Можно из штанов выпрыгнуть, а не нравишься публике — и все тут! Мы всегда смотрели на иностранцев и удивлялись: сделают трюк и стоят, как кузнецы-молотобойцы. Тьфу! На тебя же пять тысяч зрителей смотрят! Ну и что — что я нижний и десяток человек на плечах держу? Как же я могу ловить гимнаста с постной рожей? Мне говорили: «Саня, тебе так по голове ногами акробат въехал, а ты улыбаешься!» Я ему отвечал… Как бы это… Ну, в общем, по смыслу было так: «Леша, ты не прав!»

Что любят слоны
У Сергеича особые отношения с животными. Он с ними разговаривает, и они чувствуют: свой. Дворняги тычутся мордами, вертят хвостом. Дома три собаки: два дога и спаниель. И кошка Лариска. Дружат. Сергеича обожают.
«Я всю жизнь подрабатывал. В подстраховку выходил, на пассировку. Денег ведь всегда не хватало. Но больше всего любил животных: готовил их к выходу на манеж, педикюр слонам делал, одевал, ласкал, нянькал. Меня за всю жизнь ни одно животное не укусило и не обидело. Только волки однажды разорвали куртку — так ласкались.
А в цирке животных жуть как бьют! Жестокая система кнута и пряника. У меня из-за этого было много неприятностей. Я их защищал — я же боксер!
Если собрать все деньги, что я потратил на животных… Наверное, можно купить машину. У меня всегда в карманах было для них угощение. Слоны очень любят сладкое. Я приносил им конфеты, сахар, булочки, кагор. А они мне улыбались, ласкались. Я им ушки гладил, разговаривал. Хорошие слова говорил. Только соберешься уходить, а он тебя хоботом — хвать! — не отпускает.
Почему именно слоних отбирают в цирк? Да как ты слона-мужика на манеже удержишь? Он в гневе и весной страшный. Да и слонихи обидчивые, мстят потом. Одна Катька-слониха убила несколько человек. Ее потом в зоопарк отдали и там уже застрелили. А меня она любила. Я приносил ей арбузных корочек. В Ереване гостиница прямо в цирке была. И в выходные я все равно шел за кулисы. Залезу к ней под живот и начинаю поднимать. Она любила дурачиться — упирается и посматривает: жив я там или нет? Но силу соизмеряла: мужик я хоть и здоровый, но для Катьки — тьфу! У нее часто болел живот. Придешь — а глаза гру-у-устные, просто плачут. Меня увидит — хоботом прижмет к животу, как компресс. Потом в благодарность на хоботе качает.
Тигры тоже могут быть ласковыми. Берешь его за усы, а они, как проволока. Лизнет тебя от счастья — как рашпилем по руке. Но мурлыкать, как кошка, не умеет. Слышала шутку? Большой стаж дрессировщиков — заслуга хищников. Это точно!
Так что я против «гуманной дрессуры». Никакая она не «гуманная».
Я же родом из деревни. Отец у меня на фронте погиб, мать умерла — я их не помню. У нас была корова. Она нас кормила и меня любила. И я ее всегда жалел».

Как Сергеич не стал космонавтом
«Был случай — мы работали на ВДНХ и пошли купаться на пруд с партнером. Все на нас смотрят. Вдруг меня подзывает один солидный мужчина и говорит: «Молодой человек, чем вы занимаетесь?». «Купаюсь!» — дерзко отвечаю. Разговорились. Я признался, что работаю в цирке. Оказалось, это был Сергей Павлович Королев. Мне потом ребята говорят: «Ты ему понравился. Небось в космонавты звал?». «Нет, — отвечаю, — на эту тему «базара» не было».
Зато я киноартистом стал! В фильме «Арап Петра Великого» снялся. Володя Высоцкий позвал. Мы в Курске работали, он увидел меня на манеже, пришел за кулисы и пригласил. Я в фильме — кузнец. Очень сильно бью кувалдой, а меня показывают царю Петру».
После паузы: «Моя первая большая ошибка — что я пошел работать в цирк. Вторая — что я ушел из цирка. А вообще… это было самое счастливое время».

Захотела Сергеича сфотографировать. Перед объективом он засмущался — отвык от зрителей. Поднял тяжелейшую гирю — легко так, играючи.
Но спину держал.



Людмила СТОЛЯРЕНКО

17.10.2002