Сообщений в теме: 8

[Александр Рыбкин]

Журнал Советская эстрада и цирк. Февраль 1979 г.

Прикрепленные изображения

• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 

[Александр Рыбкин]

Силовые акробаты Александр и Василий Яловые Война застала известных акробатов Александра и Василия Яловых в армии. Они заканчивали срок службы. За два дня до окончания действительной службы, на шестой день войны, братьев вызвал командир полка.

 

Он молча протянул Яловым какую-то бумагу. Это было уведомление Всесоюзного комитета по делам искусств о предоставлении Александру и Василию Яловым брони и просьба направить их после демобилизации в распоряжение Главного управления цирков. Александр и Василий прочитали бумагу, переглянулись. Помолчали. И Александр твердо проговорил: — Разрешите, товарищ командир полка, сначала разделаться с фашистами, а потом можно и в цирк. Тот крепко пожал братьям руки, — Не возражаю. В очерке В. Галанова об артистах-фронтовиках, напечатанном в красноармейской газете «Знамя Родины» есть следующие строки: «А. Яловой наводил линию связи в Карпатах на участке, где находилось минное вражеское поле. Саперов поблизости не оказалось. Медлить было некогда. Наступающие части требовали связь. И Александр сам приступил к разминированию. За короткий срок он снял и обезвредил 48 противопехотных мин и за этот подвиг был награжден орденом Славы III степени. В другой раз (дело было на Кубани) В. Яловой, производивший разведку на переднем крае, неосторожно наступил на противопехотную мину. Он понял это, когда услышал под ногами характерное, зловещее шипение. До взрыва оставались доли секунды. Цирковая выучка пришла на помощь. Яловой сделал акробатический прыжок в сторону и растянулся на земле. Только это спасло его от смерти». Осенью 1942 года автор этих строк выступал в составе джаз-ансамбля Закавказского фронта. Руководивший нашими фронтовыми концертами инструктор Политуправления фронта как-то, стараясь поднять настроение уставших актеров и музыкантов, рассказал нам: —   Недавно у линии фронта я увидел удивительное для боевой обстановки зрелище. Два связиста легко и красиво выполняли сложнейшие акробатические трюки. Я заинтересовался, подошел к ним и спросил: —   Что за артисты? Один из связистов доложил: —   Акробаты-рекордсмены, братья Яловые. Теперь на войне. Обеспечиваем связь. А при затишье шлифуем мирную специальность. Покончим с фрицами вернемся в цирк. После войны в Киеве я встретил Александра и Василия, на груди их рядом с мирными довоенными орденами «Знак Почета» красовались боевые ордена и медали. Узнал, что на фронте они стали коммунистами. Партийные билеты им вручили в боевой обстановке, во время сражений под Новороссийском. Хочу отметить, что и третий брат Степан Степанович Яловой посвятил всего себя искусству манежа—до последних дней жизни он был заместителем директора Киевского цирка. Сегодня Александр и Василий Яловые — заслуженные работники культуры УССР, преподаватели Киевского эстрадно-циркового училища. Они стремятся воспитать в своих учениках не только артистическое мастерство, но и те высокие гражданственные, патриотические качества, которые присущи им самим. Н. СИНЕВ, артист эстрады

[Александр Рыбкин]

Фред Дмитриевич Яшинов - директор харьковского цирка Харьковский цирк — один из лучших в стране. Четыре раза он выходил победителем во Всесоюзных соревнованиях зрелищных предприятий. Занимал первое место, два раза — второе, один раз — третье. В его стенах ведется интересная творческая работа, коллектив стационара проявляет подлинную заботу о зрителях и артистах. Около пятидесяти лет Харьковский цирк возглавляет опытный руководитель заслуженный работник искусств Украинской ССР ФРЕД ДМИТРИЕВИЧ ЯШИНОВ. Работу администратора Яшинов начал с первых дней Советской власти. Он награжден орденами «Знак Почета» и «Октябрьской революции». Наш корреспондент встретился с ЯШИНОВЫМ и попросил его рассказать о том, что ему хорошо известно, в чем он сам активно участвовал — о развитии искусства манежа, об истории Харьковского цирка, о достижениях его коллектива. КОРР. В этом году мы отмечаем шестидесятилетие советского цирка. Разговор о его успехах закономерен. Но думается, полезно вспомнить, с чего начинали. Для кого-то это история, а вы, Фред Дмитриевич, сами участвовали в становлении советского цирка. Расскажите, пожалуйста, о том далеком и нелегком времени. ЯШИНОВ. Время было действительно трудное, трудное и для нас, артистов. В те годы я выступал как акробат, клоун и одновременно вел административную работу. Сколько было у нас тогда энергии, энтузиазма, молодого задора! Мы создавали концертные бригады и отправлялись на гастроли с мандатом Всерабиса. В документе, как сейчас помню, мы именовались: «Коллектив тружеников арены по демонстрации физической силы и здорового смеха». Приезжали в город, поселок, село, снимали пустующий театр, иное помещение и давали представления. Случалось, бедствовали, приходилось за жилье, еду расплачиваться не деньгами, которых порой у нас не оказывалось, а концертами. Но мы не унывали. Было радостно сознавать, что мы дарим людям хорошее и бодрое настроение, вносим свою скромную лепту в большое дело становления советской культуры. Только что закончилась гражданская война. Во всем ощущались последствия разрухи. Но и в то трудное время мы думали о цирках-стационарах. При поддержке местных организаций удалось выстроить цирк в Царицыне (Волгоград), а через год в Юзовке (Донецк). Конечно, это было не просто. Приходилось быть и снабженцем и прорабом, а иной раз работать вместе с плотниками на строительстве. Вас, наверное, интересует, что это были за здания? В Юзовке, например, стены стационара были дощатые, засыпанные шлаком, опилками. Зал, вмещавший до тысячи человек, отапливался четырьмя кирпичными печами. Манеж освещало несколько ламп. Не очень комфортабельно, но мы прилагали все силы, чтобы представления были яркие, интересные. На манежах таких дощатых цирков выступали виртуозы, мастера: Виталий Лазаренко, Николай Никитин, Эмиль Кио, группы Океанос, Кадыр-Гулям, Донато, Серж и другие артисты, чьи имена навсегда остались в истории цирка. И еще мы старались придать представлениям боевитость, агитационный накал. Вспоминая то нелегкое время, хочу сказать, что артисты тогда сами готовили номера, не прерывая выступлений, сами заботились о реквизите, аппаратах, костюмах. Мы, конечно, помогали им, как могли, поддерживали их творческие поиски. КОРР. С тех пор в жизни, в творчестве артистов многое изменилось. Иными стали и здания цирков, а значит, условия работы в них. Вам, Федор Дмитриевич, все это особенно хорошо видно. ЯШИНОВ. Да, изменения действительно поразительные. Мы с вами беседуем в новом Харьковском цирке, который у нас справедливо называют дворцом циркового искусства. В нашем новом красивом здании удобный зрительный зал, большие служебные помещения, мастерские. Работает система кондиционеров, подающая в зал зимой подогретый, а летом охлажденный очищенный воздух. Есть и большая система осветительной аппаратуры, управление которой ведется с пульта. Говоря о технике, надо сказать о нашей радиоаппаратуре. У нас имеется студия для записей. Мы в силах создавать фонограммы, под которые идут тематические представления, парад-прологи. Показательно и то, как возросли и изменились по составу штаты цирка. Ведь чем сложнее оборудование, тем больше требуется специалистов. У нас сейчас работает шесть инженеров, имеется целый электроцех, который возглавляет главный энергетик. Вскоре после войны мы получили проект студенческого общежития, по которому построили гостиницу для артистов. Кажется, это была первая цирковая гостиница в стране. Сейчас почти при каждом цирке открыта гостиница. А сколько благоустроенных квартир получили артисты во многих городах страны, в том числе и в Харькове! Значительно возросли наши возможности в повышении культурного обслуживания зрителей. Всячески стараемся, чтобы они не только надолго «зарядились» в цирке хорошим настроением, но и расширили свои познания в области циркового искусства. У нас регулярно устраиваются то выставки циркового плаката, то фотографии лучших номеров, отдельных исполнителей. Все те разительные изменения в условиях работы и быта артистов, в обслуживании зрителей — еще одно яркое свидетельство постоянной заботы партии и правительства о развитии циркового искусства, о культурном досуге советских людей. Это здание цирка строилось при полной поддержке и действенной помощи местных партийных и советских организаций. Мы ощущали и ощущаем их внимание и глубокую заинтересованность в успехе нашего дела. И так было всегда. В 1931 году я был назначен директором Харьковского цирка. В «наследство» досталось обветшалое здание. Вспоминаю, как живо интересовался ходом его реконструкции работавший тогда секретарем Центрального Комитета большевиков Украины Павел Петрович Постышев, как по его инициативе были изысканы дополнительные средства на ремонт здания. КОРР. У артистов манежа сейчас есть все возможности для смелых творческих поисков. Ведь условия для творческой работы не сравнишь с теми, что были прежде. ЯШИНОВ. Конечно. Исполнителям, если требуется, предоставляются оплаченные репетиционные периоды, обеспечивается помощь режиссера, музыкального специалиста, художника, балетмейстера, литератора. Об этом немало говорится и пишется. Хочу обратить внимание на то, о чем обычно речь не заходит. Помнится, у дрессировщика, скажем, медведей, как правило, был один помощник. Теперь при том же количестве животных у дрессировщиков — ассистент, два-три служащих. При таком числе помощников артисту легче репетировать, спокойнее выступать. Сейчас большое число оплачиваемых ассистентов. Они не только обеспечивают технику безопасности, но это отражается и на художественном уровне выступлений. Если артист имеет квалифицированного помощника, пассировщика, он полнее отдается творчеству. Надо упомянуть и о том, как помогает артистам современная техника. Взять хотя бы электроосветительную аппаратуру. Конечно же игра света помогает сделать номер красочнее, выразительнее. Улучшилось музыкальное сопровождение: увеличился состав оркестров и выросла квалификация музыкантов. КОРР. Может быть, Федор Дмитриевич, вы подробнее расскажете о творческой жизни именно вашего цирка! ЯШИНОВ. Харьковский цирк не внесен в число постановочных, однако, мы, как можем, помогаем артистам готовить новые номера. Это в наших традициях. Хочется напомнить, что у нас в Харькове выпускали свои аттракционы Борис Эдер, Ирина Бугримова и Александр Буслаев, Владимир Дуров, Луиджи Безано, иллюзионист Анатолий Фурманов, труппа Беретти. Всего не перечислишь. Ставили мы пантомимы «Конек-горбунок», «Индия в огне» и другие. Это в прошлом. Сейчас мы работаем в тесном контакте с филиалом Всесоюзной дирекции по подготовке цирковых программ, аттракционов и номеров. В последние годы выпущен аттракцион с хищниками Н. Сквирского, номер дрессуры лошадей «Гирлянды» А. Соколова. Сейчас у нас репетирует Луиджи Безано. Я назвал лишь крупные работы. Многим артистам мы обновили аппаратуру, реквизит, костюмы. Например, иллюзионисту Юрию Авьерино, дрессировщикам Валентину Филатову, Эльвине Подчерниковой. Изготовили аппарат дрессировщицам голубей Корчагиным. Долго перечислять, кому мы так или иначе помогли. Но наша помощь не сводится только к изготовлению реквизита, аппаратуры, костюмов; она касается и творчества. В нашем цирке работает с приезжающими артистами режиссер, проводятся занятия по хореографии, по актерскому мастерству. Очень хочется, чтобы артисты во время пребывания в Харькове внесли что-то новое в свое выступление. Здесь, в кабинете, в шкафу у меня папки с фотографиями, с вырезками из газет и журналов, и наших и зарубежных. Эти материалы дают представление о самых разных номерах, о редких или забытых трюках. С каждым исполнителем, приезжающим в Харьков, особенно с молодым,- Стараюсь побеседовать о достоинствах и недостатках его выступления и обязательно знакомлю с содержимым папок, в надежде, что эти материалы дадут толчок мысли, подскажут артисту интересный трюк, а то и новое решение всего номера. Недавно у меня был разговор с дрессировщиком львов Борисом Денисовым. Он уверенно держится с хищниками, но выступление его уж очень традиционное, хочется, чтобы молодой, способный артист ярче определил свой стиль, свою манеру. Творческую жизнь нашего цирка характеризует и то, что к школьным каникулам мы непременно готовим сюжетные представления. Ставит их наш главный режиссер заслуженный работник культуры УССР Владимир Семенович Гамеров. Назову последние работы: «Потешная сказка», «Новогодний цирк-лото», «Веселые старики», «Веселый карнавал в цирке зверей». В год шестидесятилетия Советской власти поставили пантомиму «Мы твои, революция». Добавлю, что каждую программу обсуждает художественный совет, в который входят представители общественных организаций и культурных учреждений города. Каждый день спектакль смотрит член совета, свои замечания вносит в специальную книгу. КОРР. Мне известно, что каждый праздник вы получаете от артистов множество открыток, телеграмм с лучшими пожеланиями, продиктованными добрыми чувствами. Думается, »то результат того внимания, которое они встречают в Харьковском цирке. Очень важно, чтобы артисты постоянно ощущали заботу о себе, о своем творчестве и быте. ЯШИНОВ. Верно, очень важно. Может быть, потому, что я сам выступал на манеже, хорошо знаю труд артиста, убежден — руководитель цирка обязан быть внимательным, заботливым к исполнителям, которые приезжают к ним. У меня правило — всегда, не торопясь, спокойно выслушать артиста и помочь ему, а если уж не удается, то непременно поговорить, объяснить все. Когда артист чувствует внимание к себе, у него настроение повышается, он и трудности переносит легче и уезжает из цирка с добрыми чувствами. Я стремлюсь к тому, чтобы каждый участник программы в Харькове не сомневался — директор, другие работники цирка живут интересами артистов. КОРР. Вся деятельность стационара, та атмосфера, которая в нем царит, эависит от усилий всего коллектива. Расскажите, пожалуйста, о тех, с кем вы работаете, о жизни коллектива вашего цирка. ЯШИНОВ. У нас немало людей преданных делу, любящих искусство манежа. Например, подростком пришел в униформисты Леонид Спектор. Обязанности свои выполнял добросовестно, ему мы доверяли все больше. Наступил срок его службы в Советской Армии. Демобилизовавшись, Спектор, вернулся в цирк. Направили его на курсы инспекторов манежа. Сейчас он уверенно ведет представление, следит за установкой и подвеской аппаратуры, участвует, и, на мой взгляд, успешно в репризах коверных. Активно участвует он и в общественной жизни. Назову еще Аллу Султанову. После окончания школы она стала работать у нас электроосветителем. Училась у опытных мастеров. Прошло несколько лет. Сейчас Алла осваивает обязанности художника по свету. Комсомольцы цирка избрали ее своим вожаком. Это молодые люди. Если говорить о ветеранах, надо сказать о Якове Михайловиче Голышеве заместителе директора, секретаре партийной организации, об артисте оркестра, председателе местного комитета Владимире Исаевиче Додюке, главном администраторе Николае Сергеевиче Хильченко, старшем билетере Анатолии Михайловиче Чайковском. Вообще в нашем большом коллективе есть с кого брать пример. Общая забота руководства цирка, партийной и общественных организаций — наладить учебу, воспитательную работу. Важно, чтобы каждый человек знал и любил свое дело, свою профессию. Как и всюду, так и у нас, состав униформистов постоянно пополняется. Учитывая это, мы организовали учебу униформистов. У нас оборудован специальный кабинет с наглядными пособиями, в нем проводятся различные занятия, в том числе по технике безопасности, техминимуму и т, д. Руководит всеми формами профессиональной учебы главный инженер Наум Александрович Динец. Учатся у нас и электрики, и слесари, и работники других специальностей. Важно людей не только научить, важно увлечь, привить им чувство ответственности. Сегодня я заметил, что в зале на занавеси оторвалось в одном месте нашитое украшение. Я указал на это и, конечно, все исправят. Но вот что огорчает, вызывает досаду: почему те, кто там работает, не обратили на это внимание? Хочется, чтобы у каждого было чувство хозяина. Большая роль в воспитании высокой сознательности, в повышении идейной убежденности, конечно, принадлежит политической учебе. У нас в цирке систематически проводятся занятия в школе основ марксизма-ленинизма. В прошлом году с огромным интересом мы изучали произведения Л. И. Брежнева «Малая земля», «Возрождение», «Целина». Много внимания наши общественные организации уделяют развертыванию социалистического соревнования в частности соревнование за звание «Лучший по профессии». Систематически на общем собрании отмечаем тех, кто может служить примером для товарищей: лучших слесарей, электриков, гардеробщиков, униформистов, уборщиц. Каждый цех цирка принял свои социалистические обязательства. Отрадно, что коллективы всех цехов обязались отлично обслуживать вверенное им оборудование, своими силами проводить профилактический ремонт, повышать свою квалификацию. Как и труженики всей страны, так и мы стремимся к экономии средств и материалов. В 1978 году взяли новые обязательства сократить расходы на содержание здания, на отопление, расход электроэнергии, на транспортные расходы. Обязательства успешно выполнены. Перевыполнен план по количеству обслуженных зрителей, по прибылям. Мы не забываем и о таком важном деле, как привлечение зрителей. Широко используем различные формы рекламы. Накануне премьеры обязательно выступаю в местных газетах со статьями, в которых рассказываю об особенностях новой программы, актерском мастерстве ее участников, обращаю внимание читателей на новинки циркового искусства. Подготавливаем специальные рекламные телепередачи, оповещаем о новой программе по радио, заблаговременно расклеиваем плакаты и афиши на рекламных щитах. Заботимся о четкой работе БОРЗа (Бюро организации зрителя), поддерживаем постоянные связи с культкомиссиями профкомов крупных предприятий, строек, постоянные у нас связи со школами, с сельскими районами. В результате зал цирка всегда заполнен, аншлаги. КОРР. Контакты с общественными организациями, предприятиями, учебными заведениями, конечно, важны. Пожалуйста, подробнее расскажите о связи цирка с тружениками города и области. ЯШИНОВ. У нас прочная многолетняя дружба со многими трудовыми коллективами. Мы систематически организуем творческие отчеты, встречи артистов программы с тружениками предприятий, колхозов, совхозов. На этих встречах рассказываем о развитии циркового искусства, о достижениях его мастеров, показываем их последние работы. Такие встречи, например, проводятся в клубе завода «Свет шахтера». В выходные дни цирка артисты выезжают в подшефные колхозы и совхозы. Часто бываем в колхозе «Большевик» Волковского района нашей области. Кстати, когда оказываешься на центральной усадьбе совхоза, убеждаешься, какой зажиточной и культурной стала жизнь хлеборобов. Широкие, озелененные улицы, добротные дома, магазины, чудесный клуб. В горячую страдную пору встречи проводим прямо на полевых станах, на токах. Творческие отчеты проходят в цехах заводов: на Харьковском тракторном, Турбинном, «Серп и Молот», Электромеханическом, 8-м Подшипниковом, Электротяжмаш. Все это огромные предприятия, славные своими трудовыми успехами. Встречи с их коллективами всегда волнующее событие для артистов цирка. Можно было бы немало рассказать о том, как предприятия Харькова помогают в изготовлении аппаратов, реквизита для артистов, гастролирующих у нас. Спасибо им за это. Постоянно ведем и военно-шефскую работу. У меня хранится знак «Отличник культурного шефства над Вооруженными Силами СССР», полученный еще в 1956 году. Упомянул я об этом, чтобы показать что шефство над армией давняя наша традиция. В праздничные дни мы всегда проводим шефские представления для бойцов и командиров Советской Армии. Конечно, немало творческих отчетов состоится в этом году. Отмечая 60-летие советского цирка, мы расскажем нашим зрителям, чего достигли советские мастера манежа. Достижения велики. Если говорить о движении к успехам, то у нас шаги — саженьи. Однако надо думать нам и о том, сколько предстоит еще сделать. Наш долг все полнее удовлетворять растущие культурные запросы советских людей.  

[Александр Рыбкин]

Иллюзионист Юрий Авьерино

Фокусы любят многие. С незапамятных времен и в Древнем Египте, и в Риме цезарей, и в средневековом Париже, где находился описанный Виктором Гюго «Двор чудес», и на Руси — всюду людей привлекала непостижимая ловкость рук, всевозможные действия, манипуляции, загадочные исчезновения предметов.  

«Если вы хотите расшевелить чувства нашего доброго народа, если вы хотите воспламенить его воображение, покажите ему разные штуки, фокус-покусы», — пишет забытый ныне литератор Н. Мельгунов, сотрудник Герцена, друг Проспера Мериме. Сказано это было около ста пятидесяти лет назад. А вот свидетельство нашего современника, народного артиста СССР А. Грибова: «Люблю фокусы, люблю иллюзионистов — очень они увлекают и забавляют меня. Когда смотрю: как из «ничего» вдруг появляются всякие предметы или, наоборот, все куда-то исчезает, — забываю о возрасте. Волнуюсь,стараюсь разгадать, переживаю, в общем, эмоций хватает на целый день...» Имя одного из сегодняшних чародеев, способного вызывать у зрителей эмоции, которых «хватает на целый день», — Юрий Авьерино. Да, этот мастер обладает даром «расшевелить чувства и воспламенить воображение». Он вошел в узкую дверь иллюзионного искусства в ту пору, когда на манеже блистали такие корифеи циркового волшебства, как Э. Т. Кио, А. А. Вадимов (Алли-Вад), М. А. Марчес, поднявшие этот жанр на высочайшую ступень совершенства. Дебютанту угрожало остаться в тени, отбрасываемой этими джинами-гигантами, но, по счастью, такого не произошло. Наставником Авьерино был Анатолий Шаг, опытный артист, выдумщик оригинальных трюков. Начинающий кудесник обратил на себя внимание публики новизной и яркостью созданного феерического зрелища, а главное — подлинным артистизмом. Артистизм... Какая это великая, победительная сила, властно подчиняющая себе зрительный зал, будь то на театральных или эстрадных подмостках, на киноэкране или на кругу арены! Каждую минуту сценической жизни Авьерино в созданном им образе — элегантного, слегка ироничного чародея, вершащего свои удивительные чудеса с лукавой, едва приметной усмешкой, — естествен, раскован и убедителен. Не суетно, с достоинством расхаживает он в концертном фраке по круглому узорчатому полу и рассыпает щедрой рукой волшебство за волшебством, одно затейливей другого. Надо полагать, что своим артистизмом он обязан не только врожденным способностям, хотя Авьерино из потомственных циркистов: отец был клоуном, мать — видной наездницей и дрессировщицей собак, дед — известный в прошлом деятель цирка Александр Лапиадо, а бабушка — знаменитая Ольга Сур, прославленная Куприным. Но куда большее значение в его карьере имел упорный труд в овладении мастерством. Юрий с мальчишеских лет выступал на манеже как жонглер и акробат — отсюда его так импонирующая пластическая выразительность и легкая стать, был «белым клоуном» — отсюда искренность и достоверность чувств или, по выражению Станиславского, «правда производимых действий». Все это вместе взятое и позволило ему творчески выработать собственную исполнительскую манеру,— свойство, высоко ценимое в искусстве. Пересказывать иллюзионные трюки, так же как и сценки мимов, — занятие неблагодарное. Фокусника и мима нужно видеть, только видеть! И все же для тех, кто не видел аттракциона Ю. Авьерино, приоткрою слегка занавес. Представьте себе: только что живой, веселый, многокрасочный манеж непривычно опустел, пригасли огни, и цирк насторожился в ожидании чего-то необычного, о чем возвещают волнующие звуки музыки. Откуда-то из глубины артистического прохода начинают выбиваться, все ширясь и ширясь, клубы белого то ли дыма, то ли пара, то ли седого тумана. Постойте, постойте, а может, это облака спустились с небес на магический круг арены, легкие, пушистые облака? А почему бы, в сущности, и нет: ведь это же цирк, ведь это аттракцион иллюзиониста, а следовательно, и такое не исключено. Итак, воздушные облака, прихотливо клубясь, непрестанно меняя форму, заволокли весь манеж. Ловишь себя на том, что сидишь притихший, вытянув шею, завороженно ожидая какого-то чуда. И оно является. Вообразите: в этом нагромождении невесомых масс, эффектно подсвеченных желтыми, бирюзовыми, багряными лучами прожекторов, возникают несказанно прекрасные девушки-лебедушки в светлых сарафанах и прозрачных кокошниках, отделанных сверкающими камнями. Облака окутывают их стройные фигуры, а красавицы плывут в замысловатом хороводном рисунке среди волн белого зыбкого пуха. Великолепная, неповторимая картина! Такая далекая от обыденности поэтичная завязка впечатляет и настраивает зрителей на волну сказочно причудливых видений, предвещая феерическое зрелище, в котором будут торжествовать благородная красота, выдумка, изысканный вкус и мера. Возглавляемый Юрием Авьерино аттракцион — это яркий спектакль, полный необъяснимых исчезновений и не менее таинственных появлений, непостижимых загадок, фантастических метаморфоз, ослепительных красок. Спектакль пленяет нас богатством изобразительных средств, калейдоскопической сменой ритмов и эффектов (композитор В. Гамалея, художник А. Богославская). Здесь все — от шутливого превращения черной кошки в белую и до изумляющей пропажи усыпленной девушки-медиума — все огорошивает, заставляет ломать голову в поисках отгадки. И в самом деле, ну, куда могла она исчезнуть? И ведь не в каком-нибудь там иллюзионном сундуке или темной вазе, а прямо в руках волшебника, при полном освещении — чудеса да и только! Или другой фрагмент из той же сюиты — дедовский трюк «Сон в воздухе», не раз описанный самими фокусниками. Вот как он выглядит: загипнотизированная ассистентка самым невероятным образом спит, лежа затылком на... на острие вертикально укрепленного меча. Казалось бы, стоило ли возрождать «преданья старины глубокой»? А тем более пресловутое «усыпление», давно уже осужденное печатью. Но в том-то и дело, что Авьерино и сам трюк и гипноз подает по-новому (знакомая всем истина: что хорошо забыто, то и ново), подает в ключе добродушной иронии, мастерски, артистично и превращает всю эту сюиту в маленький шедевр. Интересно глядеть в это время на публику — все диву даются, у всех вытянутые лица. Если бы можно было снимать электрокардиограммы зрительского восприятия, то мы увидели бы на ленте графическое изображение эмоционального состояния публики: некоторая напряженность... крайняя озадаченность... ошеломленность... остановка дыхания... учащенное сердцебиение... всплеск радостного веселья... Что уж там, умеет этот волшебник дирижировать нашими чувствами. Недаром во время гастролей советского цирка по Южной Америке мексиканский иллюзионный клуб «Ацтек» удостоил Ю. К. Авьерино почетного звания — «профессор магии». В идеально слаженном спектакле проявилось и еще одно достоинство Юрия Авьерино — организаторский дар. Немаловажную роль в успехе аттракциона играют и безукоризненно подготовленные помощники чудодея и особенно выделяется Людмила Провотворова. Любители циркового искусства помнят ее как блистательную воздушную гимнастку. Ныне, приземлившись на пестрый ковер арены, она обрела второе призвание — ассистентки волшебника, впрочем, вернее будет сказать, не ассистентки, а партнерши. Наделенная сценическим обаянием, грациозная и женственная, бывшая «королева воздуха» стала украшением этого спектакля, его живой душой. Двадцать четыре минуты длится аттракцион Юрия Авьерино, и все это время ни на секунду не ослабевает внимание зрительного зала. Но вот спектакль, насыщенный остроумными головоломками и шутливыми обманами, устремляется к своей художественной доминанте: словно бы по мановению руки сказочной Василисы Премудрой вся арена в один миг превращается сначала в колосящуюся ниву, а затем — в цветущий сад. Сколько бы я ни смотрел этот восхитительный финал, всякий раз не перестаю изумляться этому диву-дивному. Какой торжественный апофеоз, какой многозвучный аккорд, завершающий всю феерию! Словно искуснейший пиротехник, Юрий Авьерино рассыпал под купол фейерверк чудес, выполнив тем самым основную эстетическую задачу искусства цирка — удивлять и восхищать. Всем своим художественным строем, всей образной системой, совокупностью компонентов, гаммой красок, музыкой, изящными костюмами, аттракцион приобщает нас к миру прекрасного. Р. СЛАВСКИЙ  

[Александр Рыбкин]

Силовой жонглер Борис Вяткин Силовых жонглеров, выступающих с сольным номером, в советском цирке сейчас немного — всего несколько человек. Отчего жанр этот столь «беден» исполнителями»? Только ли оттого, что «тяжелая атлетика недаром называется тяжелой»? Или, может быть, силовое жонглирование не пользуется популярностью у зрителей?

 

Да, нет. Вроде бы, все как раз наоборот! Спортивные секции по тяжелой атлетике год от года расширяются, а любовь публики к «сильным» артистам так велика, что подчас переходит границы дозволенного: из библиотечных экземпляров газет и журналов то и дело исчезают фотографии этих кумиров публики. Быть может, сама профессия силовых жонглеров требует какой-то особой, редко встречающейся одаренности? Сегодня неизменным успехом пользуются у зрителей выступления силового жонглера Бориса Вяткина. Как же артист добивается успеха? Десять лет назад выпускник ГУЦЭИ Борис Вяткин впервые вышел на профессиональный манеж. Артист начинает свое выступление с «позирования», являющегося видом соревнования в атлетической гимнастике. «Позирование» — вещь необычайно сложная, потому что в статической позе необходимо показать и то, насколько правильна и эффектна система ежедневных тренировок, и свою физическую подготовку, и то, как исполнитель владеет достигнутым (здесь значение имеет уже психологический момент). В выступлении Вяткина присутствует еще один компонент, не обязательный для спортивной программы: его композиция «позирования» имеет завершенность художественного образа. Одну за другой демонстрирует артист непревзойденные в своем совершенстве скульптуры античных мастеров. Эти скульптуры — Геракла Фарнезского, Дискобола, Лаокоона, Зевса — покоряют. И все-таки, когда глядишь на них в обстановке музея, то как бы ни был ими очарован, осознаешь, что это — произведение искусства, а значит, в той или иной степени, но всего лишь плод воображения художника. Вяткин демонстрирует их во плоти, как бы «низводя» тем самым идеал до реальности, не разрушая при этом ни его красоты, ни гармонии, ни величия. Такое не может не вызвать восхищения, однако (как ни покажется странным на первый взгляд!) уже не античной скульптурой, а современным молодым человеком — Борисом Вяткиным. Образ идеального героя из древнегреческой мифологии артист умеет сохранить и в следующей, более «традиционной» части своего выступления. Когда он манипулирует большим металлическим шаром или жонглирует тремя малыми шарами, когда балансирует на лбу перш, «увенчанный» двумя гирями, поднимаясь при этом по боковым лестницам, или вращает небольшую штангу, словно тросточку, то все эти трюки проделывает так легко, словно они — игра или привычная, не доставляющая особого труда разминка. Даже поклон в номере Вяткина выдержан в стиле образа: этот сильный человек всегда несколько смущен, когда публика награждает его бурей восторженных аплодисментов. Поначалу дебют Вяткина многими воспринимается как некая неожиданность. В номере молодого артиста элементы тяжелой атлетики органично сливались с элементами атлетической гимнастики, подчиняясь третьей силе — актерскому мастерству. Однако если мы припомним историю развития советского цирка, то убедимся, что это выступление Вяткина — явление не только не случайное, оно закономерное и долгожданное. Еще в 1919 году в статье «Задача обновленного цирка» А. В. Луначарский писал: «Возьмем главнейшие элементы .цирка. Первым и самым значительным является демонстрация физической силы и ловкости, физической красоты человеческого организма... Там же, где цирковой номер поражает вас грацией и легкостью, где изумительные вещи, кажущиеся чудом, проделываются с естественностью, далеко превосходящей естественность любого обывателя, торжествует человеческий дух. Он торжествует там потому, что это воля духа, то есть нервной мозговой системы, подчинила себе мускулы и кости, потому что человек сделал из себя самого совершенную, живую статую, как скульптор делает прекрасную неподвижную статую из мрамора». Идеи Луначарского нашли в цирке широкий отклик. Однако не всегда попытки эти заканчивались успехом. Хотя, без сомнения, были интересные номера, например, номера братьев Нелипович, В. Херца. Силовой жанр начался в цирке с выступлений спортсменов-тяжелоатлетов. А что мы имеем в виду под рекордами в тяжелой атлетике? Прежде всего поднятие тяжести. Поднятие и не более того. Вот номера и сводились обычно к тому, чтобы просто поднять тяжелую штангу, в лучшем случае, украсив зрелище впечатляющим появлением артиста или подходом его к реквизиту. При том, что многие цирковые жанры (силовое жонглирование в том числе) по-прежнему требуют от исполнителей хорошей спортивной подготовки (у Вяткина, например, дневная норма регулярных тренировок достигает 1,5-2 тонн), нужно ли и возможно ли продолжать сегодня спортивные соревнования на арене цирка?! Конечно, нет. Нынешние мировые рекорды в тяжелой атлетике давно уже перевалили за 200 кг, но каких бы успехов ни добился спортсмен, он выступает всегда несколько раз в году, а артист выступает, как правило, более тридцати раз в месяц. К тому же на арене цирка не существует ни возрастных, ни весовых категорий, а общение силового жонглера со своими тяжестями отнюдь не сводится лишь к поднятию штанги (мы уже могли убедиться в этом на примере номера Б. Вяткина). Так мыслимо ли соперничество при столь разных условиях и мотивировках труда? Отнюдь не ради красного словца и небезосновательно Евгений Багратионович Вахтангов сказал однажды, что и на арене цирка артист должен играть по системе Станиславского, имея в виду обязательное создание художественного образа, выявляющего жизнь человеческого духа. Все это Борис Вяткин прекрасно понимает. Об этом свидетельствовал и его дебют, о том же говорит и новая работа артиста. Под звуки бравурной музыки на середину манежа выходит «бегемотоподобный» (артист обильно использует «толстинки» в создании костюма) Вася Пуд. Его безмерная грудь сверху донизу украшена бесчисленными медалями: Вася Пуд — многократный чемпион! Быть может, поэтому он так уверен, что публика знает и любит его: пока ему подготавливают реквизит, Вася, лихо подкрутив огромный черный ус и вскинувши вверх правую руку, словно он только что установил новый мировой рекорд, отправляется совершать круг почета. Он не шагает, а буквально вышагивает, преисполненный какой-то неведомой нормальному человеку важности. Несколько секунд спустя, отделавшись от первого гипнотически воздействующего впечатления, мы понимаем, что этому человеку просто-напросто трудно ходить: здоровенный живот мешает ему поднимать ноги, а сами ноги, каждая с порядочный бочонок, плохо поддаются управлению — Вася косолапит, словно годовалый младенец. Наконец, мы не можем не заметить, что этого богатыря мучает одышка. Но вот он остановился между двух увесистых штанг. Шпрехшталмейстер приглашает почтенную публику испробовать их тяжесть. Попытки зрителей оказываются, конечно, безуспешными, ведь каждая штанга весит ни много, ни мало по 200 кг. Когда публика достаточно натешится над неудачниками, а заодно испытает чувство унижения по поводу собственного «несовершенства», Вася Пуд берет инициативу в свои руки и начинает «священнодействие»: двое рабочих укладывают тушу Васиного тела на небольшой пьедестал, опускают ему на живот дубовую доску, на которую (уже вчетвером) взгромоздят затем одну из штанг. Вторую лежащий Вася будет держать над собой на вытянутых руках. Дальше последует обязательное усложнение номера: на живот Васе поставят две двухпудовые гири. Ну, а финальный, самый эффектней трюк сложится из того, что на бедного, через силу улыбающегося Васю вспрыгнут еще и четыре униформиста, а он вытерпит все это, то есть около семисот килограммов веса. На поклон Вася выйдет со штангой на плечах, мало того — на штанге будут восседать две хорошенькие девушки, весящие, однако, за пятьдесят килограммов каждая. Трудно испытать радость, тем более — эстетическое наслаждение от такого зрелища! А ведь когда-то подобные номера разыгрывались на манеже цирка всерьез. В новом номере Б. Вяткин работает с настоящими тяжестями, но своего героя Васю представляет нам, конечно же, с иронией. Только поэтому сегодняшний зритель цирка смотрит на всю эту демонстрацию силы охотно, смеясь от души. Однако свое предпочтение, свой истинный и искренний восторг он отдает герою другого вяткинского номера, где Человек предстает как гармонично развитая Личность — разумная, красивая и сильная. Вот так интересно, образно, с юмором решает свои номера «Старый цирк» и «Скульптуры» силовой жонглер Борис Вяткин. ЕЛ. МАРКОВА

 

 

 

[Александр Рыбкин]

В гостях у чаеводов

Прошлой осенью артисты и работники Сочинского цирка побывали в подшефном Верхне-Мацестинском чаесовхоэе имени В. И. Ленина. Встреча с тружениками сельского хозяйства проходила среди чайных плантаций, на полевом стане. Артисты приготовились к выступлениям, прямо на траве расстелили ковер. В тени старого дуба расположился оркестр.  

Рабочие совхоза в это время проводили сбор чайного листа. Наступил обеденный перерыв. Заиграл цирковой оркестр. Труженики совхоза расположились вокруг импровизированного манежа. Главный режиссер цирка Е. Карпманский рассказал об успехах советского цирка, о творческом пути и планах участников выступления. Свои веселые репризы с обычным мастерством исполнил клоун   Е. Майхровский. В необычных условиях демонстрировала свой номер заслуженная артистка РСФСР В. Суркова. Канат, на котором она выступала, был привязан к вершине высокой чинары. Фрагменты из своих номеров показали Н, Стародубцева, И. Ташкенбаева и Р. Беллей, акробаты Довейко, акробаты-дрессировщики Пузаковы и другие. Дружными аплодисментами встречали и провожали зрители каждое выступление. В заключение артисты вручили совхозу памятный сувенир —большую фотографию Сочинского цирка в рамке с памятной надписью. — Большое спасибо! Приезжайте к нам чаще! — говорили рабочие совхоза, провожая гостей. Такие выезды с творческими отчетами в колхозы и совхозы организуются часто. Коллектив Сочинского стационара шефствует над тружениками сельского хозяйства. Партийная организация и дирекция цирка постоянно проявляют заботу о развертывании шефской работы, об укреплении связи с тружениками сельских районов. Б. ХРИСТИНИН, художник Сочинского цирка

[Александр Рыбкин]

Дмитрий Косарев - ветеран конного цирка

Двадцать третьего февраля исполняется восемьдесят лет со дня рождения и семьдесят — творческой деятельности замечательного мастера цирка, выдающегося наездника, сальтоморталиста на лошади Дмитрия Пахомовича Косарева.

 

Дмитрий Косарев с сыном Альфредом Ученик самого Николая Сычева — гордости русского циркового искусства, Косарев блистал на крупнейших аренах, восхищая публику виртуозной техникой прыжка, владением конем, сноровкой и лихой удалью. Большой знаток лошади, специалист по конному цирку, учитель многих наездников, в том числе и сына Альфреда Дмитриевича, Д. Косарев прожил яркую содержательную жизнь: выпало ему быть и бродячим артистом, и берейтором, и тренером, боролся с медведем. Он встречался со многими интересными людьми, в годы гражданской войны добровольцем сражался в Красной коннице, во время Великой Отечественной участвовал в боях под Курском и Берлином, отмечен многими почетными наградами. В настоящее время ветеран конного цирка пишет, адресуясь к молодому поколению, книгу своих воспоминаний. С высоты своего огромного жизненного и творческого опыта мемуарист размышляет о природе циркового искусства, увлекательно повествует о своем фронтовом пути. Редакция журнала предлагает вниманию читателей два небольших отрывка из воспоминаний Дмитрия Пахомовича Косарева. БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ Первые числа января 1918 года. Я все еще в тифлисском цирке Ефимова. Дела у хозяина идут хорошо, несмотря на конкуренцию братьев Есиковских. В это бурное время артисты обоих соперничающих заведений, охваченные энтузиазмом революционных преобразований, объединились в совместную организацию — Закавказское отделение Российского общества артистов варьете и цирка. На собраниях, устраиваемых довольно часто, кипели страсти, произносились громовые речи. Но меня, признаться, все это не слишком занимало: просто-напросто был я тогда политически отсталым. Все мои помыслы устремлялись к одному: профессиональному совершенствованию — тренировался я с неистовым упорством. Хотя Ефимов в программу меня не ставил: «Тебя тут каждая собака знает как облупленного», но лошадь для репетиций, спасибо ему, давал. И в униформе разрешил стоять. Старшие товарищи говорили: «Поскорей выбирайся, Косарев, из Грузии, здесь ты — выжатый лимон». Хорошо сказать «выбирайся», но куда я мог податься без контракта, без гроша в кармане, а главное — без своего коня... Обстановка в городе была чрезвычайно сложной. Власть захватили грузинские меньшевики — буржуазные националисты, опиравшиеся на иностранные штыки. Но рабочие не смирились, бастовали и требовали восстановления Советов; случались и вооруженные столкновения. К нам в цирк за кулисы чуть ли не каждый вечер наведывалась группа солдат местного гарнизона, поклонников акробатов, гимнастов, клоунов. С одним из них, моим ровесником, я сдружился, и однажды днем после репетиции мне сказали «Тебя твой дружок разыскивает». На этот раз мой приятель-весельчак был необычно возбужден: он сообщил, что вся их часть срочно уезжает из Тифлиса. Поезд отходит ровно через два часа. И неожиданно выпалил: —   Поехали с нами. Я уговорил старшого. Ты же сам плакался; «Застрял в тупике». Вот и выкарабкивайся. Это было для меня как снег на голову. Я растерялся. —   Ну чего стоишь. Беги собирай вещички! А какие у меня вещички? Дырка в чемодане да вошь на аркане. Вот так, никому не сказавшись, ни с кем не простясь, отправился я в чем был навстречу неизвестности... По пути на станцию приятель объяснил, что их часть осталась верной декретам Советского правительства и по решению 2-го съезда Кавказской армии направляется на борьбу с Калединым. —   Учти, дорога будет опасной: поезд могут обстрелять. —   Кто? —   «Кто», «кто», дашнаки эти проклятые и мусаватисты. Он рассказал: вчера возле станции Шамхор меньшевистские националисты неожиданно напали на первый эшелон и перебили много народу. Ему, как пулеметчику, придется ехать вместе со своим «максимкой» на платформе. Надо быть ко всему готовыми. В теплушке я — единственный штатский. Спутники участливо отнеслись к артисту-наезднику, которому не раз аплодировали на манеже. Кто-то из молодых солдат отдал мне свои запасные обмотки, кто-то вручил застиранную гимнастерку, кто-то — фуражку, оторвав кокарду. Теперь мой вид уже не так бросался в глаза. Ехали сытые, с песнями, с веселым гоготом. Где-то под Царицином весь эшелон начали расформировывать — кого куда. Распрощался со всеми и двинулся к дому. Брянск вроде бы недалеко, а добирался в такое тревожное время больше месяца и на подножках, и на буферах, и, на крыше вагонов. После четырех лет разлуки предстояла встреча с родными. И вот наконец до боли знакомая улица, вот отчий дом. Сильно волнуясь, стучу в дверь. Никто не отзывается. Неужто никого? Стучусь настойчивей. Заскрипела дверь в. сенях. —   Кто там? Сердце так и заколотилось: мамин голос. Отвечаю сдавленно: —   Я — Митька. Слышу — забрякали всполошенно задвижками. Открыла маманя дверь и руками всплеснула: «Господи милосердный!»... Плачет, заливается слезами.,. Обстирала меня дорогая хлопотунья, зачинила одежонку, как могла откормила. И все сокрушалась, скорбно покачивая головой: «Эх, горемыка ты мой, горемыка»... А горемыка уйдет, бывало, на берег Десны, под заветную ракиту, и думает, думает... Как же дальше-то жить? Что делать? До цирка ли, до выступлений ли сейчас, когда вся Россия в огне гражданской войны?., И в моей душе созрело твердое решение: уйду добровольцем в Красную Армию, как старший брат Павел. Мать рассказывала, что он — боевой революционный командир. Будем служить вместе. Пришлось бы очень долго описывать все мои скитания, все мытарства и приключения в поисках воинской части Павла, которую, конечно же, не нашел, поэтому скажу коротко: севернее Конотопа есть поселок Воронеж, вот там-то наконец и добрался я до красных. Вид у меня был прескверный: исхудал, лицо заросло щетиной, гимнастерка и брюки в лохмотьях — сущий оборванец. Я видел, как начальник штаба, попыхивая цигаркой, подозрительно оглядывал меня с ног до головы. Запомнился долгий разговор с комиссаром, он пристрастно расспрашивал меня, а потом вдруг, скользнув глазами по моей щуплой фигуре, в упор задал вопрос: —   А не испугаетесь? Ведь на войне стреляют. Убивают! Я ответил: —   Чего ж такого, как все, так и я. Комиссар умолк ненадолго и, как бы размышляя вслух, сказал. —   Значит, говорите, в цирке, наездником, на лошади... так, так... Куда же мы его? — повернулся он к начальнику штаба. — Та в конную разведку, — подсказал тот с украинским выговором. Комиссар товарищ Генгут подал мне лист серой бумаги и ручку: «Пишите, Косарев, заявление. «Прошу, мол, принять меня в ряды и так далее...». Центральный государственный архив Советской Армии прислал мне в прошлом году выписку по 26-му стрелковому полку 3-й стрелковой дивизии, в которой говорилось: «...зачисляется на службу во вверенный мне полк гражданин Косарев Д. П. в команду конных разведчиков и на все виды довольствия при полку с 7 мая 1919 года». Командиром конной разведки был Федор Лаппо, во многих отношениях человек замечательный: лихой рубака, неустрашимый кавалерист, отчаянная голова. Не терпел, между прочим, трусов, сам же дерзко играл со смертью. Как начальник — строг, но справедлив, зря не накричит, не обидит. Бойцы у него обуты, одеты, накормлены. Но все это я узнал позднее, а тогда привели меня на край деревни, там в трех избах квартировало мое подразделение. Командир вызвал старшину и сказал: «Это —товарищ Косарев. Пороха еще не нюхал. Приказываю: в два дня сделать из циркача настоящего разведчика. И первым делом выдать лошадь!» Хорошо помню: солнечный день, тепло, все в одних гимнастерках. Несколько красноармейцев вышли из хаты поглазеть, как этот худосочный новичок будет управляться с конем. Насмешливо осклабясь, молодой боец спросил: «Слышь, а ты лошадь-то живую видал когда, а?» Ах, думаю, так, насмешки строить! Ну, ничего, я те покажу. А вслух этаким жалким голосом выдавил: «Не, братцы, отродясь не видывал». А тот парень: «Ну, тогда запоминай — вот это у нее голова, вот это...», — хлопнув лошадь по заду, он прибавил смачное словечко. Взрыв смеха, как у нас в цирке после удачной репризы клоуна. Похлопал я гнедого по крупу, как положено с незнакомым конем, подошел сзаду, взялся за хвост — раз! прыжок и — в седле. Зубоскалы аж рты пораскрывали... Так началась моя служба в конной разведке. Меня научили собирать и разбирать винтовку, метко стрелять — благо патронов в отряде у Лаппо было сколько хочешь. На берегу речки я с цирковым упорством тренировался орудовать саблей, рубя на скаку лозняк словно джигит. Только вот к скатке долго привыкнуть не мог: неудобно, шею трет, плечо режет и котелок, привязанный к ней, противно грохочет. А вскоре выпало мне, необстрелянному воину, получить боевое крещение. Ехали мы как-то перед заходом солнца по степи цепью, и вдруг впереди — всадники. Командир, не оборачиваясь, сказал: «Каменюка!» Лаппо узнал главаря банды Каменева по белому кителю, такому нелепому рядом с пестрой одежкой его головорезов. Нас двенадцать, а бандитов душ тридцать пять — сорок. Гляжу — что за ересь! —среди неприятельских верховых замешательство, некоторые стали поворачивать коней назад, а белый китель на гарцующем вороном нагайкой загоняет свое шарап-войско в цепь... Вижу: наш командир весь подобрался, как цирковой прыгун перед сложным прыжком, и положил руку на эфес сабли. Было известно, что он ружью предпочитает клинок. Послышалась его громкая команда: — Шашки наголо! Впе-е-ред! За мной! И далеко оторвавшись от нас, понесся, припав в луке, навстречу противнику. Мы — за ним, вовсю погоняя и шпоря коней, кто гикает, кто свистит, вместе с другими я выкрикиваю во все горло: «Дае-е-е-е-ешь! (С этим боевым кличем я прошел через всю гражданскую войну.) Лошадь у командира — огонь: соловый ахалтекинец, берет с места и летит как бешеный, не то что моя крестьянская савраска — понукаешь, понукаешь, а она знай себе — трюх-трюх... Какая уж там атака, какой стремительный налет! Неровен час и в плен угодишь. Не раз уже я говорил себе: что же ты за наездник на таком одре! Раздобыть бы настоящего коня, боевого друга, чтобы можно было целиком положиться на него. Немного позднее мне повезло — обрел такого: игреневый жеребчик, под офицером ходил. Вернусь, однако, к моему первому бою. Мы неслись на противника с кипящей в груди яростью, сжимая в откинутой руке сабли. В отряде сплошь удальцы: Лаппо ревностно подбирал людей. Страшился ли я в этот момент? Волновался — да, кровь даже в висках отчаянно стучала, а страха — нет, страха не испытывал. И позднее тоже замечал за собой: какая бы опасная ситуация ни сложилась, в какой бы переплет ни попал, чувство самообладания не покидало меня. Сказывалась, видать, цирковая закалка. Столкновение с разбойничьей шайкой было коротким. Грабить мирное население эти вояки горазды, а вот драться в отрытом бою — душа уходит в пятки. Вороной унес Каменюку, а с ним еще человек десять, остальных порубили. Война с беляками помотала меня по Донбассу, по Украине, не счесть, во скольских схватках я участвовал, чего только не бывало на фронтовых дорогах! Случалось и голодать, и холодать, было, что и отступали, но вопреки всем невзгодам красное войско неуклонно громило врага. НУ ЧТО Ж, ТЕРЕК, ДАВАЙ КТО—КОГО Когда началась Великая Отечественная война, мне было уже сорок два. Людей моего возраста в армию пока не брали. Но в тревожное для страны время — враг стоял у стен Москвы — я, бывший фронтовик, обстрелянный воин, не мог оставаться в стороне. Алма-атинский военкомат удовлетворил мою просьбу и направил в распоряжение сталинабадского военного округа — там формировалась новая кавалерийская часть. С группой новобранцев — таджиков, узбеков, туркмен, казахов — я должен был подняться в горы: воинский лагерь находился где-то там. Проводник вел нас все выше и выше, минуя горные кишлаки и небольшие плато с пожухлой травой, усеянные черными горошинами козьего помета, обходя глубокие расщелины скал и каменные утесы. Только под вечер, вконец измученные, добрались до места. Проснулся рано, вышел из палатки и сразу же ощутил бодрящую свежесть горного воздуха. Слева и справа виднелись зубчатые кряжи гор в снежных шапках, ярко освещенные первыми лучами солнца, над головой «не по-нашенски» щебетали птицы. Во всем теле какой-то особенный прилив сил. Место для лагеря было выбрано как нельзя более удачно. Учебный плац, коновязи под открытым небом и брезентовые палатки, в которых мы жили, разместились на удобной террасе, словно специально созданной природой для воинской части. Комиссар части, узнав, что я цирковой наездник, кавалерист, участник гражданской войны, сказал: «Это хорошо. Такой бывалый человек нам позарез нужен. Кругом, сами видите, одна зеленая молодежь, в большинстве — горожане, коня только издали видали». И добавил, что лошади, как нарочно, необъезженные — сущие дикари. С того самого дня я стал чем-то вроде главного специалиста по выездке. Животные были по преимуществу степняки: монгольской, бурятской, башкирской, казахской пород, иные — прямо из табунов и под седлом не ходили. А те, что посмирнее, использовались ранее как вьючные или упряжные. Всю эту разнородную массу надо было привести, как говорится, к единому знаменателю, сделать из них кавалерийских лошадей, пригодных к боевым действиям. Война, к слову сказать, это не только жаркие сражения, конные рейды, стремительные атаки, артиллерийские дуэли, война — это еще и тяжкий ратный труд, напряженная боевая подготовка. Месяцы, проведенные здесь в горах, вплоть до того особо памятного дня, когда шифровка центра подняла нашу часть с места и бросила в долгий поход, а затем и в пекло битвы, я был чернорабочим войны и, сколько хватало сил, стойко выполнял свои обязанности. Первым делом мне предстояло приучить к уздечке гордых степняков. А это совсем не просто: они пускали в ход зубы, могли и лягнуть. Одна лохматая кобылка — чтоб ей пусто было! — так поддала мне однажды копытом в живот, что недели две разогнуться не мог. И поскольку дело остановилось, больного выхаживала чуть ли не вся медицина. Лошадей в лагерь доставляли партиями. Еще толком не управлюсь с одной, глядишь — гонят новую. И опять крик по всему плацу: «Ко-о-о-осарев!» Шорникав части тогда еще не было, приходилось самому орудовать шилом и дратвой, подгоняя к головам лошадей уздечки и недоуздки. Взнуздать коня — этого еще мало, надо подчинить его своей воле. А попадались, знаете ли, такие строптивцы, что просто никакого сладу. Никогда не забуду одного темно-мышастого жеребчика, привезенного из Ташкента. Было это вскоре после того злополучного удара под микитки. Приходит в госпитальную палатку мой помощник башкир Ильдар (до призыва в армию он работал табунщиком) и сообщает: «Приехал новый. На грузовик приехал. Ноги раненый. Злой, как див. И что будем делать?»... Истинного конника при таких обстоятельствах разве удержишь в постели? Прохожу длинную коновязь, усмиренные мною буцефалы хрумкают овсом, фырчат и звякают удилами. Возле крайнего стойла дивизионный ветеринар осматривает кровоточащие бабки вновь доставленного. От него узнаю историю этого жеребца. Кличка его по документам — Терек. Для какого-то фильма ташкентской киностудии понадобился конь такой масти. Нашли его в табуне и доставили на съемочную площадку. Но обращаться с четырехногим артистом никто не умел, действовали горлом и дубьем. Отсняли его кое-как да и позабыли, позабыли настолько, что кормить и поить было нечем и некому. Одним словом, чуть не погубили хорошего коня, и притом страшно ожесточили. Зачислили Терека на воинскую службу. И опять бедняге не повезло: какой-то дурак, транспортируя животное, привязал его за ноги телеграфной проволокой к борту машины. И вот результат — сильнейшая травма. — Пытался смазать раны йодом — куда там! Так поддает ногами, только держись, — сказал ветеринар. — Это еще сейчас малость успокоился, а то метался словно бешеный.,. Короткая, ладно сбитая лошадь мелко вздрагивала всей кожей, нервно всхрапывала, кося синим глазом, и беспокойно переступала с ноги на ногу; ноздри у нее раздувались, а хвост был тревожно приподнят, Уже по тому, как она прядала ушами и скалила пасть, я понял — в нас она видела своих злейших врагов. Мне стало ясно: успокоить затравленного коня не просто, нужно время и прежде всего — доброе обращение. Несколько дней я часами простаивал возле Терека и разговаривал с ним ласковым голосом. Сам задавал ему корм, сам поил, и лед тронулся; животное уже не металось, не рвалось в моем присутствии. Надлежало сделать второй шаг к нашему сближению: похлопать строптивца по холке. Я помнил рассказ ветеринара о том, что Терек, когда его загоняли в стойло, крепко укусил двух бойцов. Ему непременно захочется цапнуть и меня — следовало быть очень осторожным. И в то же время я хорошо знал: требуется властная решительность. Если заметит, что боишься его, — все считай свое дело проигранным. Иные озлобленные лошади большие хитрецы: ни одним мускулом ив покажет своего намерения, но улучит момент и молниеносно нанесет удар копытом, или того хуже — схватит зубами. Ведь как было с известным цирковым дрессировщиком Николаем Акимовичем Никитиным: малая оплошка —- и человек остался без руки... Правда, опытный глаз по едва заметным признакам может определить умысел мстительного коня: такое животное отводит уши назад, почти кладет их — тут уж будь начеку. Прошло еще немного времени, и мой непокорный питомец уже разрешал похлопать себя. А вскоре я изловчился и надел ему на голову недоуздок. С большим трудом, но все же приучил к седлу. Теперь предстояло главное — заставить его пойти под всадником. К тому времени боль в животе несколько отступила и я уже чувствовал себя способным сесть на коня. Мне казалось, что я хорошо подготовился к этому решающему часу, все предусмотрел. Ильдара приставил к деревянному засову, чтобы в нужное мгновение он резко выдернул задвижку и освободил пленника; надел шпоры, взял хлыст и по перекладинам со стойла на стойло добрался до Терека, ласково называя его по имени. Я увидел, как его хвост судорожно приподнялся — скверный признак! Но отступать нельзя. Бросок — и я уже в седле, точь-в-точь как во время ковбойских родео. Жеребец удушливо захрипел, увидев, наверно, во мне предателя, и стал выделывать подо мной с дикой отчаянностью немыслимые антраша и лансады: резко вскидывая задом и передом, он всячески старался сбросить седока. Чтобы не грохнуться на землю, пришлось мобилизовать все свое цирковое умение и сноровку. Я нарочно позволил ему подрастратить силы в загоне, а потом крикнул Ильдару: «Давай!» Почуяв свободу, Терек, будто оглашенный, выскочил на плац и вдруг застыл, нагнув голову и сгорбясь дугой — рассчитывал, шельма, что я свалюсь вперед. Однако не тут-то было! Тогда он взвился на дыбы. Но и к этому маневру я был готов. Точно так Же как знал, что во время «свечи» ни в коем случае нельзя действовать шпорами и хлыстом: разгоряченное животное, обозлясь, поднимется еще выше и тогда ничего не стоит потерять равновесие и опрокинуться. Как только жеребец коснулся передними ногами земли, я послал его шпорами «в ход», учитывая, что снова подняться «свечой» он сможет лишь когда остановится, значит, выбор у меня один — вперед и вперед. Территория лагеря осталась уже позади. Я упорно направлял коня в горы — пусть выдохнется, тогда станет посговорчивей. При этом я бдительно следил за поводьями, не давая разъяренному животному ни останавливаться, ни наклонять голову — в этом было мое спасение. Надвинулись сумерки, очень короткие в этих местах. Терек уже тяжело дышал с хриплым фырчанием, но меня смущало не это — под ногами у него была неровная местность, усеянная опасными для копыт каменистыми осколками. ...Возвращались мы уже затемно, оба вконец измочаленные. Еще недавно такой буйный Терек утихомирился (так и хочется сказать: вошел в свои берега), ступал спокойно, шаг был ровным, он покорился, признал над собой власть человека. Д. КОСАРЕВ

[Александр Рыбкин]

Лев и мальчик Георгий Никитович Аркатов — известный акробат, многие годы выступавший в цирке. Оставив манеж, Георгий Никитович перешел на режиссерско-преподавательскую работу. Мы предлагаем читателю рассказ-быль Г. Аркатова, в основу которого положен действительный эпизод из детства знаменитого циркового артиста Александра Иосифовича Сосина, а рассвете бодрый голос диктора вызвал, как всегда, неистовый шум и суету в конюшне цирка, где постоянно чувствовалась крепкая смесь запаха лошадиного пота, сена, птичника и зверинца. — Кр-р-р!.. Добр-р-рое утр-р-ро! Начинаем утр-р-рен-нюю гимнастику! — орал цветастый попугай Коко, сердито приподнимая султанчик на лбу. Он старательно помогал радиоинструктору и, как бы подавая пример, хлопал подрезанными крылышками и кувыркался в висящем на цепочке кольце. Нетерпеливо ржали, били копытами лошади; хлопали большущими носами белоснежные пеликаны, зловеще мяукали сказочно расцвеченные павлины. Прыгали, мелькали за железными решетками в темноте клеток звери. Бенгальские тигры и берберийские львы-великаны возглавляли весь этот хор голодных воплей мощным, громоподобным ревом. Отрывисто перекликаясь, торопливо бегали, гремя ведрами, конюхи, то ласково, то строго успокаивая своих питомцев. Вот по конюшне повезли на тележке мясо. И вскоре грозные звуки сменились довольным урчанием. Шум конюшни проник во второй этаж цирка и разбудил семью акробатов Сосиных. Пока мать семейства — маленькая, подвижная Мария Иосифовна —собирала и выпроваживала старших детей на репетицию, проснулся трехлетний темноволосый Шурик. Он сидел на кровати в одной рубашке и, сосредоточенно сопя, пытался сам надеть вывернутый наизнанку чулок. —   Ну, а ты чего встаешь в такую рань? — сердито спросила мать, продолжая готовить завтрак. —   Не хочу спать! — капризно захныкал мальчик. — Я тоже пойду на репетицию! —   Утром на манеже артисты не репетируют. Там сейчас дядя Яша дрессирует лошадок. —   А где Петя и Тамала? —   Они репетируют в фойе и скоро уйдут на пионерский сбор. Ты поиграй пока в коридоре, а я быстренько управлюсь, покормлю тебя и отведу в садик. Мать помогла сыну умыться, одела его, дала печенья и, выставляя с игрушечной лошадкой за дверь, строго предупредила: —   Смотри... далеко не уходи! Шурик принялся дрессировать свою лошадку, но вскоре ему стало скучно играть одному. А из фойе доносились голоса репетирующих, с манежа четко неслись стреляющие удары шамберьера, властные окрики дрессировщика, стук копыт по барьеру. Шурик прислушался... Забыв мамино наставление, он стал торопливо спускаться по лестнице, перебирая колонки перил свободной от лошадки рукой. В фойе, в то время как он, выглядывая из-за угла, украдкой следил за репетицией брата и сестры со взрослыми, его вскоре заметили, —   Шурка!.. Противный мальчишка! — крикнула Тамара, стоявшая на нижнем конце подкидной доски.— Ты опять ходишь здесь один? Сейчас же вернись к маме! —   Не отвлекаться! Внимание!.. Ап! — скомандовал толстый дядя Юра и прыгнул с высокой тумбы на верхний конец трамплина. Тамара, подброшенная доской, стремглав взлетела высоко вверх и, сжавшись в трехслойный комок, замелькала, завертелась в воздухе. Как и куда опустилась сестренка, мальчик не видел. Он проворно шмыгнул в боковой проход к манежу. Здесь на ступенчатой пирамиде, на земле и по барьеру, встречными кругами двигалась многоярусная карусель из лошадей, слонов, оленей, пони и собак. Вокруг суетились берейторы и конюхи, понукая животных. —   Назад... назад, Орлик! Да тушируй же его, Андрей! Что там у тебя с Русланом, Федор? Федор!!! Проклятье!!! — исступленно кричал похожий на жука, черный, коренастый дядя Яша, раздавая удары шамберьером с верха пирамиды, где он восседал на вороной лошади. Потерявший направление, белый жеребец Орлик испуганно бросился напролом, расталкивая, путая круги животных,. которые смешались, сбились в разномастное стадо. Даже верблюды и слоны, и те растерялись. Крики, визг, лай, топот усилились. Шурику стало страшно. —   Уходи, мальчик! Задавят! — крикнул конюх, пробегая мимо, Шурик нехотя попятился от барьера и, оглядываясь, направился в конюшню. Станки животных оказались пусты, людей не было. —   Поднимаем ноги ввер-р-рх! Р-р-раз, два, тр-р-ри| — раздалась команда над головой мальчика. Это попугай Коко все еще продолжал руководить утренней зарядкой. Приподняв удивленно султанчик, он склонил головку набок и нацелился одним глазком на вошедшего, как бы прислушиваясь... Жильцы клеток, усердно занятые кормом, не обращали никакого внимания на команду физкультурного активиста. Да и он сам уже преспокойно щелкал семечки. Любуясь радужным оперением нарядной птицы, Шурик спросил: —   Птичка, тебя как зовут? —   Попка дур-р-рак! — последовал невозмутимый ответ. —   А меня Шулик. —   Жулик! — крикнул Коко. Но мальчик не обиделся. Он просто не знал этого слова и уже стоял перед длинным африканским страусом Глупышом, который один занимал весь лошадиный станок. —   Ты... большая курочка или петушок? — спросил он. Страус смотрел на мальчика с двухметровой высоты своего роста и, конечно, молчал. Вот он потянул клювом через изгородь к руке Шурика. Тот, попятившись, спрятал ее за спину и строго сказал: —   Ты... некрасивая птичка... такая большая, а... а говорить еще не научилась. Смотри, — указал Шурик на Коко, — Попка-дурак такой маленький, а уже может разговаривать. Что Коко болтает без разбора все, что слышит, — Шурик не знал. Пристыдив Глупыша, он двинулся дальше. Громадный африканский лев Цезарь, лежа на железном полу, с жадным ворчанием и наслаждением терзал увесистый кусок мяса с костью. Мальчику было плохо видно, что делает зверь. Он тянулся на носках вверх, заходил с разных сторон и, наконец спросил: —   Собачка, ты что кушаешь? Лев не обратил никакого внимания на малыша. А тот, не дождавшись ответа, положил свою лошадку на землю, с трудом вскарабкался на ящики, стоявшие у клетки, лег животом на полку и, заглядывая в большую щель под решеткой, через которую подают корм и воду, стал с любопытством следить за шевелящимся пучком львиного хвоста... По конюшне с неразлучной трубкой в зубах, прихрамывая, проходил старый надсмотрщик Василий Фомич, руки и морщинистое лицо которого были исполосованы следами звериных когтей и зубов. Все ли в порядке?..— проверял старик, все ли на своих местах? Пуская кольца дыма, он поравнялся с львиной клеткой... и вдруг замер, с грохотом уронив свои инструменты и трубку... В клетке свирепейшего льва, которого боялся сам укротитель, стоял ребенок. Крепко упираясь, он изо всех сил тянул могучего зверя... за хвост. Мелькали секунды... Растерянно застывший Василий Фомич тихо попятился, потом бегом заковылял на второй этаж. «Хорошо, не к тигру... не к медведю... — пронеслось в голове старика, — тогда бы сразу... Еще есть надежда...» Когда он ворвался в гардеробную, мать Шурика, тихо напевая, гладила костюмчик малыша. —   Маша!.. Скорее!.. Скорее!.. Шурик... Шурик в клетке... со львом! — задыхаясь крикнул Василий Фомич. Стук упавшего утюга был заглушен воплем ужаса матери, когда старик устремился к укротителю. Шурик уколол руку о костяной шип львиного хвоста и чуть-чуть не заплакал. Он дважды ударил Цезаря по бедру ладошкой и, зайдя спереди, укоризненно сказал, грозя пальцем. —   Ты... гадкая собачка! Подняв голову, лев остановил величавый взгляд на сердитом госте. А тот заложил руки за спину и, рассматривая гиганта, спросил: —   Ты где запачкал нос? — Лев не пошевелился. —   Ты некрасивый. Давай я вытру тебя. Мальчик достал из кармана фартучка носовой платок, ухватил льва за ухо и принялся вытирать его черный, как бы выпачканный сажей нос. Цезарь, невозмутимо позволивший приводить себя в порядок, вдруг, тряхнув кудлатой головой, чихнул, Шурик шлепнулся на пол, но тут же сел, весело рассмеялся и передразнил льва. Аккуратно кладя платок в карман, мальчик вдруг увидел группу собравшихся артистов и служащих и среди них свою маму. Вероятно ему показалось, что она любуется его проделками, и он лихо крикнул: —   Мама, смотли! Сейчас на лосадке поеду! Протянув руки, мать шагнула вперед, беззвучно шевеля дрожащими губами, порываясь что-то сказать, остановить сына. А тот подскочил к Цезарю, пыхтя влез ему на спину и стал колотить пятками львиные бока, дергая его гриву и задорно понукая: —   Но, но лосадка! — и высоко размахнувшись, подался вперед и крепко хлопнул Цезаря по лбу. Такое дерзкое, унизительное оскорбление едва ли испытывала какая-нибудь царственная особа. Но царь зверей только зажмурился, тряхнул головой и недовольно фыркнул. А «наездник» увидя, что его «конь» перестал есть, сполз с него, ухватился за кость и, кряхтя, попытался поднять ее, ласково приговаривая: —   Н-на... на, ку...кушай холосую косточку. Василий Фомич весь напрягся и похолодел. Прикоснуться к необглоданной кости, да еще в когтях льва, не смел даже он. И когда ему приходилось, не заметив остатков мяса, вытаскивать ее кочергой, то Цезарь яростно бросался на него, со свирепым ревом сотрясая железную решетку могучими лапами, любой из которых он одним ударом мог убить быка. Но на этот раз он лишь оскалил клыки, угрожающе косясь на мальчика и поводя хвостом. В мертвой тишине зловеще тянулся предостерегающий львиный рокот... —   Спокойно, Цезарь! — раздался внезапно властный окрик, оборвавший эти грозные звуки. Все обернулись. Невдалеке, в халате и комнатных туфлях стоял укротитель — большой мужчина с суровым лицом. —   Кто-нибудь из родных! Скорее заговорите с мальчиком Не позволяйте прикасаться к кости! — взволнованно приказал он, блуждая невидящими глазами по лицам присутствовавших. И, знаком подозвав надсмотрщика, начал возбужденным шепотом совещаться с ним, не отводя взора от льва. —   Шурик, милый, не трогай косточку!., она нехорошая! — срывающимся голосом взмолилась мать. Взглянув в ее сторону, мальчик присел на корточки и снизу, грозя льву пальчиком, строго проговорил: —   Не трогай... Нельзя кушать косточку — она плохая, — и снова ухватился за кость, чтобы оттащить ее. Люди замерли в мучительном страхе. Лев свирепо зарычал, угрожающе приподнимаясь и стуча хвостом по полу. —   Цезарь, на место! — снова повелительно крикнул укротитель и, обращаясь к служащим, громким шепотом приказал: —   Приготовить пожарные шланги! Быстро! —   Пер-р-реходим к водным пр-р-роцедур-р-рам! — завопил Коко и, хитровато прищуриваясь, почесал коготком под глазом. Никто не обратил внимания на смешное совпадение распоряжений укротителя и попугая. Цезарь, нехотя, снова опустился на пол. Шурик, оторопев от криков, обернулся и, попятившись, упал на льва. Сидя на его мощных лапах, с недоумением и обидой глядя на присутствующих, он положил руку на спину зверя и хмуро заявил: —   Собачка моя! Она... не укусит!.. — и, помолчав, тем же тоном добавил: — Собачка хорошая. На все просьбы, уговоры матери и других вылезти из клетки мальчик только обиженно, упрямо дулся, прижимаясь ко льву, сопел и молчал. Тогда решили перегнать льва в туннель и взять мальчика через дверцу передней решетки. А тот, привалившись к мягкому боку зверя, пригрелся и... задремал. Щурил глаза и Цезарь, положив голову на вытянутые лапы. А собравшиеся вокруг клетки с ужасом смотрели на спящих, обсуждали положение и не могли ничего придумать. И тогда в клетку решил войти надсмотрщик. —   Только я могу войти в клетку: я кормлю льва. Старика хором поддержали окружающие. —   Пожалуй... вы правы, — нехотя согласился укротитель, хмуро глядя в   сторону. — Попытайтесь, только будьте осторожнее... Василий Фомич прошел в туннель, который упирался в боковую раздвижную дверь. По знаку укротителя со скрежетом и лязгом отодвинули эту дверь, напомнив льву этими звуками его выход на арену. Не сводя глаз с львиного хвоста, который змеей извивался на полу, старик вошел в клетку. —   Цезарь, — тихо позвал он. Лев поднял голову, равнодушно покосился в сторону вошедшего и вновь принял прежнее положение, но глаз не закрыл. Надсмотрщик стал осторожно наклоняться к мальчику, чтобы взять его... Но тут лев весь подобрался, грозно оскалил клыки и тихо зарычал, злобно косясь на старика. —   Назад! Не трогать ребенка! — крикнул укротитель. Василий Фомич постоял, с недоумением глядя на людей, медленно попятился и вышел из клетки. Присутствовавшие растерянно переглянулись. В наступившей тишине отчетливо донесся с площадки тягучий скрежет трамвайных колес на повороте. Кто-то тихо сказал: «Лев не отдаст мальчика». Около часа стояли люди в ожидании... Наконец, Шурик проснулся, сел и стал протирать глаза кулачками. Все затаили дыхание... Мальчик посмотрел на собравшихся, отвернулся и плаксиво протянул: —   Хо-очу-у ку-уша-ать, по-ойду к ма-аме-е! — и пополз к решетке.     Цезарь поднял голову и вскочил... —   На шлангах! Приготовиться! — вскинул руку вверх укротитель, готовый дать сигнал направить на льва сокрушительные струи холодной воды. Лев взмахнул лапой и, нерешительно поводя выпущенными когтями над мальчиком, с недовольным рокотом следил за каждым его движением. А Шурик, пыхтя, перебирая руками и ногами, выполз из-под решетки, встал, аккуратно стряхнул сор с фартучка. И только когда он слез с полки и ящиков на землю, наклонился за своей лошадкой, сиротливо ожидавшей своего хозяина, присутствующие с криками восторга бросились к нему. Мать подхватила сына на руки. Все направились к выходу. Радостные голоса замерли за поворотом. В конюшне стало тихо. Лишь за железной решеткой возбужденно метался одинокий, всеми забытый Цезарь. Г. АРКАТОВ

[Александр Рыбкин]

Куклы Филиппа Жанти В маленьком театре французского кукольника Филиппа Жанти всего четыре актера. Они играют десять небольших пьес, разных по своим достоинствам и по жанру. Здесь и притча, и балет, и пародия. Французские кукольники высмеивают непомерное тщеславие, глупость, упрямство, невежество, неверность и другие столь же распространенные человеческие пороки и слабости, И, напротив, утверждают человечность, постоянство, дружбу. Филипп Жанти легко и естественно устанавливает контакт со зрителями, будто в зале находятся его давние добрые знакомые. Он умеет быть ироничным по отношению к себе самому, и поэтому его ирония никого не может обидеть. Да он и не задается такой целью. Его искусство — тонкое, мудрое, доброе — воспитывает доброту и в других. И именно этим прежде всего прекрасно. ...Он с большим трудом поднимается с пола. И тут только мы замечаем, что на лице у Пьеро запечатлелась вся многовековая скорбь человечества. Говорить он не в силах, лишь едва протягивает руку к своему хозяину — Филиппу Жанти, словно просит его ослабить напряжение: ведь это он только что с помощью ниток заставил Пьеро встать на ноги. А у него нет больше ни сил, ни желания выступать. И Жанти уступает. Одна за другой лопаются нитки. И тело марионетки постепенно снова опускается на землю. А рука Пьеро по-прежнему обращена к кукольнику: она полна мольбы! Но вот обрывается последняя нитка. И Пьеро уже больше ни о чем не просит. Его рука беспомощно застывает. Жанти бережно поднимает бездыханное тело своего друга и уносит его со сцены... Так с помощью Пьеро талантливый кукольник, впервые гастролировавший в нашей стране, вносит свою лепту в рассказ, посвященный судьбе маленького человека, начатый в XX веке в кинематографе Чарли Чаплиным и продолженный на эстраде Марселем Марсо, Альбрехтом Розером и другими. А вот совсем другой пример, свидетельствующий о том, что Филипп Жанти не только лирик, но и сатирик. Скрипач убежден в том, что он — лучший музыкант в мире. В его воображении постоянно рисуется лавровый венок победителя всевозможных состязаний. Причем меньше всего он думает о самой музыке. Куда больше его заботит сам процесс восхождения на Олимп. Тщеславие губит его в тот самый момент, когда до заветной цели, казалось бы, рукой подать. Филипп Жанти и его товарищи по сцене Мари Жанти, Ален Дюверн, Патрис Люповиси, режиссер Патрик Лекок пользуются куклами различных систем. Но поскольку артисты не стремились к созданию сюжетного спектакля, программа их не выглядит разноликой. Французские кукольники показали программу, составленную из совершенно самостоятельных, не связанных друг с другом миниатюр. Это и дало им право всякий раз находить новое пластическое решение, не задумываясь о том, как оно со-отнесется со всем остальным. Филипп Жанти, обращаясь к зрителям по-русски, говорит, что управлять куклой совсем не сложно. Во всяком случае, куда проще, чем овладеть иностранным языком... Он просит включить в зале свет и спускается в партер, где находит себе партнершу. Выяснив, не приходилось ли ей уже однажды выступать с куклами, и убедившись, что перед ним действительно дебютант, он приглашает новоиспеченную помощницу на сцену. Они сейчас вместе должны сделать куклу, собрать ее из готовых деталей. Казалось бы, это совсем не трудно. Но это, когда ты сидишь в зрительном зале. Совсем иное ощущение у человека, впервые вышедшего на сцену. Номер от начала до конца и построен на этом ощущении, в нем и спрятан механизм смешного. Филипп Жанти не упускает ни одной возможности сохранить это первоначальное ощущение у своей партнерши, хотя внешне как будто только тем и занят, как бы избавить ее от ненужного напряжения. То заставит девушку натягивать на Клоуна панталоны и как бы между прочим спросит: «Вам никогда прежде не доводилось этого делать?» То скажет, что Клоун очень смущается — настоящий француз... В других номерах Филипп Жанти и его коллеги поражают совершенной техникой кукловождения. А так как куклы создаются при непосредственном участии актеров и режиссера с учетом будущего номера, то восторг вызывает и сама анатомия куклы, ее неисчерпаемые возможности. В этом отношении особенно сильное впечатление производят «Факир», «Блоп», «Пеликан», «Метаморфозы или балет страусов». Но все же привлекают в этих работах не демонстрация неограниченных технических возможностей кукол, а глубинный философский смысл, заключенный в любой, самой крошечной новелле. Опыт Филиппа Жанти подтверждает, что аристотелево мерило подлинного искусства живо и в наши дни. Катарсис, желание стать чище, благороднее, добрее приходит к нам в результате этой радостной встречи. Б. ПОЮРОВСКИЙ