Сообщений в теме: 12

[Александр Рыбкин]

Журнал Советская эстрада и цирк. Май 1985 г.

 

 

 

 

А. Будницкий и Ф. Хвощевский в грозном сорок втором

 

Много уже написано об артистах, приезжавших в годы Великой Отечественной войны на фронт и выступавших на передовой с истинно солдатским мужеством. Расскажем еще об одном человеке. Герой нашего очерка — преподаватель ГУЦЭИ ветеран труда Аркадий Ильич Будницкий.

 

 

А. БУДНИЦКИЙ и Ф. ХВОЩЕВСКИЙ на Северо-Западном фронте

 

По заданию редакции я договорился с Будницким о встрече и вот у него дома перебираю старые программки, рассматриваю фотографии. Они рассказывают, что А. Будницкий со своим партнером Ф. Хвощевским после окончания циркового училища в 1953 году стали комическими акробатами. Вначале выступали в масках беспризорника и чудаковатого старика ученого, затем показывали акробатический скетч по мотивам фильма «Огни большого города». Снимки, снимки... По ним прослеживается творческая биография артистов. Хвощевский и Будницкий — «веселые повара»; а тут они запечатлены как коверные, здесь уже Будницкий — партнер Олега Попова. Гастроли за рубежом... А это — Геннадий Будницкий, сын Аркадия Ильича, жонглер и дрессировщик медведей в «Цирке на льду». Листаю страницы альбома. Аркадий Ильич бережно берет совсем маленькую фотографию: Будницкий и Хвощевский на фронте. 1942 год.

 

Впервые Будницкий вместе с партнером выехали на фронт из Перми. Туда был эвакуирован Ленинградский академический театр оперы и балета имени Кирова, его артисты создали две концертные бригады. К одной из них, руководителем которой был М. Ратнер, примкнули и цирковые акробаты-эксцентрики. У обоих уже был опыт выступления перед солдатами в полевых условиях. В тридцать девятом они участвовали в концертах на Дальнем Востоке перед бойцами, сражавшимися на Халхин-Голе. Но в этой поездке на Северо-Западный фронт зимой сорок второго концертная бригада оказалась в таких условиях, которые заранее и представить, наверное, не могли.

 

Где-то за Валдаем, на заснеженной станции артистов ждала машина. Поехали в штаб армии. И не доехали, увязнув на полдороге в сугробах. После ночи в занесенной снегом, насквозь промерзшей железной коробке автомобиля добирались до штаба пешком. А там их не ждали. Совсем. Только что пережили жестокий налет. Так что об организации концертов, о помещении для артистов и речи не было — не до того. Как тут быть? Артисты решили остаться. Решили единогласно. Иначе и быть не могло. Каждый был уверен, что может, что будет здесь работать. Работать на морозе под открытым небом и жить в землянках и блиндажах рядом с солдатами и как солдаты. А ведь в бригаде были и женщины, уже по дороге успевшие хлебнуть лиха и прекрасно представлявшие все предстоящие трудности.

 

Сегодня, рассказывая о тех событиях, Аркадий Ильич и сам, кажется, удивлен. «Представляете, — восхищенно говорит он, — у нас в бригаде был струнный квартет, и они играли бойцам на морозе. Ветер ледяной, пальцы стынут мгновенно, а они играют!» Он показывает мне фотографию. Крохотный нечеткий любительский снимок. Четверо в ватниках, скрипач, едва заслоняясь от ветра, выводит смычком. Женщина в солдатской ушанке. Она поет бойцам, столпившимся вокруг на снегу. «Вы представляете?» — повторяет Аркадий Ильич. Представить это трудно. А как работали они сами — акробаты? Выступали в тех же костюмах, что и на обычном представлении в цирке. Носили их под теплой одеждой, перед выступлением снимут телогрейки, валенки, расправят помявшиеся банты на груди — вот и готовы. Ковром служили три одеяла, постеленные на утоптанный снег. Одеяла эти казались настоящим богатством. Днем их использовали как ковер, а ночью они спасали от холода — ими укрывались в промерзших землянках.

 

Страдали, конечно, не только от холода. Рядом был враг, и здесь, на переднем крае, он не давал о себе забыть ни на час. Бомбежки, артобстрелы, а выступать нужно обязательно, потому что солдаты, которые только что вернулись из боя или которым скоро опять в бой, должны отдохнуть, отдохнуть от войны, забыть о ней, пока длится концерт. Укрываясь от пуль и осколков, выступали в блиндажах. Как сделать сальто-мортале на маленьком пятачке в кругу обступивших людей под низко нависшим потолком? Делали. На ходу перестраивали номер, что-то придумывали, что-то меняли. И был успех. Артисты понимали: они нужны зрителям. Видели восторг в глазах бойцов, и поэтому работали много и самозабвенно. За работой забывали о смерти, а она была рядом.

 

Эту первую трехмесячную поездку на фронт Аркадий Ильич запомнил навсегда. Потом были другие. С июля по сентябрь того же сорок второго Будницкий с Хвощевским были на Западном фронте. Ездили тогда уже от Московского цирка. К поездке этой готовились тщательно. В ней участвовали: музыкальный эксцентрик Н. Тамарин, артисты Энгель, манипулятор И. Символоков, буффонадные клоуны Есиковские. «Гвоздем» программы был знаменитый Карандаш. Руководил поездкой Н. Костромин. Позаботились и о реквизите. Теперь это были уже не три одеяла, как на Северо-Западном. Взяли целый грузовик — и занавес, и барьеры, и ковер. Много еще всего... Потом уже, на месте, выяснилось: почти все оказалось лишним. На фронте нужна мобильность не только в боевых действиях. Чтобы выступления повидали как можно больше солдат, артисты часто переезжали, и разбирать все хозяйство просто не было времени. А в остальном задуманное выполнили.

 

Опять выступали перед бойцами на полянах, в сараях и блиндажах, в госпиталях и медсанбатах. Снова делили с ними и хлеб и жилье — паек солдатский и быт солдатский. Нигде, наверное, не бывают так близки артисты и зрители. Близки не по тому только, что живут буквально бок о бок, а потому, что есть у них близость духовная. Они восхищали друг друга. Одни — своим умением, силой и ловкостью на концертах, другие — своим мужеством и выдержкой в бою.

 

Когда Аркадий Ильич показывал мне свое фронтовое удостоверение артиста, я обратил внимание на подпись — Мильдзихов, — сделанную карандашом на развороте. «Это автограф,— пояснил Аркадий Ильич, — мы выступали в госпитале, там лежал раненый Герой Советского Союза. Ну вот я и взял у него автограф на память». Где еще артисты берут автографы у зрителей?

 

Будницкий с партнером еще четыре раза выезжали на фронт с бригадами под руководством С. Рубанова и Б. Вяткина. Всего за годы войны они более четырехсот раз выступили перед бойцами. Были еще концерты в прифронтовых городах и госпиталях — их трудно сосчитать. Главной наградой за эту самоотверженную работу стала благодарность фронтовиков. Благодарность, которую не выразить словами, которая освещала радостью лица людей, восторгом вскипала в аплодисментах.

 

И благодарность, которая запечатлена в строчках военных приказов и скреплена печатями боевых частей. Вот, что значится в одном из них: «Артисты с честью справились с возложенной на них задачей, как достойные патриоты нашей Родины. В условиях холодной зимы, в лесах, они своими выступлениями вселили бодрость в бойцов... Начальник политотдела армии, бригадный комиссар Ф. Лисицин». Так на войне объявляют благодарность солдатам, успешно справившимся с боевым заданием. Работу артистов на фронте оценили так же.

 

В год сорокалетия Великой Победы мы чаще думаем о прошедшей войне. Вспоминаем тех, кто стали победителями, солдат и офицеров, рядовых и полководцев. Помним не только сражавшихся с оружием в руках, но и тех, кто обеспечивал фронт у станка в глубоком тылу или за баранкой на военных дорогах. Они нечеловеческим напряжением всех сил, ежеминутной готовностью пожертвовать собой поддерживали боеспособность нашего фронта, работали на победу. И эти слова без преувеличения относятся к каждому, кто выезжал на фронт в составе концертных бригад. Своим трудом, своим искусством эти люди вселяли в бойцов то, что в том приказе было названо бодростью и что еще называют боевым духом. То, что во много крат умножает мощь любой армии.

 

Д. Фролов

[Александр Рыбкин]

О фронтовой бригаде

 

И благодарность, которая запечатлена в строчках военных приказов и скреплена печатями боевых частей. Вот, что значится в одном из них: «Артисты с честью справились с возложенной на них задачей, как достойные патриоты нашей Родины.

 

В условиях холодной зимы, в лесах, они своими выступлениями вселили бодрость в бойцов... Начальник политотдела армии, бригадный комиссар Ф. Лисицин». Так на войне объявляют благодарность солдатам, успешно справившимся с боевым заданием. Работу артистов на фронте оценили так же.

 

В год сорокалетия Великой Победы мы чаще думаем о прошедшей войне. Вспоминаем тех, кто стали победителями, солдат и офицеров, рядовых и полководцев. Помним не только сражавшихся с оружием в руках, но и тех, кто обеспечивал фронт у станка в глубоком тылу или за баранкой на военных дорогах. Они нечеловеческим напряжением всех сил, ежеминутной готовностью пожертвовать собой поддерживали боеспособность нашего фронта, работали на победу. И эти слова без преувеличения относятся к каждому, кто выезжал на фронт в составе концертных бригад. Своим трудом, своим искусством эти люди вселяли в бойцов то, что в том приказе было названо бодростью и что еще называют боевым духом. То, что во много крат умножает мощь любой армии.

 

Война отодвигается от нас все дальше, становится историей, а мы, пережившие ее, стареем и стареем. Многое забывается, стирается из памяти. Но идут годы, а все, что связано с военным временем, с жизнью в те суровые годы, забыть невозможно. Мне хочется поделиться своими воспоминаниями о деятельности литовской эстрадно-цирковой группы, которая обслуживала части Действующей армии 3-го Белорусского фронта.

 

Бригада наша сложилась сразу же после освобождения Каунаса в 1944 году. Вначале группка была очень маленькой — всего несколько человек. Мы выступали перед ранеными в госпиталях. Когда получили предложение выступить перед частями 3-го Белорусского фронта, очень обрадовались. Но нужно было укрепить нашу бригаду. Я написал письмо А. Гинейке, который со своей семейной труппой находился в другом городе. От тут же согласился объединиться с нами.

 

Вскоре мы отправились на фронт. Чаще всего выступать приходилось в лесу, на полянах, служивших нам и манежем и эстрадой. Посылали нас и в освобожденные города, где нас встречали с особой радостью — измученные войною люди так нуждались в хорошем настроении. Поэтому улыбки их были для нас самой большой наградой.

 

Вспоминается, как однажды выступали на току небольшого хутора. Вражеские самолеты заметили скопление машин и стали бомбить... Окончилась бомбежка — концерт продолжался. И вдруг мы заметили, что исчезла Вита Гинейкайте, Бегаем, ищем ее, а она, измученная переездами, крепко спит на сене в кузове машины.

 

Когда бываю сейчас в цирках, залитых светом, смотрю выступления, и меня окружают блеск, красивые костюмы, головокружительные трюки — все, что складывается в прекрасный цирковой праздник, я вспоминаю наш концерт в низенькой землянке на передовой, и поражаюсь, как можно было в таких условиях работать. «Разговорникам» хоть бы что. Акробаты тоже как-то устраивались. А жонглерам приходилось манипулировать, стоя на коленях, эквилибристы выбирали самые простейшие трюки. Конечно, трюки, демонстрируемые нами, были предельно скромные, так же, как были непритязательны наши костюмы. И все же бойцы наш концерт воспринимали как настоящий праздник. Мы это очень хорошо понимали и старались как только могли.

 

Не забуду большой концерт на лесной поляне под Кармелой, Здесь для артистов соорудили настоящую эстраду, а вокруг на траве расположилось множество бойцов. День выдался пасмурный, в любую минуту мог хлынуть дождь. И он действительно пошел, как только концерт начался. Дощатая эстрада стала скользкой. Артисты падали, но продолжали выступать. В конце концов аккордеонисты аккомпанировали, стоя на эстраде. Четыре бойца держали над ними плащ-палатку, а артисты на траве продемонстрировали свои номера. Промокли насквозь, но инструменты сохранили сухими. Закончился концерт, закончился ливень. Но как нас благодарили! Полевые цветы, горячий чай, вкуснее которого, казалось, ничего не было на свете,— и «по коням», на следующее выступление.

 

Нашу бригаду на фронте прозвали «Цветные карандаши». За четыре месяца коллектив дал свыше ста концертов.

 

ЙОНАС РАМАНАУСКАС

[Александр Рыбкин]

Все они работают в Ленинградском цирке 

 

Все они работают в Ленинградском цирке на разных должностях. Выполняя свои обязанности, может быть, и не встречаются друг с другом по нескольку дней. Но их фотографии помещены на одном, тщательно оформленном стенде. Стенд посвящен участникам Великой Отечественной войны. На фотографиях все они — в военной форме, и все — молоды.

 

Да, они были молоды, когда началась Великая Отечественная война. Одни из них работали в Ленинграде, другие еще учились. Дмитрий Золотаревский к тому времени уже имел некоторый опыт работы в профсоюзах, в клубном деле. Юрий Боханов, выпускник института Водного транспорта, только поступил на завод «Судомех». Александра Дежкова заикалась в медицинском институте. Георгий Широких окончил десятилетку и проходил действительную военную службу.

 

В те годы никто из них не был прямо связан с цирком, бывали в нем, как обычные зрители. Кто-то довольно часто, как Георгий Широких. Он жил недалеко от цирка, к тому же увлекался спортом, акробатикой. Александра Дежкова с под-ругами-студентками старалась побывать во всех театрах города и, конечно же, в цирке.

 

А работали тогда в цирке другие люди. Несколько человек из них в войну круглосуточно несли дежурства в здании на Фонтанке, чтобы уберечь и само здание и имущество от пожара, других бедствий.

 

Те, о ком ведется рассказ, защищали свой город. Вот только Георгий Широких участвовал в боях не на подступах к Ленинграду. В армии он овладевал специальностью водителя. В июне 1941 года его часть должна была перебазироваться из казарм в палатки летнего лагеря. Торжественная церемония открытия лагеря не состоялась — война. Прервалась учеба. Широких направили в пехоту. Он стал политруком пулеметной роты. Воевать пришлось, о чем вспоминает сам Широких, в Тургеневских местах, около Спасского-Лутовиново. Потом под городом Ефремовым. Он ходил с бойцами в разведку, заменял командира роты. Как-то с бойцами направился с передовой в тыл, на короткий отдых, помыться в бане. И тут прорвались вражеские танки и пехота. Пришлось вступить в бой. Командование на себя принял политрук. Заняли позиции в полуразрушенных кирпичных домах. Из надежных укрытий вели огонь по противнику. Заставили врага повернуть назад.

 

Другие, о ком ведем речь, участвовали в обороне Ленинграда, были среди тех, кто не дал фашистам ворваться в город, носящий имя Ленина.

 

Дмитрий Золотаревский какое-то время работал в Доме офицеров, организовывал культурное обслуживание воинов. Затем получил назначение в стрелковый полк, защищавший подступы к Ленинграду. Он участвовал в боях у Пулковских высот. Сражения шли ожесточенные, многие его товарищи были ранены, погибли.

 

Дежкова с первых дней войны — медсестра в госпитале. Выкраивая время между напряженными, многочасовыми дежурствами, она подготовилась и сдала в институте нужный экзамен. Ее перевели на должность врача. Врачом направили в санроту пехотный бригады. Дежкова перевязывала раненых, подготавливала их к эвакуации в тыл. Случалось, что перевязывала без перерыва многие часы, не удавалось не только вздремнуть, но и перекусить. Как-то в такое напряженное время кто-то из знакомых отозвал ее и дал ломтик шоколада. Она поспешно откусила. «Вы бы спокойно присели». «Некогда» — ответила молодой врач и поспешила к операционному столу.

 

Однажды совсем близко раздались выстрелы. На лицах раненых появилась тревога. Послышалась команда: «Принять оборону!». Прорвались фашистские автоматчики. Дежкова, сжимая револьвер, бросилась к стоящему недалеко подбитому танку, чтобы, укрывшись за ним, отстреливаться. Неожиданно из-за танка появилась фигура фашиста в серой шинели. Дежкова вскинула револьвер, но вражеский солдат скрылся. Она напряженно всматривалась вперед, враг больше не появился. Прорыв ликвидировали, автоматчиков отогнали. Дежковой так и не пришлось выстрелить, но она была готова до последнего патрона защищать раненых.

 

В ту пору в Ленинграде опасность подстерегала всюду. Дежкова вспоминает, когда работала в госпитале в самом городе, сколько раз, торопясь на дежурство или возвращаясь домой, попадала под обстрел. Особенно беззащитной чувствовала себя на мосту. Здесь не укроешься в подворотне, в подъезде, с обеих сторон за перилами где-то внизу покрытая льдом Нева.

 

Боханова сначала направили на курсы командиров зенитной артиллерии. Уже в первые налеты фашистской авиации на Ленинград было сброшено несколько тысяч бомб. Боханову объяснили: «Нужно защитить город с воздуха». Еще во время учебы батарея слушателей курсов уничтожила самолет врага. Однако служба Боханова в артиллерии продолжалась недолго, потребовались его инженерные знания. Надо было не только бить врага на земле, в воздухе, но и снабжать осажденный город. Уже действовала знаменитая Дорога Жизни. Боханова направили туда, на Ладожское озеро. Ему было поручено организовать строительство причалов. Лед, по которому пролегла Дорога, становился все менее надежным. Готовились перевозить боеприпасы, людей, продовольствие на судах. Боханов рассчитал, как быстрее возвести нужные сооружения. У берегов обрубали лед и в холодной воде устанавливали, забивали сваи.

 

По дну озера прокладывали трубы нефтепровода. Укладывали их водолазы, опускались со льда. А если лед оказывался ненадежным, сколачивали плоты. И в этих работах участвовал Боханов.

 

Весна ощущалась все сильнее. Из-под колес машин, выезжавших на озеро, летели брызги воды. Но теперь уж скоро пойдут суда. В это время фашистские самолеты, которые раньше охотились за машинами, начали наносить бомбовые удары по возводимым причалам. Взрывы разрушали уже сделанное. Взлетали обломки бревен, досок. Сейчас же приступали к восстановлению. Снова налет, и опять саперы брали инструмент и шли в ледяную воду.

 

Вся страна напряженно следила за героической обороной Ленинграда. В 1943 году советские войска, перейдя в наступление, в январе 1944 года прорвали вражеское кольцо. В ожесточенных сражениях участвовала часть, в которой служил Золотаревский. Развивая наступление, его полк продвигался к Пскову.

 

Примерно в это время в один из госпиталей Ленинграда привезли раненого бойца — Екатерину Бабушкину — девушку со Смоленщины. Она жила в небольшом городке Демидове, городок захватили фашисты. Екатерина видела, какие страдания несут людям фашистские захватчики, вступила в армию. Служила в частях противовоздушной обороны, в прожекторном батальоне. Вместе с подругами светящимся лучом выискивала вражеские самолеты, которые под покровом мрака рвались к важным объектам. Случалось, стервятники наносили удары по зенитным батареям, прожекторным установкам. В один из налетов Бабушкина была тяжело ранена. После того, как закончилось лечение, она несла службу уже под Ленинградом, защищала его небо от вражеских самолетов. Но теперь все реже вражеские бомбардировщики прорывались к городу, все реже объявляли воздушную тревогу.

 

В освобожденном от блокады Ленинграде жизнь нормализовалась. Это замечал Боханов, которому по служебным делам приходилось бывать в городе. Отметил Широких, получивший короткий отпуск. Он приехал помочь матери, которая лежала в больнице, после всех перенесенных лишений. Врача Дежкову к концу войны направили в госпиталь, расположенный в самом Ленинграде.

 

На улицах, очищенных от снега, становилось оживленнее, пошли трамваи. На стенах появились афиши, извещающие о концертах, спектаклях, среди них — афиши об открытии цирка.

 

Здание на Фонтанке привели в порядок. В ноябре 1944 года состоялась премьера. В прологе народный артист СССР Юрий Михайлович Юрьев читал стихи, написанные поэтом Николаем Брауном. В этой программе участвовал Карандаш. Он разрезал красную ленту перед началом спектакля. Униформистами были женщины. Как на многих предприятиях, и тут, на манеже, они заменили мужчин, ушедших на фронт. Еще шла война, в рядах армии были те, кто потом придет на работу в Ленинградский цирк.

 

Дмитрий Борисович Золотаревский сразу после демобилизации поступил в цирк. Был администратором, главным администратором, какое-то время заместителем директора. Он в совершенстве овладел своими сложными обязанностями: встреча и отправка артистов, их реквизита, забота о том, чтобы были реализованы все билеты, а при наплыве зрителей удовлетворены все желающие попасть на представление. Он умеет за текучкой дел не упустить главного. Коммунисты не раз избирали фронтовика Золотаревского секретарем партийной организации стационара.

 

Недавно коллектив отмечал семидесятилетие Дмитрия Борисовича. В этот день его поздравили представители различных зрелищных учреждений и иных организаций города, в которых хорошо знают бессменного администратора цирка.

 

Александра Ильинична Дежкова после войны возобновила занятия в Медицинском институте. В цирк привела ее подруга, работавшая в санчасти, или как тут называют в «здравпункте». Конечно же, они ходили смотреть представления. Но кроме

того Александра Ильинична помогала подруге, выполняла в здравпункте обязанности медицинской сестры, затем врача, сначала на полставки, по совместительству. Наконец цирк стал ее основным местом работы.

 

Каждый артист, приезжающий в Ленинградский стационар, кто чаще, кто реже, заходит в здравпункт. Дежкова помнит встречи с Бугримовой, Эдером, Карандашом. Она хранит фотографию, подаренную Юрием Никулиным, — фронтовику от фронтовика, защитника Ленинграда. Никулин в военной форме — это кадр из кинофильма «20 дней без войны».

 

Георгий Борисович Широких после демобилизации не сразу попал в цирк. Но цирк привлекал его, он был связан для него с довоенной беззаботной юностью, с увлечением акробатикой. Как-то Георгий Борисович проходил мимо такого знакомого здания на Фонтанке. Увидел объявление, что требуется работник в отдел кадров. Тут же предложил свои услуги, его не смущало, что теряет в зарплате. Работал паспортистом, директором цирковой гостиницы. Сейчас отвечает за действия всего вентиляционного оборудования, установок кондиционирования воздуха. В коллективе он уважаемый человек. Ветерана войны и труда избирали в партбюро, заместителем секретаря партийной организации.

 

У инженера Юрия Павловича Боханова путь в цирк был куда длиннее. Он участвовал в разминировании прибалтийских портов. Преподавал в мореходном училище-. Служил в строительных организациях, которые ведут реконструкцию и сооружение мостов, набережных его любимого Ленинграда. Возглавлял реконструкцию Ленинградского зоопарка. Он старался, чтобы животным жилось удобнее, просторнее, а посетители могли лучше все осмотреть. Отдел культуры Горисполкома, в чьем ведении зоопарк, когда работы там завершились, предложил Юрию Павловичу перейти в цирк.

 

Он охотно принял должность инженера по технике безопасности. Свисающие под куполом тросы, канаты, трапеции напоминают ему оснастку парусных кораблей. Во всем этом для него — некая романтика моря. Чуть ли не каждый день он поднимается на колосники, другой раз и без большой необходимости.

 

Юрий Павлович человек увлекающийся. В юности его привлекали и спорт и музыка. Он начал учиться игре на скрипке. И ему посоветовали оставить тогда гимнастику, чтобы не перетруждать руки. Боханов не бросил спорт, а отказался от скрипки, стал играть на мандолине. Позже участвовал в армейской художественной самодеятельности, какое-то время входил в профессиональный ансамбль. Сейчас у Юрия Павловича новое увлечение. В свободные часы он снимает на кинопленку выступления артистов.

 

Но фильмы необычные. Он один из изобретателей безэкранного кинематографа. Включается специальная аппаратура с электронным устройством и среди реально существующих в комнате или на сцене предметов появляются и движутся артисты: танцоры, жонглеры, клоуны, дрессировщики с животными. Это поражает даже искушенного зрителя — уж очень необычное, эффектное зрелище.

 

Пятнадцать лет назад была зачислена в штат цирка Екатерина Евгеньевна Бабушкина. Демобилизовалась она в Ленинграде, небо которого охраняла, и осталась тут работать на фабрике. Со временем дали о себе знать ранения. Потребовалось найти дело поспокойнее. Знакомая предложила устроить ее дежурить в цирке, уверила, что там много интересного. Екатерину Евгеньевну и саму привлекла возможность работать рядом с теми, кто творит чудеса на манеже. Все эти годы она выполняет свои, "может быть и не очень сложные обязанности предельно ответственно, проявляя прямо-таки воинскую исполнительность.

 

Речь шла о тех, кто в наши дни трудится в Ленинградском цирке. За сорок лет здесь работало куда больше фронтовиков. Кто-то по той или иной причине ушел, а кого-то нет в живых, сохраняется светлая и благодарная память о них.

 

Те, кто работает сейчас, каждый на своей должности старается внести посильный вклад в то, чтобы четко функционировал цирковой организм, чтобы было удобно артистам и зрителям. А в годы войны, как и многие тысячи ленинградцев, они переносили все трудности, лишения, не жалели и самой жизни, чтобы отстоять город Ленина, чтобы одолеть врага, чтобы над Родиной было ясное, мирное небо.

 

Сейчас каждый вечер ярко светятся огни на Невском проспекте, на набережных. И к зданию на Фонтанке, с красочными афишами, на которых имена клоунов, дрессировщиков, гимнастов, спешат зрители, чтобы занять места вокруг манежа. В эти майские дни торжественный парад-пролог и выставка в фойе напоминают зрителям о стойкости, мужестве тех, кто защищал Ленинград, завоевал Победу.

 

В. КИРИЛЛОВ

[Александр Рыбкин]

Боевое отделение цирка на Цветном бульваре

 

Ветеранов войны в Московском цирке на Цветном бульваре работает сравнительно немного, — говорит его директор и главный режиссер, народный артист СССР Юрий Никулин.— Если употреблять военную терминологию — это всего лишь боевое отделение.

 

 

Участники Великой Отечественной войны Н. П. ВОРОНКОВ, А, В. ШАБАШЕНКОВ, С. Н. ВНУКОВ, Г. М. ФЕОНИН, Ю. В. НИКУЛИН, А. А. СОСНОВСКИИ. Д. И. АНО СОВ, П. П. ИВЛЕВ, Н. В. МОСОЛОВ

 

Я, как бывший фронтовик, отношусь к ним с особой теплотой и сердечностью. Главное их качество — надежность, на них всегда и во всем можно положиться...

 

В составе боевого отделения «старого» Московского люди разных профессий, разных судеб.

 

Под Москвой, на Калининском фронте, воевал Дмитрий Павлович Аносов, работающий сейчас в кассе Московского цирка на Цветном бульваре; старший сержант Павел Петрович Ивлев получил боевое крещение в боях под Сталинградом, принимал участие в наступлении и окружении группировки фельдмаршала Паулюса, сейчас он мастер по ремонту обуви; Николай Васильевич Мосолов был на фронте минером, минировал подступы к Москве, был тяжело ранен, сегодня рядовой Николай Мосолов поддерживает образцовый порядок в цирковом дворе; работник обслуживающего персонала фойе Алексей Васильевич Шабашенков в годы войны служил в Главном штабе военно-воздушных сил.

 

Есть в составе боевого отделения и участники войны с Японией: старший сержант, а ныне униформист Николай Павлович Воронков и рядовой, артист оркестра Михаил Майорович Левит.

 

Жизнь многих участников Великой Отечественной на протяжении многих лет неразрывно связана с цирком, и каждый из них по своему вносил и вносит свой вклад в развитие советского циркового искусства.

 

Борис Николаевич Визиров — участник гражданской войны. В 20-х годах Борис Николаевич окончил ветеринарный институт и стал работать по специальности. С 1941 года капитан ветеринарной службы Визиров вновь в рядах Советской Армии. А в 1952 году Борис Николаевич Визиров начинает работать ветеринарным врачом Московского цирка на Цветном бульваре. Какие только пациенты не прошли через его руки за эти годы: и могучие слоны, и статные красавцы-скакуны, и симпатичные дворняжки.

 

— Однажды произошло ЧП, — вспоминает он, — тигрица отказалась кормить своих тигрят, и малыши должны были неминуемо погибнуть. Что делать? Искусственное кормление — это не выход. Раздобыл собаку, она и стала их кормилицей. Тигрята выросли, стали работать в труппе народной артистки РСФСР Маргариты Назаровой, снимались в фильме «Полосатый рейс».

 

И сегодня, несмотря на свой преклонный возраст, Борис Николаевич Визиров всегда готов прийти на помощь четвероногим или пернатым артистам.

 

Лейтенант Сергей Внуков, окончив в 1941 году Подольское пехотное училище, сразу оказался на передовой. Командовал противотанковой ротой, стрелковой, затем стал командиром особой штурмовой группы. Пережил тяготы и горечь отступления, радости первых побед. Участвовал в сражении на Курской дуге. В боях за освобождение Брянска был тяжело ранен. После лечения в госпитале к дальнейшей службе в армии был признан непригодным и вернулся в цирк. А цирковым артистом он стал еще мальчишкой, работал в труппе акробатов с подкидными досками «Дарвест». Демобилизовавшись, вернулся в свой коллектив, в 1950 году создал свою акробатическую труппу, с которой со временем стал выступать и его сын Вадим. Впоследствии с помощью отца юноша создал номер «Дрессированные собачки», в котором органично сочетаются элементы акробатики и дрессуры. Уйдя на пенсию, Сергей Николаевич некоторое время работал ассистентом в номере сына, потом перешел на работу в Московский цирк на Цветном бульваре, став завскладом. А выступления на манеже продолжают Вадим Внуков, его жена Надежда, готовится к выступлениям и внук Сергея Николаевича Данила...

 

Думается, имя заслуженного работника культуры РСФСР, балетмейстера Петра Львовича Гродницкого на страницах нашего журнала не нуждается в особых рекомендациях. Гродницкий служил в одной из частей Среднеазиатского военного округа, где его и застало начало войны. Позже Гродницкого переводят в танцевальную группу Краснознаменного ансамбля песни и пляски Советской Армии, который возглавлял его основатель, народный артист СССР А. В. Александров. Ансамбль был разбит на несколько бригад, выступать приходилось и на передовой, и в госпиталях, и в только что освобожденных городах. Бывало, артисты ансамбля попадали и под обстрел и под бомбежку.

 

— Однажды на наш эшелон налетели «юнкерсы», — вспоминает Петр Львович, — раздались взрывы, мы выскочили из вагонов. Видим, через поле к нам бегут какие-то солдаты в черной форме. Немцы — мелькнуло у многих в голове, а оружия у нас практически не было. Однако через несколько минут выяснилось, что это наши железнодорожные войска в новой форме, и они спешили нам на помощь...

 

Петр Гродницкий День Победы встретил в Праге, выступал он и в поверженном Берлине, но особенно памятен ему концерт, состоявшийся в Кремле после Парада Победы.

 

В послевоенные годы Гродницкий как балетмейстер много работает в театре, кино, на эстраде, но, конечно, теснее всего связан с цирком.

 

— Мне посчастливилось работать, — говорит он, — с такими замечательными режиссерами, как Георгий Семенович Венецианов, Борис Александрович Шахет, Юрий Сергеевич Юрский. Но особенно долгим и плодотворным было наше сотрудничество с Марком Соломоновичем Местечкиным. Мы вместе работали над созданием цирковых спектаклей «Трубка мира», «Карнавал на Кубе», «Лечение смехом» и др.

 

В последние годы Петр Гродницкий работает в содружестве с режиссером, заслуженным деятелем искусств РСФСР Виктором Плинером. Ими поставлен целый ряд превосходных цирковых номеров, ставших лауреатами всесоюзных конкурсов циркового искусства.

 

Когда в 1939 году Юрия Никулина призывали в армию, он и не думал, что разлука с домом, с родными и близкими растянется на долгих семь лет...

 

Служил в артиллерийской части под Ленинградом, постигал нелегкую солдатскую науку. Были и свои радости и свои огорчения. Летом 1941 года настроение у него и его сверстников было приподнятое. Еще бы, скоро домой!

 

Война обрушилась неожиданно, и уже 23 июня 1941 года его полк вступил в первый свой бой с немецкими «юнкерсами». Затем бои под Ленинградом, и страшное слово «блокада»: лишения, смерть товарищей, а в городе умирают от голода старики, женщины, дети, и им невозможно помочь...

 

В минуты затишья, в перерывах между боями, Никулин участвовал в концертах художественной самодеятельности; конферировал, пел куплеты и частушки, вместе с партнером разыгрывал веселые сценки, интермедии, репризы. В его книге «Почти серьезно» приведена, например, такая реприза:

 

— У киргиза было шесть верблюдов. Два убежали. Сколько осталось?

 

— А чего тут думать — четыре.

 

— Нет, пять.

 

— Почему пять?

 

— Один вернулся.

 

В Прибалтике старшего сержанта Юрия Никулина застала весть о победе. И опять строчки из его книги:

 

«В воздух стреляли из автоматов, винтовок. Пускали ракеты. Все небо искрилось от трассирующих пуль.

 

Недалеко от нас стоял полуразвалившийся сарай. Поджечь его! Многим это решение пришло одновременно... Мы подожгли сарай и прыгали вокруг него как сумасшедшие. Прыгали, возбужденные от радости...»

 

Затем демобилизация, студия клоунады при Московском цирке на Цветном бульваре, работа в клоунской группе Карандаша, в дуэте с Михаилом Шуйдиным (также фронтовиком, бывшим танкистом). Гастроли по городам страны, поездки за рубеж. Но неизменно из дальних странствий они возвращались на родной манеж «старого» Московского...

 

И еще, конечно, кино. Неизвестно, кто более популярен — Никулин-клоун или Никулин-киноактер.

 

Но прежде всего Юрий Никулин — это Юрий Никулин, и когда директор и главный режиссер Московского цирка на Цветном бульваре после репетиции благодарит радистов (или осветителей):

 

— Большое спасибо, ребята.

 

В ответ раздаются его же слова из репризы «Тараканы»:

 

— За спасибо рубашку не сошьешь...

 

Алексей Сосновский всю войну прошел в составе 219 полка 2-й гвардейской артиллерийской Перекопской Краснознаменной ордена Суворова дивизии. Сначала был наводчиком, потом телефонистом. Боевое крещение получил в боях на реке Миус, участвовал в освобождении Таганрога, в боях за Перекоп, в освобождении Крыма. Закончил он свой боевой путь в Кенигсберге.

 

После войны работал в оркестрах передвижных цирков, причем не только как пианист, но и как дирижер и даже как участник номеров музыкальных эксцентриков. С 1960 года Алексей Сосновский — концертмейстер Московского цирка на Цветном бульваре. На протяжении многих лет он также является аккомпаниатором уроков «Утренней гимнастики» Всесоюзного радио, а затем и Центрального телевидения.

 

— Кстати, то, что наша передача вышла на телеэкран, — говорит Алексей Андреевич, — помогло моим однополчанам найти меня.

 

Почти все свое свободное время, все свои незаурядные организаторские способности Сосновский отдает военно-шефской работе. Он — член профкома Союзгосцирка, председатель его военно-шефской комиссии, награжден значком «Отличник военно-шефской работы».

 

Большая и многолетняя дружба связывает коллектив Московского цирка на Цветном бульваре с воинами, несущими службу на посту № 1 у Мавзолея В. И. Ленина. В цирке регулярно даются шефские представления для воинов Советской Армии, артисты, работающие в программе, постоянно выезжают с концертами в воинские части, и их непременным участником является заслуженный работник культуры РСФСР, гвардии рядовой Алексей Сосновский...

 

Георгий Михайлович Феонин — участник обороны Ленинграда, десантник. После прорыва и снятия блокады его бригада была переведена в Мурманск, освобождала северные районы Норвегии, затем она была переведена на 4-й Украинский фронт, участвовала в освобождении Кракова, а в небольшом чешском городе Острава рядовой Георгий Феонин и его боевые товарищи получили долгожданную весть о Победе.

 

После демобилизации вернулся в Москву и хотел пойти на старое место работы — портным в одно из московских ателье.

 

— Работать в цирк меня привел Александр Маркианович Волошин, мой сосед по квартире, — вспоминает Георгий Михайлович. — Начал уговаривать меня: «Ну что ты, молодой парень, будешь сидеть в ателье? Цирк — это так интересно. Давай к нам, я договорюсь». И действительно, через несколько дней привел меня в цирк на Цветном бульваре, в пошивочной мастерской которого я и работаю по сей день.

 

В ноябре этого года исполнится сорок лет его работы в «старом» Московском. В подготовке скольких премьер он участвовал! Шил костюмы народным артистам РСФСР Эмилю Кио и Борису Эдеру, народным артистам СССР Юрию Дурову и Ирине Бугримовой. Да разве всех перечислишь... Ветеран труда, коммунист Георгий Михайлович Феонин и по сей день принимает активное участие в жизни родного коллектива.

 

Московский цирк на Цветном бульваре. Прямо с его манежа на фронт ушла большая группа артистов цирка. В годы войны с его манежа звучали остросатирические репризы Карандаша, зло и беспощадно высмеивавшие фашистских вояк. Зрители горячо аплодировали блистательному искусству выдающихся мастеров советского циркового искусства тех лет.

 

А сегодня на этот же манеж выходят дети и внуки тех, кто с оружием в руках отстаивал их право на счастье, на мирное небо над головой. В ознаменование 40-летия Великой Победы здесь идет праздничное представление «Мира радостный салют». В создании этого яркого, красочного спектакля принимали участие и бойцы боевого подразделения «старого» Московского...

 

МИХАИЛ НИКОЛАЕВ

 

[Александр Рыбкин]

Последняя программа старого цирка

 

Иногда выехала повозка, запряженная оселом, и клоун в каком-то несообразном фраке соскочил с нее, снял белые перчатки, скомкал их и, не глядя, бросил (их на лету деловито поймала ворона), а он уже собирался показать фокус с кроликом, накрыв того платком, чуть нервно расхаживая вокруг него и делая пассы руками с взволнованной улыбкой дебютанта, — в ту же минуту стало ясно: это цирк, «фирменный» московский цирк, а этот номер — сюрприз новой программы.

 

 

Силовой жонглер ВАЛЕНТИН ДИКУЛЬ

 

Не только потому, что маленький оригинальный номер — новинка для москвичей. Сюрприз оказался гораздо приятнее и значительнее — на арене появился новый комический персонаж. Актер Евгений Шмарловский. Фокусник, дрессировщик. Правильнее всего сразу назвать его клоуном. Потому что в каждом движении, каждом повороте виден клоун, со своей пластикой, яркой и удачной внешностью. Возможно, он скоро перешагнет за рамки своего номера. Хотя известно, что творческие прогнозы всегда прекрасны тем, что впоследствии можно хорошо посмеяться над их несостоятельностью. Ошибиться бы в данном случае не хотелось. Но факт бесспорный — новый актер заявил о себе, а это уже событие.

 

И после выхода Шмарловского, в приподнятом настроении сменяли друг друга номера — и знакомые нам и незнакомые, но каждый из них со своим почерком, своим рисунком, ритмом. Семь номеров отделения как семь оригинальных, со вкусом собранных автографов, долгожданных и редких. И каждый полностью завладевал вниманием, вовлекал в круг своей игры и настроения. Да, это был стиль московского цирка на Цветном бульваре — легкий, смешливый, не отягченный композиционной вычурностью и без мудрствований лукавых.

 

Впрочем, «фирменный» цирк начался и до выхода Шмарловского: когда возник традиционный короткий парад, и участники программы в сопровождении «фолибержера» балерин спустились по лестнице, чтобы представиться, удивить покроем костюмов и исчезнуть. Цирк был и в первом номере — «Икарийских играх» под руководством Вячеслава Курбанова, где очень узнавался почерк Виктора Плинера, некогда создавшего образец в этом жанре и от рисунка которого пока не может освободиться никто из его последователей. Удивительным было и трио Расшивкиных (но о них — немного позже). А потом чуть нервно взмахнул руками Шмарловский, прикрыл кролика платком, зрители засмеялись, и, получив легкий тонизирующий толчок, в волнах праздника программа понеслась... Последняя программа старого цирка.

 

Потом в учебнике истории цирка это займет всего одну строку: в сезоны 1985/87 годов цирк был закрыт на ремонт. И для нас самих эти два года промчатся удручающе незаметно. И только проезжая в вечной спешке и суете по Цветному бульвару, окинем взглядом фасад — наглухо закрытые двери, ни плакатов, ни огней, словно дом своего детства, теперь заколоченный и покинутый. И к радости сегодняшней программы примешивается доля грусти, потому что предстоит не просто капитальный ремонт, постылая проза быта — укрепление купола, или цементирование фундамента, или что там еще?.. Ремонт — это повод. А в общем-то, последняя программа подытоживает какой-то огромный кусок в истории нашего цирка. Символическая пауза, чтобы остановиться и оглянуться.

 

Но столица зрелищами не оскудеет. И практически ничего не остановится. И уже сейчас в «конвейере» формируются те программы, которые будут показаны через два года, и нет в них ничего совершенно для нас неожиданного. Как не будет времени у тех, кто «делает цирк», останавливаться и оглядываться. Но люди, которые на Цветном проработали вместе по тридцать-сорок лет, объединенные эмоциями и событиями цирка,— оркестранты, бывшие мальчики-трубачи, а теперь солидные люди, старые билетеры, на глазах которых возникали и гасли десятки артистических карьер, постановщики номеров, балетмейстеры, завпосты, единственная из могикан прежней администрации Шевелева, которую весь город знает и весь город называет просто — Галина Алексеевна, и наконец, главный режиссер, который пришел сюда в сорок шестом году в студию клоунады в солдатской шинели и прошел пешком весь путь до высших почестей искусства,— для них старого цирка уже не будет, а будет какой-то другой, пусть лучше, светлее, удобнее. Но другой. А какой-то огромный кусок жизни уходит безвозвратно вместе с концом этой программы...

 

Два года — всего два года. Но до сих пор пауз не было. И в годы войны цирк работал, как военный завод, без выходных и перерывов. И сорок лет назад, в мае, без устали давались представления, выплескивая через край упоение победой, а на Манежной площади на наспех сколоченной эстраде каждые полтора часа выступал Карандаш. Цирк ничего не готовил специально, просто жил единым дыханием со всей страной, и у него были и свои награды, ордена и свои похоронки. Может быть, и поэтому, из ощущения единства родилась традиция не отмечать ничего нарочито, обходиться без высокопарности и фальши. Делать то, что для арены естественно. Цирк — прежде всего хороший цирк. И даже когда собратья цирка на Цветном увлеклись модными пышными действами, этот цирк старался держаться своей линии — прежде всего отличные номера. И вот теперь — празднование сорокалетия Победы, а летом — Международный фестиваль молодежи и студентов. И опять в программе нет громких слов. Есть номера и атмосфера праздника.

 

Евгений Биляуэр. Один из лучших соло-жонглеров. Его выступление хорошо вписывается в общий ритм и в то же время четко устанавливает собственный ритм.

 

Эквилибристы на першах — группа под руководством Алексея Сарача. Десять лет назад, заявив о себе как об очень сильных «першевиках», Сарачи за эти годы сохранили отличную форму и усилили трюковую часть работы. Уже сам их выход передает зрителям ощущение напряженности и внутреннего подъема труппы.

 

Первый трюк «падающий перш» заставляет ахнуть, даже если видите его не впервые. Сложная металлическая конструкция для финального трюка, пожалуй, несколько тяжеловата, но сама атмосфера исполнения этого трюка, по-моему, где-то соответствует нашим представлениям о технических экспериментах, пробах, конечно, не обозначенных конкретно, И в то же время не теряется ощущение, что это цирк, с современной аппаратурой и манерой исполнения.

 

Группа сивучей Николая Тимченко. Не так уж много неожиданного и невиданного может исполнить сивуч, во многом это похоже на номера с морскими львами. Но номер веселый, даже быстрый. У этих морских увальней есть, можно даже сказать, стремительность и кокетливость исполнения. И если добрая улыбка дрессировщика не обманчива, то можно поздравить цирк с появлением этого номера.

 

Атлет Валентин Дикуль. Фигура несколько необычная в жанре. В манере исполнения есть испокон принятое — игра вокруг гирь, которую зрители встречают с добрым юмором, когда эти гири гурьбой вытаскивают униформисты. А когда Дикуль, отдыхая, прохаживается по манежу, он это делает так сосредоточенно, как исполнители психологических опытов, быстрых математических вычислений. И внешность атлета необычна: слегка смахивает на профессора, читающего лекцию, и в то же время неудержимо напоминает древних викингов. Жаль только, что он, как и другие атлеты, исполняет трюк с закидыванием гири себе на шею, почти на затылок. Все.-таки есть в этом трюке много варварского.

 

И наконец, клоун Анатолий Марчевский. Как говорят за кулисами, «клоун, обреченный на успех». Уверенный, окрепший в мастерстве. В этой программе он показывает известные свои репризы: урок езды на моноцикле, игра с микрофоном и т. д. Играет он точно. Даже чуть слишком технично и точно. Лет двадцать назад, на арене Енгибаров вводил в репризы очень емкие и яркие символы — цветок, подаренный девушкой, сердце клоуна, живой «микрофон». Эмоциональное впечатление, оставленное на арене Енгибаровым, было очень сильным, и после него почти никто из молодых клоунов не смог выйти из круга его символов, образов, чтобы так или иначе не перестроить их на свой лад. В шестидесятые годы это было откровением на арене. Но переоценка ценностей незаметно произошла. Мы по-прежнему рады видеть клоуна, для которого лучшая награда — цветок. Но уже нет в этом восторга и первооткрытия. Марчевский — умный клоун. Он понял, что нужно обновление, что пора отрицать самого себя. И он стал Рыжим клоуном, радостным, шумным, говорливым. Рыжий дал ему второе дыхание, раскованность, освободил от молчания мима и некоторой его сентиментальности. После дебюта его Рыжего кажется, что Марчевский ждет не дождется, когда можно будет показать это свое воплощение в новом образе. Но в программе «Мира радостный салют» Рыжего нет, потому что он пошел бы с ней не в ногу...

 

Но это все — о втором отделении программы. Оно открылось парадом труппы, как бы подтверждая, что это и есть начало. А что же было в первом? Всего пять номеров — канатоходцы, гротеск-наездница, исполнительница акробатического этюда с голубями, воздушные гимнасты и объединенный ансамбль двух прыжковых групп. Смотрелось с интересом неутомленного зрителя и доброжелательностью. Даже с увлечением, потому что это было нераздельное царство художников-постановщиков (Ирина и Дмитрий Казачек), а режиссеры присутствовали незримо, властно держа поводья скорости. И было на что посмотреть — игра света, серебристый занавес с нежными прикосновениями зеленого, голубого и розового цвета, букеты застывшего в воздухе салюта, как люстры, опускающиеся над манежем. И темп, темп, темп. Словом, как будто все, к чему мы так стремились, отрицая поднадоевший дивертисмент, желая обновления и современности.

 

Как это было задумано? Как самостоятельное отделение или как расширенный пролог, пролог-акселерат ко второму, и ему предстояло нести смысловую нагрузку программы («Мира радостный салют»? Здесь нет номеров, которые прозвучали бы символически и возвышенно (а существование акробатического этюда с голубями в его нынешнем качестве вообще мне кажется сомнительным в системе цирков).

 

Нет, это был праздник. Просто праздник. Тот самый поток зрелища, шоу, сделанное на высоком уровне. Такие постановки называют «цирк, который немножко нецирк». В нем не находится места клоуну. А без клоуна цирк невозможен.

 

И вот, когда праздник кончается, умиротворенных и размягченных зрителей деликатно отпускают домой, постепенно гаснут огни, песни и впечатления, наступают минуты для сравнений.

 

В программах не бывают все номера в равной степени сильны и хороши, это нормальное явление. Но вот любопытная вещь: любой из номеров первого отделения мог бы раствориться среди номеров второго. Между тем как номера второго не могли бы встать в первое. А если бы кто-то из великолепной семерки и встал, то разрушил бы его. Ни Тимченко с его сивучами, ни Евгений Биляуэр, который невозмутимо садится на барьер и начинает игру в булавы с малышами в первом ряду, и неизвестно, сколько продлится эта игра сегодня — минуту, две или три? Ни Шмарловский, ни серьезные и сосредоточенные Сарачи, ни Марчевский. Все они очень самостоятельны по почерку, их номера предполагают возможность актерской импровизации и внутренний сюжет. (Собственно, такие данные и позволяют зрителю попереживать душевно, посмеяться, отложить какие-то впечатления себе «на потом».) А в первом отделении номера, говоря мягко, не страдают переизбытком этих качеств. Не знаю, случайно или очень продуманно так распределились номера. Наверное, продуманно. Как это ни парадоксально, но выступления более размытые, несамостоятельные легче укладываются в рамки этого «нецирка», где властвует темп и еще раз темп. И так и виден режиссер, стоящий за кулисами с метрономом в руке. Но, кстати, и отличная маленькая интермедия — соло балетмейстера (Маковской Н.) и опять же художников Казачков — «выход звездочек салюта» — этот кусочек вдруг оказался осмысленно видным именно во втором отделении.

 

Не знаю, предполагают ли границы «нецирка» вообще желательным для себя отсутствие индивидуальностей, принцип кордебалета в номерах и суровую диктатуру режиссера. Или новейший цирк еще не нашел четких очертаний; и суждено ему утвердиться или погибнуть, будет зависеть от его отношений с клоуном.

 

Но один из номеров второго отделения мог бы появиться в первом, став его центром, даже стержнем. Он просто рожден, чтобы стать живым символом вот такой, посвященной победе программы. И нерасхожим символом вроде белого голубя. Я имею в виду семью Расшивкиных. Да, в цирке множество «семейных» номеров, но пусть бы даже в них участвовали одновременно мама, папа, дочь, сын, дядя и племянники — все равно их родство, как правило, остается закулисным фактом, а на арене есть партнерство в работе. Расшивкины — это семья. С первой секунды их появления семья, художественный образ, даже символ семьи. Их семейные узы так крепки и очевидны, что трудно поверить, зная, как не ахти владеют искусством перевоплощения цирковые артисты, что семейное трио может идти не от искренности и естества, а поставлено режиссером. В них действительно есть что-то человеческое, вечное, излучающее свет мира и добра, вызывающее смутную зависть и грусть у тех, у кого это не состоялось. И если бы это светловолосое трио немного акцентировать, провести от начала к финалу... Ведь истинный смысл и результат великой Победы и есть в возможности существования вот такой вечной семьи...

 

Режиссеры постановщики народный артист СССР Юрий Никулин и Владимир Крымко — им в интуиции не откажешь. И символичность в самой программе все-таки есть. В последней программе старого цирка. Так получилось, что традиционный московский дивертисмент и отлично сшитый по моде «немножко нецирк» встретились. Столкнулись лоб в лоб традиции и поиски. И видавший виды дивертисмент, озорно подмигнув, легко отыграл этот тайм у своего модного собрата.

 

А добрый старый цирк, начавшийся со знаменитого цилиндра и кресла господина Саламонского (которое, кстати, только на днях снесли на склад), переживший и повидавший за свои сто пять лет и красоту конных пантомим, и прыжки Лазаренко, и таинственную усмешку Кио, и блистательные плеяды последних сорока лет, — он был уютным домом для своего долгосрочного коверного Карандаша, экзаменом для Олега Попова и Енгибарова, он остается таким же уютным, доверительным, почти домашним для артистов и для зрителей. И он дает свою последнюю программу, осененный добротой знаменитого клоуна, стоящего сегодня во главе его.

 

НАТАЛИЯ РУМЯНЦЕВА

 

 

[Александр Рыбкин]

Баллада об укротителе

 

Шел бой за город,

Бой за каждый дом.

За каждый метр

России нашей вечной...

Но мой рассказ,

пожалуй,

не о том.

 

А, впрочем, нет,

о том,

о том, конечно!

Горело все — металл,

кирпич,

вода,

 

Все встало на дыбы

подобно аду!

Такое доводилось не всегда

Увидеть и бывалому солдату.

 

И в том аду,

где смерть,

огонь

и дым.

 

Где и укрыться некуда, казалось,

Остался чудом цел и невредим

Цирк-шапито

на площади вокзала.

 

Он был похож на старого коня —

Куски брезента гривою висели.

Он был нелеп средь этого огня, —

Хранитель довоенного веселья!

Пехота наша шла и шла вперед

 

От дома

к дому.

И бойцов теряла.

 

Пробился к цирку поредевший взвод

И занял площадь около вокзала.

Бродила рядом смерть,

но ей назло

 

(Солдатской шутке не преграда это)

Бойцы смеялись — вот ведь, повезло!

Впервые в цирк попали без билета...

 

А среди них

один,

немолодой

Сержант,

уже помеченный войною,

 

Зашел в манеж, унылый и пустой.

И вспомнил вдруг

далекое,

иное...

 

...Зал цирковой огнями освещен.

Оваций гром катился по партеру.

Себя,

себя в манеже видел он,

 

А рядом — пумы,

тигры

да пантеры.

 

Он их любил, как маленьких детей,

По-цирковому нежно и упрямо.

Он очень их любил,

хоть от когтей

 

На теле часто оставались шрамы!

Всю жизнь он у манежа был в плену.

Цирк для него был матерью и домом...

Но взрыв опять в действительность вернул.

 

Стрелял фашист

по куполу крутому.

И дыр в брезенте,

что на небе звезд!

 

Гуденье мин,

надсадный вой шрапнели.

И били пули

слепо, вперехлест,

 

И лонжи перебитые звенели.

Фашист зверел десятками атак,

Все безуспешно.

Но зловещей тенью

 

В горячке боя

незаметно

танк

Вдруг появился,

словно привиденье!

 

Прорвав брезент,

взломав щиты собой

И развернувшись

по рядам партера,

 

Туда,

где шел кровопролитный бой,

Ползла в манеж немецкая «пантера».

Секунды асе решали.

 

И тогда

(Черта артиста — делать все мгновенно),

Как в клетку в довоенные года,

 

Сержант шагнул с гранатой на арену.

Они сошлись в манеже,

на ковре.

 

Он был спокоен

и в Победу верил.

Как не похожи на его зверей

Вот эти бронированные звери!..

 

Тут свастика чернеет на броне...

И ненависть на шее вздулась веной.

Впервые, может, стала на войне

Арена цирка

боевой ареной!

 

Всю злость вложил он в яростный бросок.

И грохот прокатился по партеру.

Смешная мысль ударила в висок —

— Зачем живую обижать пантеру?!

Сержант был ранен.

 

Выжил.

Победил!

Вернулся в цирк,

как до войны когда-то.

 

Но шрам от той «пантеры»

на груди

Объединил артиста и солдата!

[Александр Рыбкин]

Старый двор. Рассказ - быль

 

Давно это было. Еще до войны.

 

В солнечный весенний день я сидел у себя на балконе и прислушивался к ребячьим крикам со двора. Не так уж давно закончился ремонт дома, и строители ушли, оставив во дворе такое количество хлама, что было удивительно как это ребята ухитряются играть там в футбол!

 

 

Уже давно я размышлял о сценарии про наш захламленный двор про ребят, которым опасно там играть, про войну с управдомом. Сценарий был почти готов, но не получилась фигура управдома: в те времена на эстраде, в кино, по радио без конца высмеивались управдому и были постоянной мишенью для сатиры. Образ у меня не получался. Все казалось банальным и тысячу раз виденным. Мои размышления вдруг прервал футбольный мяч, попавший сначала в меня, потом проскакавший по балкону и полетевший вниз... Ребята весело хохотали внизу во дворе. Там были и мои ребята. Я крикнул им:

 

— Сейчас же марш домой! Мы же сегодня в цирк идем.

 

Через три минуты запыхавшиеся, раскрасневшиеся Светлана и Колик были дома, прыгали вокруг меня и орали:

 

— В цирк, в цирк, в цирк!! I Самый напряженный момент, когда уже расселись зрители, когда вспыхивают лампочки и освещают арену, когда уже гремит музыка и начинается «парад-алле», как его раньше называли, а сейчас именуют прологом. В блестящих, сверкающих костюмах выходят акробаты и жонглеры, воздушные гимнасты и дрессировщики, а последним появляется Карандаш. И сразу — взрыв хохота, аплодисменты. Он еще ничего не делает, просто идет своей неповторимой походкой, снимает шляпу, раскланивается со зрителями, роняет ее, начинает поднимать, а она отскакивает... Хлопают, смеются ребята, гремит музыка, представление началось... И я получаю удовольствие не меньше, чем ребята. Вдруг у меня мелькает мысль: а что если управдомом сделать Карандаша? Мысль эта вроде ни к селу ни к городу, но она не оставляет меня, я уже представляю его с большим управдомов-ским портфелем. Я жду каждого его выхода и прикидываю, как все это может быть... Только не надо заставлять его перевоплощаться в управдома, надо просто снимать его как Карандаша, в его маске, и это неизбежно будет очень смешной управдом. Да еще какой!..

 

Признаться, я впервые в цирке невнимательно следил за номерами, мысль лихорадочно работала, я отмахивался от вопросов ребят, чем очень их удивлял...

 

В антракте я набрался нахальства и пошел к Карандашу. В ответ на мой осторожный стук раздался собачий лай, а затем я услышал голос: «Войдите!» Я вошел, Поздоровался. Карандаш смотрел с недоумением. Представился и объяснил цель своего прихода. Рассказал о сценарии, о том, что еще много много в Москве старых захламленных дворов, где негде играть ребятам, где можно сделать спортивные площадки, где можно рассадить

цветы и деревья, где хорошо будет отдыхать и играть ребятам...

 

— Не очень-то у меня получается с кино. Снимался уже порядочно, но радости не было... Наверное, потому что я цирковой артист...

 

— А вы и в картине им останетесь. Я не собираюсь вас заставлять играть управдома, я хочу, чтобы был Карандаш-управдом...

 

Михаил Николаевич рассмеялся.

 

— Ну, не знаю, как это получится. Я впервые слышу такое предложение. А сделать картину о старых дворах дело доброе...

 

Звонок, возвещавший конец антракта, положил конец нашей беседе.

 

— Я с вами не прощаюсь, Михаил Николаевич. Мы скоро увидимся, и вы дадите ответ. Познакомлю вас со сценарием. И не обижайте отказом маленьких ребят — они вас очень любят..,

 

И вновь ярко вспыхнули лампионы над ареной.

 

Под мелодичный вальс танцевали, кружились на арене лошади, разлетались опилки из-под копыт... Но я весь еще был в разговоре с Карандашом и ничего как следует не видел. И тут на манеж выбежал Карандаш. Я так и ахнул: он выбежал с большим портфелем в руках, очень деловито прошелся и вдруг стал считать зрителей, указывая пальцем и шевеля губами. Это было настолько смешно, что цирк взорвался от хохота, а я ликовал: значит, Карандаш согласился... Но как он догадался о портфеле? Я радовался как ребенок — вопрос с управдомом для меня был решен...

 

Вот так случилось, что Карандаш дал согласие сниматься. Но какие же муки я претерпел со сценарием! Помню одни из заседаний худсовета на студии. Все взахлеб ругали мой сценарий, который я так и назвал: «Старый двор». Один редактор особенно разбушевался:

 

— Это что же такое, — кричал он и бил себя в грудь, — до каких пор мы будем высмеивать управдомов, это же давно стало пошлым и, кроме того, совсем не смешно... И довольно издеваться над управдомами — это тоже нужная профессия.

 

— А я и не думаю издеваться над управдомами, — перебил я сердитого редактора, — наоборот, управдом будет очень мягким и смешным.

 

— И как же вы это сделаете? — с издевкой спросил мой оппонент, — судя по сценарию...

Я не дал ему договорить:

 

— Очень просто, управдома будет играть Карандаш.

 

Высокое собрание ахнуло, тут же раздались голоса в пользу Карандаша, все заулыбались, а председательствующий сказал:

 

— В таком случае, предлагаю сценарий утвердить.

 

Карандаш и тут мне помог...

 

Я стал часто бывать в цирке, мы подолгу разговаривали с Карандашом, спорили, Михаил Николаевич что-то показывал, и для меня это были счастливые минуты. Сценарий пошел на утверждение в Министерство, пролежал там довольно долго и, наконец, был принят без всяких поправок. Мы могли приступить к съемкам. Уже была осень, на улице холодно, а ребята должны были сниматься в летних костюмах. И вот первый съемочный день. Мы нашли хороший (для картины) старый и захламленный двор. Его почти не пришлось декорировать. Приехал Карандаш. В этот день в доме хозяйки оставили своих мужей без обеда, ребята забыли про свои игры, зрители аплодировали, и мы ничего не могли с ними поделать. Приглашенная милиция также не помогла, поскольку милиционеры тоже с азартом аплодировали и хохотали, глядя на Карандаша. А Карандаш крутился во дворе со своим портфелем, играл с ребятами и дворниками в футбол, шлепал по лужам, падал на какой-то грязный мешок, вскакивал, отряхивался и ухитрялся не выпускать из рук здоровенный управдомовский портфель. Двор хохотал, из окон высовывались веселые зрители, и жизнь в доме пошла самая развеселая.

 

Наша съемочная группа радовалась, несмотря на испорченную фонограмму и необходимость все заново озвучивать. Мы сами превратились в зрителей, я был бесконечно счастлив, что в картине снимается Карандаш. Я уже считал, что с картиной все в порядке... Как вдруг... В жизни часто случается это злополучное «вдруг». Вдруг на съемку приехала какая-то комиссия из Мосздравотдела и категорически запретила снимать холодной уже осенью ребят в летних костюмах. Напрасно мы умоляли, клялись, что будем одевать теплое под рубашки, упрашивал даже Карандаш — комиссия была непреклонна. Трудно передать, в каком мы были отчаянии...

 

Собрали экстренное совещание. Выход один — ехать на юг. Но тут взял слово Карандаш, коротко сказал: «Меня не отпустят из цирка». Мы так и ахнули, об этом никто и не подумал. На другой день я помчался в цирк к старому своему знакомому, режиссеру Борису Шахету. Я очень на него надеялся. Но когда рассказал ему о сложившейся ситуации и попросил отпустить Карандаша, он изумился:

 

— Ты серьезно? Ты что, не понимаешь, что Карандаш — это аншлаги в цирке? Никто нам не разрешит его отпустить. И мне и директору снимут головы.

 

Я совсем не хотел, чтобы у моих друзей поснимали головы, и совершенно обескураженный ушел из кабинета. И направился прямо к Карандашу. Сказал ему:

 

— Спасайте, Михаил Николаевич! Хотите, на колени встану...

 

— На колени не нужно. Давайте лучше придумаем, что делать. Есть у меня одна мысль: выходных дней у меня пять или шесть накопилось. Накоплю еще пару. В семь дней управимся?..

 

— Креста на вас нет, Михаил Николаевич, у меня двадцать запланировано!

 

— Креста действительно нет, но на больший срок не смогу... Да и то все это под большим вопросом.

Ну что рассказывать дальше...

 

Как удалось Карандашу вырваться из цирка и приехать к нам в Сухуми, где уже был построен московский двор и где все было готово к съемкам, это осталось его тайной, Факт тот, что он приехал, и мы с ходу стали его снимать. Есть выражение: работали как черти! Так вот черти могли позавидовать нашей работе, когда за семь дней был отснят материал, рассчитанный на двадцать. Никогда не забуду, как безотказно работал Карандаш... Запомнился последний день. Мы отснимали последний кадр, а уже около съемочной площадки стояла машина, и Карандаш, весь мокрый, прыгнул в нее, как был в гриме, с неразлучным портфелем в руках. Мы кричали ему вслед, благодарили... И ведь все удалось доснять. Прошло много лет, я снял много картин, но до сих пор не понимаю, как все это получилось...

 

Картина вышла на экраны. О ее успехе я не стану говорить.

 

Но расскажу об одной встрече с картиной уже во время войны. 1943 год. Я служу старшим сержантом в полку связи. Наш полк формирует маршевые роты и отправляет на фронт. Целые дни мы проводим на плацу, лазаем на телеграфные столбы, тянем связь. За день уставали страшно, а вечерами у нас еще была строевая прогулка, которую мы ненавидели всеми силами души: слишком уставали за день. И вот во время одной из таких прогулок ко мне подбежал солдат из полкового самодеятельного оркестра и сообщил радостным тоном:

 

— Слушай, Немоляев, «Старый двор» — твоя кинокартина?

 

— Моя! А что?

 

— Так ее сегодня показывают в клубе. По требованию бойцов второй раз крутят...

 

Помкомвэвода, услышав разговор, направился к нам. Взгляд его был суров.

 

— Разрешите обратиться? — козырнул я ему.— В клубе мою картину показывают! Разрешите пойти?

 

Помкомвэвода посмотрел на меня с таким изумлением, как будто увидел в первый раз.

 

— Как — твоя?.. Сам снял, что ли?

 

— Я режиссер этой картины!

 

— Идите! — неожиданно заулыбался помкомвэвода. — Значит, сам — кинокартину!

 

Вместе с солдатами мы побежали в клуб. Он находился неподалеку в деревянном здании. Еще издали мы услышали раскаты громкого смеха. Не скрою, сердце мое отчаянно забилось. Для меня все было так неожиданно, работа в кино казалась такой далекой, уже столько всего было пережито... Иногда казалось, что ничего не было. Не было дальних экспедиций, бессонных ночей, радостных встреч со зрителями, бурных премьер в Доме кино...

 

Мы вбежали в клуб. На экране крутился, играл с ребятами Карандаш, мяч стукался об его шляпу, прыгали и играли дворники, и смех в зале был неудержимо заразительным. А я, можете мне поверить, чуть не заплакал. Каким прекрасным напоминанием о мирной жизни была наша веселая картина для солдат, отправлявшихся на фронт!

 

В зале вспыхнул свет. .Солдаты, топая тяжелыми ботинками, направились к выходу, продолжая смеяться.

 

Я стоял счастливый и взволнованный. Никогда никакой просмотр моих картин так еще не волновал меня. На другой день утром меня вызвали к командиру полка. «Батю», как звали его все в полку, и любили и побаивались. Был он строг, с крутым характером...

 

— Товарищ полковник, старший сержант Немоляев по вашему приказанию явился!

 

— Явился?

 

— Так точно!

 

— Это твою картину вчера в клубе показывали?

 

— Так точно. Мою.

 

— Смешная. А ты понимаешь, что солдатам, отправляющимся на фронт, им смех во как нужен?

 

— Понимаю.

 

— Так какого черта ты здесь на столбы лазаешь, связь тянешь, твое дело искусством заниматься. Что у нас, так уж и некому на столбы лазать...

 

— Время такое, товарищ полковник!

 

— Время-то, оно время... Слушай мою команду. Наш самодеятельный оркестр знаешь?

 

— Знаю, товарищ полковник. Хороший оркестр!

 

— Правильно, хороший... А с репертуаром плохо. Тексты хорошие нужны для ведущих. Приказываю написать новую программу, чтобы веселая была и неглупая... Вот и напиши... Что-нибудь вроде: «На Запад!»

 

— Верно, товарищ полковник, только может быть: «ВПЕРЕД, НА ЗАПАД!»

 

— Это еще лучше. Вот и выполняй. От всех занятий освобождаю.

 

— Разрешите идти?

 

— Идите. Только вот что. Будете писать Карандашу, передайте ему благодарность от нашего полка... Большую благодарность...

 

BЛ. НЕМОЛЯЕВ

 

 

 

[Александр Рыбкин]

Георгий Константинович Кадников

 

В цирковой среде хорошо знают Георгия Константиновича Кадникова. Актер, режиссер, литератор, отдавший всего себя искусству цирка. В 1943 году Кадников окончил техникум циркового искусства. Руководил акробатической группой. Выступал в эксцентрико-акробатических скетчах, затем начал работать клоуном.

 

Во время Великой Отечественной войны попал в окружение... Перенес тяготы фашистского плена, бежал, был схвачен, заключен в лагерь смерти.

 

С 1960 года Георгий Константинович был режиссером Львовского, Одесского и других цирков, коллективов. Он увлеченно участвовал в создании циркового репертуара.

 

Его памяти посвящает свою балладу поэт Леонид Куксо. Она отражает лишь один из эпизодов жизни Георгия Кадникова, сумевшего в нечеловеческих условиях плена не утратить силу духа, остаться истинным человеком».

 

Взрывом прерван концерт под
Вязьмой...
Грязь дорожная до колен..

Шины, как ни газуй, увязли...
Окруженье...
И — долгий плен. ...
Автоматами в спину тыча,
Все людские отняв права,
Нарекли:

«Девяносто семь тысяч двести шестьдесят два».
На рассвете — в каменоломни
— Под присмотром цепных собак...
На закате — в немой колонне...
(« — Шнель, де швайне!») — в сырой барак...
Проклят будь, пятизначный номер!
— Ночь побега...
Сирены вой... Плётка!.. Карцер.

 

Другой бы помер
— Страшный номер.
Не цирковой.
Крематорий дымит привычно
И, испытывая судьбу,

На поверке остришь публично:
« — Ох, не вылететь бы в трубу...»
Небо в копоти...

Юмор жуток
— Из души рвется смертный крик...
Клоун!
Дай людям радость шуток,
Пусть последний, но будет цирк! ...

От эсэсовцев по-секрету
Собирали тебе наряд —
Шляпа, пестрый пиджак, штиблеты,
Бантик, трость...

В час условный это
Всё на нарах лежало в ряд.
Даже зеркала был осколок!
Брови уголь печей чернит...

А чтоб ярким был рот твой, клоун,
Красный выкрали стрептоцид,
Он впервые такой целебный!..
Изготовили грим всерьез

(Крошка с каждого!) — мякиш хлебный
Превратился в клоунский нос.
И ты вышел в барачном свете,
Как при блеске прожекторов,

За весь клоунский род в ответе,
Людям сердце отдать готов!
Ты жонглировал, кувыркался
(Где-то лагерный пес рычал...),
Полосатый народ смеялся!

Тихо «браво» тебе кричал.
Отрываясь от скотских буден,
Подконвойные, черт возьми,
Воскресали душою люди,

Ощутив себя вновь — 
Людьми!

«— Жора, бис!»
И вновь балагурил
Меж трехъярусных мрачных нар...
Появись тогда блокенфюрер
— Горек был бы твой «гонорар»...
Много было и до и после
У тебя выступлений, но
Память в душный барак уносит,

 

Где сверкающих глаз полно... —

Миг отчаянного задора!.
...И пройдя сквозь фашистский ад,
— «То была,» — признавался Жора,
— «Моя лучшая из клоунад».

 

 

Леонид Куксо

[Александр Рыбкин]

ЗНАМЕНА ВРУЧЕНЫ

 

Состоялось вручение переходящих Красных Знамен, вымпелов, призов и памятных подарков творческим организациям Москвы за военно-шефскую работу среди воинов Советской Армии.

 

Переходящие Красные знамена завоевали коллективы Мое-концерта и цирка на Цветном бульваре. Цирку на Ленинских горах был вручен вымпел. Московской городской филармонии — памятный подарок.

 

 

На фото: Красное Знамя вручено коллективу Московского цирка на Цветном бульваре. Генерал-майор Ф. ГАВЕЛОВ, председатель горкома профсоюза работников культуры В. МОИСЕЕВ, народный артист СССР Ю. НИКУЛИН.

 

 

[Александр Рыбкин]

Цирк на сцене на гастролях  в Никарагуа

 

Вся наша группа испытала огромное волнение, когда узнала о предстоящих гастролях в Никарагуа. Ведь к борьбе ее героического народа приковано внимание передовых людей всего мире. И нашему коллективу выпало такое почетное задание: познакомить никарагуанцев с жизнеутверждающим искусством советского цирка.

 

Улетали мы из Ленинграда. Как всегда, приезжая в этот город на Неве, невозможно не посетить его музеи, выставки, дорогие всем нам исторические места. На этот раз для нас организовали экскурсию по местам неувядаемой боевой славы города. Мы как бы заново пережили все те невероятные трудности и лишения, которые вынесли ленинградцы в лихую годину, борясь с ненавистным фашизмом. Они боролись, они стояли насмерть, но победили. И сегодня, сорок лет спустя, их подвиг волнует и вдохновляет всех живущих на земле.

 

И вот мы в Ленинградском аэропорту. Режиссер-постановщик программы С. Макаров, провожая нас, пожелал успеха. Мы заверили его, что выполним все поставленные им творческие задачи.

 

Через шестнадцать часов полета наш самолет приземлился в никарагуанской столице Манагуа. Было раннее утро. Нас встретили очень тепло, доброжелательно и сразу повезли в гостиницу. Тихий город. Навстречу автобусу бегут пальмы. И вначале показалось — все полно покоя и мира. Но вот один за другим стали попадаться разрушенные дома, а в тех, где жили люди, были выбиты стекла, снесены крыши. Нам пояснили: произошло землетрясение, стихийное бедствие унесло тысячи человеческих жизней, но нынешняя напряженная обстановка не дает возможности заниматься строительством. 

 

Из гостиницы мы направились к месту наших гастролей и сразу же приступили к подготовке «рабочей площадки». Времени до начала представления оставалось не так уж много и поэтому все немедленно включились в работу и завершили ее буквально за несколько минут до выхода на манеж. Устали невероятно, но собрали все силы, чтобы зрители увидели — перед ними выступают «Романтики». Всю усталость, напряжение, недоделки оставили мы за кулисами, и публика увидела программу легкую, веселую, с настоящим цирковым задором.

 

Сейчас рассказывать об этом просто. А тогда... Как жонглеру победить усталость рук, где взять сил акробатам, гимнастам, эквилибристам, если они не спали ночь, устраивали рабочую площадку, распаковывали реквизит? Но зал переполнен, звучит музыка, звучат слова: «Пусть всегда будет солнце!» И мы начинаем свой парад...

 

Впереди шли артисты, которые несли советское и никарагуанское знамена. Зал разразился возгласами: «Вива Советика! Вива Никарагуа!» Возгласы эти были слышны далеко за пределами здания, где шло представление.

 

Наше первое выступление мы дали в день пятой годовщины сандинистской революции. Никто не смог помешать никарагуанцам отметить свой праздник независимости. И мы были счастливы, что успели все подготовить в тот же день. Тут надо отметить энергичную деятельность руководителя нашей гастрольной поездки М. Мосягина, сделавшего все, чтобы программа началась точно в намеченный час.

 

Наше представление посетила генеральный секретарь ассоциации сандинистских работников культуры Росарио Мурильо. После спектакля для нас был устроен прием, на котором Росарио Мурильо сказала много теплых слов в адрес советских артистов и сообщила, что будет просить о продлении гастролей, это даст нам возможность больше поездить по стране, и большее число зрителей смогут посмотреть наше искусство.

 

Выступления в столице проходили с успехом. Мы включили в программу никарагуанских акробатов с подкидными досками, делились с ними творческим опытом.

 

 

После заключительного выступления

 

В один из свободных вечеров побывали в театре, посмотрели замечательный балетный спектакль, где рассказывалось о борьбе и победе свободолюбивого никарагуанского народа. Театр все еще полуразрушен, актеры танцевали на большой сцене с колоннами, а потолком им служило звездное небо, и от этого спектакль производил совершенно особое впечатление.

 

Закончив гастроли в Манагуа, коллектив «Романтики» отправился по стране. В некоторых городах мы оказывались первыми советскими людьми, которых повстречали и с которыми познакомились никарагуанцы. Наши представления посмотрели более ста тысяч зрителей. Работали в самых различных, порой довольно сложных, условиях. Когда начинался дождь, он лил на зрителей, но они не покидали своих мест, продолжали демонстрацию своих номеров и мы. Выступали под палящим солнцем, работали поздним вечером, освещаемые автомобильными фарами. Переодевались и гримировались в автобусе, в санитарных палатках, а иногда и просто на улице. Трудно приходилось во время дождя гимнастам на бамбуке Наталии Фернандес и Константину Костюку, гимнастке на корд де парели Светлане Островерховой: вода лилась сквозь прохудившееся шапито на их аппаратуру, руки скользили, но артисты всегда доводили выступление до конца. Для велофигуристов Татьяны, Виктора и Бориса Балан невозможно было сделать и перевозить за собой деревянный пол, поэтому манеж заливали цементом. После окончания их номера стелили ковер, на манеж выходили жонглеры, эквилибристы, и ноги их проваливались в мокрую губку ковра...

 

Теперь можно признаться, что и мне, клоуну, нелегко было весь вечер исполнять репризы на таком манеже. А темповые жонглеры Галина и Александр Гульченко приспособились ловить влажные, скользкие булавы и делали это с успехом. В таких условиях никарагуанские акробаты не всегда могли работать. По наши артисты проявляли удивительную стойкость, выдержку и работоспособность, что постоянно отмечалось в рецензиях наряду с оценками отточенного мастерства советских артистов. Газеты много писали о тех, кого я уже упомянул выше, а также часто отмечали Лидию Шевчук, исполнявшую пластический этюд, антиподистку Татьяну Костюк, музыкальных эксцентриков Маргариту и Юрия Мархвинских, эквилибриста на катушках Анатолия Белуху, эквилибриста на свободной проволоке Владимира Слободенюка. Не меньшим успехом пользовался квартет под руководством Владимира Комара в составе Олега Соколова, Станислава Израиляна, Анатолия Шевчука.

 

Мы побывали с гастролями в городах Леоне, Гранаде, Масае, Хинотепе. Выступали перед солдатами народной санди-нистской армии. Ко мне как-то подошел один из военных и выразил сожаление, что мы приехали в их страну в столь трудное время и нам поэтому приходится нелегко. Я ответил, что наш коллектив считает эти гастроли своим почетным заданием. И рассказал, как в годы Великой Отечественной войны артисты выезжали на передовую с концертами, в осажденном Ленинграде сумели дать симфонический концерт, а футболисты организовали матч. Оказалось, мой собеседник читал и слышал об этом.

 

Не могу не рассказать о праздновании фиесты, которую посчастливилось наблюдать в Масае. По улицам шли люди в больших сомбреро, в ярких национальных костюмах, наездники гарцевали на лошадях в красивом убранстве. Жители вышли из домов. Не все могли сесть на лошадей, но в фиесте участвовали все. Мы любовались этим красивейшим национальным праздником, а люди узнавали нас, благодарили, пожимали руки.

Чтобы большее число жителей могли увидеть нашу программу, нас показали по никарагуанскому телевидению.

 

И еще немного о наших поездках по стране. Мы едем в Хинотепе, дорога проходит через самую высокую горную вершину, медленно поднимаясь вверх. Сразу заметно холодает. Если смотреть в окно автобуса, то создается впечатление, будто летишь в самолете. Внизу виднеются разнообразные деревья, расстилаются кофейные плантации. Вдруг все заволокло туманом. Но это не туман, это настоящие облака. Ночью, когда возвращаемся в Манагуа, молочные облака так густы, что свет фар с трудом пробивает их. Едем совсем тихо...

 

А двумя днями позже на этой горной дороге бандиты напали на автобус и обстреляли его, убив и ранив около тридцати человек.

 

Во время гастролей нас постоянно окружали артисты первого национального никарагуанского цирка. Они взяли на себя все хозяйственные заботы, помогали нам во время представлений — стояли в уни-

форме. Мы со своей стороны передавали молодым артистам свой творческий опыт, репетировали с ними. А когда закончили гастроли, подарили им часть реквизита.

 

Из разных городов приезжали к нам артисты небольших частных цирков. В одном таком цирке нам удалось побывать на представлении. В нем участвовали только дети, показывая пять номеров. Единственный взрослый исполнитель — хозяин и руководитель цирка. Он пел куплеты и играл на трубе. Один из мальчиков был ударником. Труба и барабан — вот и весь оркестр. Крыши в этом цирке не существовало. Железные колья, вбитые по кругу, и привязанная к ним холстина образовывали манеж. Первым номером выступила девочка, которая демонстрировала разные гимнастические позы на обыкновенной веревке, которую подтягивали вверх до перекладины, привязанной к двум мачтам. После исполнения каждой позы юную артистку опускали на дорожку, служившую ковром. Затем мальчик-ударник исполнял клоунаду. Для этого из зала вызывались ребята и затевалась детская игра.

 

Представители ассоциации работников культуры попросили нас провести беседу с артистами национального цирка и работниками частных цирков. Люди съехались из разных концов страны, чтобы послушать о том, в каких условиях живут и трудятся советские артисты. М. Мося-гин говорил о национализации цирков в 1919 году, об организации циркового училища, о наших огромных стационарах. Парторг коллектива В. Комар рассказал о деятельности профсоюзов, о льготной пенсии для артистов и многом, многом другом. Слушали их с невероятным интересом.

 

А гастроли тем временем продолжались. Сложные, напряженные. Но каждую свободную минуту мы стремились использовать для знакомства со страной, с ее людьми.

 

...Мы на экскурсии возле вулкана Сант-Яго. Это высокий вулкан с большим, вечно дышащим кратером. Но «дышит» он по-разному. Во время сильных дождей начинаются землетрясения. Одно мы испытали сами. Ранним утром что-то затряслось, затрещало, моя кровать вместе со мною подъехала к стене и принялась стучать по ней. Я удивился: что за явление? А местные жители уже выбежали на улицу с самыми необходимыми вещами и не возвратились в дома, пока все не успокоилось. Оказалось, в эти сутки было зарегистрировано более семидесяти толчков. А в 1972 году из вулкана полилась раскаленная лава и обуглила все на своем пути. И теперь мы стоим возле этого вулкана. Из кратера идет пар с запахом сероводорода. Пар скрывает бездонную пропасть. Нам рассказали, как самосовцы бросали с вертолетов заключенных революционеров в эту огнедышащую пропасть.

 

Поднимаясь к вершине вулкана, увидели в застывшей лаве цветок с красненькими небольшими бутонами. Удивительный цветок! Мы спросили его название. Нам ответили: «Это наш национальный цветок саконороге». Все сгорело, а он снова растет и цветет на бесплодной почве. Наверное потому-то никарагуанцы и считают его своим национальным цветком.

 

Заключительное наше представление состоялось в Советском Союзе на Красной площади. Не удивляйтесь. Так называется один из рабочих районов Манагуа. Два флага — советский и никарагуанский — реют над этой площадью в честь дружбы наших народов. Прямо на площади и состоялось наше прощальное выступление.

 

На площади было очень много детей, которым мы роздали подарки, привезенные из Советского Союза. Подарки, которые собственноручно смастерили пионеры и школьники Москворецкого района столицы. Как только завершилась наша программа, никарагуанские дети устремились к нам с цветами, а мы в ответ дарили им игрушки, которые многие из этих ребят впервые в жизни держали в руках. Можете себе представить, какое волнение испытали мы, когда дети осторожно брали игрушки, прижимали их к себе, гладили... Наши женщины плакали, да и мы тоже, что греха таить, смахивали слезы. И желали, от всей души желали, чтобы у этих детей всегда было мирное небо над головой и чтобы они через много лет смогли показать своим детям игрушки, присланные школьниками Москвы...

 

[Статуй]

Теперь можно признаться, что и мне, клоуну, нелегко было весь вечер исполнять репризы на таком манеже. А темповые жонглеры Галина и Александр Гульченко приспособились ловить влажные, скользкие булавы и делали это с успехом. В таких условиях никарагуанские акробаты не всегда могли работать. По наши артисты проявляли удивительную стойкость, выдержку и работоспособность, что постоянно отмечалось в рецензиях наряду с оценками отточенного мастерства советских артистов. Газеты много писали о тех, кого я уже упомянул выше, а также часто отмечали Лидию Шевчук, исполнявшую пластический этюд, антиподистку Татьяну Костюк, музыкальных эксцентриков Маргариту и Юрия Мархвинских, эквилибриста на катушках Анатолия Белуху, эквилибриста на свободной проволоке Владимира Слободенюка. Не меньшим успехом пользовался квартет под руководством Владимира Комара в составе Олега Соколова, Станислава Израиляна, Анатолия Шевчука.

 

 

   Забавно, в мае восемьдесят пятого   я ещё таскал кирзачи армейские - а спустя четыре года  уже  работал со всеми  указанными тут очень хорошими артистами и музыкантами. И  до пенсии мне уже оставалось шесть лет.    

[Александр Рыбкин]

Стой! Кто идет?»

 

Этот окрик, как гром среди ясного неба, повергал нас я откровенную панику. Впрочем, говорить о ясном небе просто нелепо, потому, что «Стой! Кто идет?» мы слышали в основном ночью, а затемненной Москве. Именно тогда, в самое тяжелое для страны время, мы, группа артистов, оставленные в Москве для обслуживания защитников столицы, поняли, что такое для солдата светлая минута отдыха.

 

За много лет работы на эстраде я не чувствовал такой» потребности в нашей профессии, как в годы войны!

 

Политическая сатира, пародия, шутка, лирическая песня — все находило живой отклик у наших слушателей. Особенным успехом пользовалась песня, написанная мной в содружестве с партнером Михай-лом Гринвальдом «Краденый синий платочек» — она стала как-бы нашей «визитной карточкой».

 

Не знаю почему: то ли потому, что у нас в бригаде была одна молодежь, то ли потому, что назывались мы группой «Студии Смирнова-Сокольского», но спрос на нашу группу был большой и, как это ни парадоксально, но именно спрос и порождал те неприятности, которые неизбежны в городе, находящемся на осадном положении.

 

Дело в том, что согласно существующему в то время положению сопровождающий, то есть представитель воинской части, обязан был доставить артистов на то место, откуда он их взял, не позднее 20.00, так как потом наступал комендантский час. Естественно, сопровождающий давал клятвенное обещание, что доставит артистов, согласно договоренности, вовремя; мы, со своей стороны, отрабатывали вариант сокращенного концерта. Но вот начинался концерт и все летело в тартарары. Вместо сокращенного варианта (две песни) певица Т. Игнатова пела шесть, фельетонист Гр. Сальников вместо запланированных десяти минут выступал двадцать пять, и в результате концерт заканчивался в лучшем случае с началом комендантского часа, а чаще значительно позже.

 

Вот тут-то и начиналось; сопровождающий или бесследно исчезал или, в лучшем случае, почесав затылок, говорил; «А ведь мы, братцы, опоздали, теперь не пробраться». Но потом, уступая нашим воплям, мольбам и уговорам, безнадежно махнув рукой, говорил; «Ну ладно, поехали». И мы ехали по затемненным улицам Москвы и, поскольку довести каждого к дому не представлялось возможности, мы, в районе своего жилья выходили из машины и скрывались в ночной темноте с тем, чтобы через час, максимум два, в полном составе встретиться в комендатуре для «выяснения личности».

 

Поняв, что в одиночку нам домой не пробиться, мы изменили тактику. Теперь, возвращаясь домой после очередного концерта с очередным опозданием, мы выходили из машины все вместе. Естественно, что в скором времени раздавался оклик: «Стой! Кто идет?», и мы, по возможности, весело отвечали: «Артисты!» Вперед выходил акробат Ар. Курепов и делал сальто — это всегда производило впечатление, — а если одного сальто-мортале оказывалось мало, Валя Нестерова доставала булавы и начинала жонглировать. А уж если и этого было недостаточно — мы пели «Краденый синий платочек». Поскольку все это происходило почти в полной темноте, нам трудно было определить, как реагирует «зритель» на наше выступление, но, как говорится, раз на раз не приходится. Иногда нас просто отпускали, иногда даже провожали до самого дома, иногда в комендатуру.

 

Помню, как однажды на окрик: «Стой! Кто идет?» — и на наш ответ: «Артисты» — старшина наряда сказал: «Такого пароля нет» — и повел нас опять же в комендатуру.

 

Наконец, по распоряжению политуправления нам выдали ночные пропуска и теперь мы, предъявив пропуска, гордо отвечали: «Артисты фронтовой бригады!»

 

К тому времени география наших концертов заметно расширилась. С каждым днем нам приходилось ехать на концерты все дальше и дальше, и вот настал день, когда солдат, стоящий у пограничного столба, крикнул: «Стой! Кто идет?», на что мы с нескрываемой радостью ответили: «Артисты советской эстрады».

 

Польша, Германия, Венгрия.,. Где только мы не исполняли нашу песенку:

 

«Краденый синий платочек Фриц посылает домой И добавляет несколько строчек:

 

Наши дела ой-ей-ей!»

 

«Стой! Кто идет?» Эту фразу мы слышали все реже и реже. Наши войска уверенно шли вперед, к победе, а вместе с ними шли артисты фронтовых бригад — верные и преданные друзья нашей армии. Мы шли дорогами войны, разделяя все трудности фронтовой жизни, потому что знали, что дорога эта ведет к победе.

 

И она пришла — Победа! Когда на Красной площади среди ликующей толпы появились мы, кто-то из наших старых фронтовых друзей весело крикнул: «Стой! Кто идет?» — и мы, счастливые и радостные, ответили: «Артисты фронтовых бригад!»

 

КИРИЛЛ БОБРОВ

Коллектив «Романтики» Московского «Цирка на сцене» побывал на гастролях а Никарагуа. По возвращении художественный руководитель коллектива, заслуженный артист РСФСР ВЛАДИМИР САВЕЛЬЕВ встретился с нашим корреспондентом. Вот что он рассказал о днях, проведенных в этой стране.

Вся наша группа испытала огромное волнение, когда узнала о предстоящих гастролях в Никарагуа. Ведь к борьбе ее героического народа приковано внимание передовых людей всего мире. И нашему коллективу выпало такое почетное задание: познакомить никарагуанцев с жизнеутверждающим искусством советского цирка.

 

Улетали мы из Ленинграда. Как всегда, приезжая в этот город на Неве, невозможно не посетить его музеи, выставки, дорогие всем нам исторические места. На этот раз для нас организовали экскурсию по местам неувядаемой боевой славы города. Мы как бы заново пережили все те невероятные трудности и лишения, которые вынесли ленинградцы в лихую годину, борясь с ненавистным фашизмом. Они боролись, они стояли насмерть, но победили. И сегодня, сорок лет спустя, их подвиг волнует и вдохновляет всех живущих на земле.

 

Кирилл Бобров

[Александр Рыбкин]

Негромкая музыка победы

 

Стихи Маргариты Агашиной просты по содержанию и внешне неброски. Однако в них чувствуется высокая правда, обаяние подлинного чувства, значительность.

 

В содружестве с музыкой они набирают еще большую высоту, трогая, оставляя глубокий след в душе. «Растет в Волгограде березка», «Что было — то было», «Подари мне платок» — эти и другие песни волгоградской поэтессы знают и поют в каждом доме, потому что есть в них особая сердечность и несуетность, то самое откровение, без которого вряд ли получится настоящая песня.

 

Вот лаконичные четверостишия из стихотворения «Солдату Сталинграда», посвященного Фатеху Ниязи. Как многое удалось сказать в стихотворении, написанном будто на одном дыхании, и как емко проросло сказанное Маргаритой Агашиной, прочувствованное и выстраданное ею, став прекрасной песней!

 

«Ты же выжил, солдат!

Хоть не раз умирал.

Хоть друзей хоронил и хоть насмерть стоял.

Почему же ты замер — на сердце ладонь и в глазах, как в ручьях, отразился огонь?»

 

Искренние строки, соединившись с музыкой, душевно рассказали о том, что привелось испытать советским людям старшего поколения, прозвучав современно и общезначимо.

 

Небольшая часть известных песен Маргариты Агашиной, оригинальные стихотворения и поэма «Мое слово» — убедительно представляют ее творчество в сборнике «В каждой песне — береза» (Волгоград, Нижне-Волжское книжное издательство, 1984). Книга явилась достойным и содержательным избранным, и опубликована в юбилейный для поэтессы год. В новом сборнике стихотворения, написанные недавно, органично сосуществуют с теми, что были созданы Агашиной в начале творческого пути. Оказавшись рядом, строки, разделенные порой десятилетиями, соединились в доверительный разговор о жизни, о женской судьбе; встает история страны, биография поколения, к которому принадлежит поэтесса. И примечательно, что стихотворения сборника «В каждой песне — береза», показывающие предварительный итог более трех десятилетий профессиональной работы в литературе, свидетельствуют о том, что на протяжении всего времени поэтесса верна себе, своему призванию. И каждое ее стихотворение, песня — продолжение поэтического монолога, всегда открытого и бескомпромиссного.

 

Маргарита Агашина, как и ее сверстники, преодолев боль невосполнимых утрат, принесенных войной, не отчаялась, не разуверилась в жизни, не отступила в главном благодаря мужеству и силе духа, будучи при этом человеком чутким ко всему происходящему.

 

«А я как все: и плакала и пела,

Стыдилась плакать, и любила петь.

А я гораздо больше не успела,

Чем было мне доверено успеть».

 

И очень важно, что большая часть жизни и творчества Маргариты Агашиной связана с Волгоградом. Героическая история этого города вобрала в себя страницы подвига советского народа в годы Великой Отечественной войны и сегодняшний день, в котором память о прошедшем нетленна. Для волгоградской поэтессы — это точка отсчета, та мера, которой оценивается отразившееся в ее стихах человеческое бытие. Строки Маргариты Агашиной написаны от имени женщины, пережившей войну, знающей ее не понаслышке. В посвящении газете «Волгоградская правда» поэтесса так говорит об этом:

 

«Стала первой трибуной, подсказала пути, волгоградские струны натянула в груди:

Пусть дороги не гладки, пусть жестка колея!

Мы с тобой волгоградки, дорогая моя».

 

Талант Маргариты Агашиной глубоко народен: в доходчивости, трогательности сказанного ею — развитие традиции русской поэзии, всегда гражданственной, совестливой и честной. И в песнях достоинства поэзии Маргариты Агашиной выражаются явно и весомо. Поэтессу волнуют и злоба дня, и конкретные житейские ситуации, и то, что не поддается забвению. Обо всем, что ее тревожит и радует, привлекает внимание или не дает покоя, Маргарита Агашина говорит страстно, увлеченно, молодо и целеустремленно, потому что ей в первую очередь важны не красоты стиля, а .отсутствие фальши и трескотни.

 

Размышляя о событиях и судьбах, поэтесса, естественно, приходит к обобщениям, свидетельствуя от имени своего поколения, от лица своего народа, как произошло это в поэме «Мое слово», появившейся три десятилетия назад. Здесь осмыслено и поэтически передано много личного, заветного и дорогого, но при этом повествование о войне не стало камернее, а наоборот, приобрело значительность. В поэме, как и в стихотворениях Маргариты Агашиной, прошлое взыскует к настоящему. И заявленный в поэме протест против войны поднимает житейское до масштаба государственного, открывая в созданном прежде непреходящее содержание.

 

Поэзия и память неразделимы в творчестве Маргариты Агашиной, и стихотворения ее без нажима и назидательности превращаются в уроки добра и справедливости, находя прямую дорогу к читателю.

 

«А для меня

гораздо больше значит, когда, над строчкой голову

склоня,

хоть кто-то вздрогнет,

кто-нибудь заплачет

и кто-то скажет: — Это про меня.»

 

Для каждого поколения открывается в написанном волгоградской поэтессой свое, важное и необходимое, и это помогает лучше и точнее понять сущее, воспитывая и вдохновляя людей.

 

ИЛЬЯ АБЕЛЬ