Корриду я не понял

Мне повезло. Вообще человек, посетивший любую чужую страну, узнает (если, конечно, хочет) очень много интересного. А мне повезло особо — я попал в Испанию.

Стержень этой программы — кинофес­тиваль в стране басков, в городе Сан-Се­бастьяне. Чувствуете? Уже интересно! Страна знаменитых басков! Тех самых басков, кото­рые, как там выяснилось, упорно считают, что к испанцам они имеют весьма отдален­ное отношение, но зато теснейшим обра­зом связаны в своем происхождении с гру­зинами; тех самых басков, которые в 30-х годах были нашими знаменитыми грозными соперниками в футболе; тех са­мых басков, которые отважно сражались против фашистских мятежников за победу Республики.

Испания подарила миру много замеча­тельных писателей, художников, компози­торов, поэтов, скульпторов. Это отсюда, из Испании, поехал на вер­ном Россинанте в свое бесконечное роман­тическое путешествие по человеческим умам и сердцам славный рыцарь Печаль­ного Образа Дон-Кихот Ламанчский, со­провождаемый преданнейшим Санчо Пансо... Это здесь родилась Кармен, которая потом вторично родилась в музыке Бизе. Это здесь просверкала такая короткая и такая прекрасная судьба Гарсиа Лорки.

Из Испании родом знаменитый Пабло Пикассо, которого я — грешный — не по­нимаю. Это в Испании родился сенсацион­ный Сальвадор Дали, которого надлежит не уважать, как спекулятивного художника, но который мне лично нравится. Короче, про Испанию мы знаем и мно­го и мало. Но за две недели, что я там пробыл, мне удалось отчетливо почувство­вать, что здесь живет добрый, гостеприим­ный народ и, чтоб увидеть ВСЮ Испанию, необходимо не две, а много недель.

Но я видел корриду! Знаменитую кор­риду! Испанскую корриду! Я пишу о корриде в журнале «Совет­ская эстрада и цирк» потому, что коррида очень похожа на цирк. Круглая арена, яркие костюмы, сме­лость, ловкость, музыка, зрители, смех, страх, аплодисменты, захватывающее зре­лище — конечно, цирк! И сразу же первое несоответствие — в кратком словаре иностранных слов ска­зано: «Коррида — бой быков в Испании и странах Латинской Америки». А ведь это вовсе не бой быков, это — бой человека с быком. И даже не совсем бой или, вер­нее, совсем не бой. А что же тогда?..

А очень просто — убийство! Запланиро­ванное заранее, яркое, красочное убийст­во. Много людей очень продуманно, очень традиционно убивают одного сильного, глупого быка. Убив одного, принимаются за второго, потом за третьего...

В тот день, когда мы сидели на корри­де, были запланированно убиты семь быков. Но давайте по порядку и с самого на­чала. Даю честное слово рассказывать все честно, даже без собственного отношения, без собственных выводов.

По какому-то неведомому сигналу в цирке наступает тишина, и раздаются торжественные трубы. Затем из распахнув­шихся ворот выезжает на коне какой-то мужчина, видимо, распорядитель, и изящ­но гарцует к правительственной ложе-Здесь он, по традиции, должен просить у алькальда (губернатора, что ли, или мэре, или, по-нашему, председателя гориспол­кома) разрешения начать корриду. Конеч­но, ему разрешают. История не знает слу­чая, чтоб не разрешили, — алькальду са­мому хочется, уйдя от государственных дел, поглядеть, как мастерски заколют две-три пары быков.

И тут же широко распахиваются цен­тральные ворота, и начинается парад участ­ников. Все они через некоторое время ста­нут убивать быков, а пока демонстрируют своих лошадей, костюмы, оружие. (Сейчас я думаю, не следует ли и нам каждое утро устраивать парад работников мясокомбинатов? Ведь они тоже ежеднев­но убивают коров и быков, только не на виду, а то это надолго может отбить аппе­тит к мясным блюдам. Представляете, по­шли бы стройными рядами в своей проз­одежде мясники, раздельщики, подсобные рабочие, бухгалтеры, уборщицы  и т. д.!)

Вот они проехались по всей арене и быстренько спрятались в соответствую­щие загончики. И на арену выбежал бык. Он был черен по масти и еще более черен от злобы. Не знаю, что с ним делали перед выходом, но теперь было ясно, что он испытывает спра­ведливую ненависть ко всему человечеству и только ищет, на ком бы отыграться. Бык сопел, рычал, стонал, брызгал слюной... Видимо, ему сделали очень больно. Мо­ментально вспомнилось, что в наших де­ревнях глупые великовозрастные хулиганы, чтоб привести быка в бешенство, «накру­чивали ему хвоста» или смазывали бли­жайшее от хвоста место скипидаром.

Но злость быка быстро прошла, и будь на арене не желтый песок, а зеленая трав­ка, он, по всей видимости, начал бы мирно пастись. Но не тут-то было! В ту же секун­ду на арене показались немолодые   мужчины. Они называются пеонами, и в их задачу входит поначалу дразнить быка, чтоб он слишком не застаивался и чтоб зрители не скучали. У каждого пеона (а их всего трое) есть свои загончики, куда они прячутся, как только бык подбегает поближе. Бык в этот загончик пролезть не может — узок. Стоит глупая скотина и удивляется: сначала его дразнят, вызывают на честный поединок, а потом прячутся — непорядочно. А пеоны снова дразнят его, причем особенно гром­ко зовет быка тот, кто подальше.

У меня создалось впечатление, что пео­ны — неудавшиеся тореро. Кстати, гово­рить тореадор — неграмотно, это только в опере Бизе «Кармен» поют: «Тореадор! Смелее в бой! Тореадор тореадор!» А на настоящей корриде следует говорить: то­реро. Но до тореро пока очередь не до­шла, очередь дошла до пикадора. Нам по секрету сказал один знающий испанец, что основная задача пикадора — из­мотать быка, утомить его, выпустить из него побольше крови, чтоб потом с ним было меньше возни, чпгоб его легче было убить... Но это значительно позже...

Пикадор выезжает на арену настолько забронированный, что он гарантирован от любых случайностей: на его лошади надета стеганая брезентовая попона, которая, по­жалуй, может выдержать легкий бронебойный снаряд. На глазах у лошади — шоры, это, чтоб она, боже упаси, не ша­рахнулась от испуга в сторону. На ногах у пикадора — высокие металлические сапо­ги, чтобы бык, опять же, боже упаси, не придавил ему пальчики. А в руках у пика­дора, естественно, пика. Но, чтоб этой пикой он не мог сразу убить быка и тем преждевременно закончить издевательство над животным, на пике надета специальная тарелочка, глубже которой пику воткнуть в быка невозможно.

Жизнь и работа у пикадора, видать, не­хлопотная, спокойная: подъезжает к быку и очень делово тычет в него копьем. Льет­ся черная кровь, бык сопит, толкает лошадь сквозь стеганое одеяло в бок, а пикадор вынимает из его холки копье и втыкает в новое место. Так раз пять или шесть. Быку уже небо в овчинку видится и охота поскорее умереть, но умирать ему еще не положено — после пикадора на арену выбегает бандерильер. В руках у него, как и положено, — бандерильи. Это такие стальные багорчики, на деревянных рукоятках которых разноцветная бумажная бахрома.

Бык уже отворачивается, ему прямо-таки тошно смотреть на своих мучителей, ему хочется домой, в стадо, но банде­рильер все равно пристает к нему: он кра­сиво изгибается и мелким-мелким шагом, этак бочком, семенит к быку, а когда тот наклоняет голову, чтоб как-нибудь защи­титься, бросается и втыкает ему в холку свои пушистые бандерильи. Положено воткнуть в бычий загривок шесть бандери­лий, и бандерильер не успокоится, не от­станет,  пока не  выполнит эту  норму.

И вот тут выходит тореро. В руках он держит мулету; это такой красный плащ на палке. Существует ошибочное мнение, что быка раздражает красный цвет... Это не­правда. Скажу больше, все тот же знаю­щий испанец сообщил нам, что быки — дальтоники: они вообще не различают цвета; зато установлено, что на зрителей действительно сильней всего действует красный цвет: кому — нравится, а кого прямо-таки  раздражает...

Чтоб раздразнить уставшего быка, му­лету просто трясут, как пыльный коврик, трясут перед самым бычьим носом, и тог­да бык собирает последние силы и пытает­ся поддеть эту тряпку рогом. Иногда это ему удается, но чаще тореро в последний момент отдергивает мулету и подставляет ее быку с другой стороны.

Мы знали, что до смерти быка осталось несколько минут, но у нас было такое ощу­щение, что, если быка вот сейчас оставить в покое, он через эти несколько минут умрет сам, без посторонней помощи. Три быка из семи так и сделали, чем очень огорчили тореро, которые уже нацелили свои шпаги. Быки просто упали сначала на колени, а потом всей тушей на песок и издохли незадолго до решающего удара. А те, что оказались покрепче, терпеливо дождались, пока тореро воткнет в их уста­лое сердце клинок.

И это еще не все.

Умирающего быка цепляют рогами за постромки четверки лошадей и с громки­ми, радостными криками уволакивают с арены.  Можно подумать,  что люди избавились от своего главного врага и теперь ликуют и празднуют победу. Потом все начинается сначала. Я видел, как убили семь быков. Когда их уволакивали с арены, все они громко портили  воздух и  поливали  песок мочой... Как же это не похоже на новеллу Проспера Мериме «Кармен» и на оперу Бизе того же названия! Только я так подумал, как оркестр заиграл: «Тореадор! Смелее в  бой! Тореадор, тореадор!»... Как это не похоже на настоящий люби­мый мною цирк!

После хорошего циркового представле­ния долго ходишь веселым и добрым, хо­чется быть смелым и совершать, при слу­чае, благородные поступки!.. А после кор­риды на душе у меня стало скверно, и я решил стать вегетарианцем. Вегетарианцем я, разумеется, не стал, но на бой быков больше никогда не пойду и вам не советую...

А Испания мне очень понравилась. Испанцы — прекрасные люди! Я говорю так,  имея на это полное основание. Что касается корриды, будем считать, что я ее не понял.
 

Журнал Советский цирк. Февраль 1968 г.

оставить комментарий