Лель, Машка и другие

Я люблю запах цирковых конюшен, и я не одинока в этом: по-моему, каждый второй, пишущий о цирке, клянется в любви к запаху конского пота.

Конюшен — однако не львятника, тем более не  помещения, где стоят бассейны морских львов и густо и отвратно пахнет рыбой. Но здесь интересно, и я торчу  тут подолгу.

В помещении полутемно: стоит пар от горячей воды — рабочие Лида и Вадик моют деревянные настилы клеток, звуки в пару гулки, как в бане. Каменный пол то и дело окатывают щедрые потоки: морские львы Лель и Дунька плавают. Изогнув длинное туловище и приподнявшись на передних ластах, в углу клетки, у самого схода в бассейн, устроилась Машка. Она младшая из трех работающих львов, на манеже она выполняет пока функции чисто украшательские: просто сидит на тумбе, слегка поворачивая голову, когда Лелю и Дуньке перепадает за работу рыба. В конце номера, когда Наталья Дурова совершает свой проход со львами вдоль барьера, Машка торопливо прыгает впереди других, жадно глотая уделяемую ей салаку. В манеже очень заметно, что она младшая, зрители Машку жалеют: «Этой-то вот, маленькой,  и  не дают ничего...»

Сейчас у Машки поза лениво-грациозная. Она сидит, закинув голову, опершись шеей о прутья решетки, усы опущены, черные, прекрасные, как у лошади, глаза глядят в себя.

Вадим протягивает Машке салаку, львица неуловимо быстро подкидывает рыбку и глотает с головы. Вадим уходит, Машка снова застывает, опершись черной великолепной шеей о прутья.

Услыхав, что кого-то покормили, заволновался, крикнул Лель. У него зычный, довольно противный голос, и если в Ярославском цирке акустика настолько плохая, что всем говорящим и поющим необходим микрофон, то Лелю микрофон не потребовался бы, вероятно, и на стадионе. В манеже ему, скорее, необходим глушитель. Лель заорал еще раз, над полом клетки появилась его длинноусая большая голова, он закинул на кромку ласты и переднюю часть туловища, снова заорал. Быстрое змеиное движение, удар — Лель слетел обратно в воду. Машка нависла над бассейном, распахнула треугольную, кэк у динозавра пасть — она страшна сейчас и первобытна. Лель приподнялся в воде, тоже распахнул угрожающе пасть, но драться с Машкой не решился. Та снова устроилась в своем углу — прекрасный комок мускулов, злая русалка.

Вот как, старик?.. Значит, это только в манеже ты покуда еще премьер, кокетничаешь с дрессировщицей и публикой, капризничаешь, а тут тебя уже забивают молодые? А что будет, когда к этим двум молодкам прибавится серьезный Пиня? Мне становится жаль Леля.
Пиня — шестимесячный львенок, подарок моряков какого-то нашего судна,—пока еще сидит в отдельной клетке с маленьким, точно коробка из-под сардин, бассейном. Обычно его черная круглая голова торчит в торце клетки: Пиня сосредоточенно наблюдает текущую жизнь, не шевелясь, не издавая ни звука. Сейчас Пиня купается. Ввинчивается в черную мелкоту воды — этакий длинненький коричневый карасик с усатой мордой и  прозрачно светящимися глазами (я прочла у Натальи Дуровой, что «полная луна похожа на глаз морского льва под водой», — это очень точно), коротенькие крылышки ластов сосредоточенно трут бока. Плавает деловито от стенки до стенки, точно челнок в ткацком станке, крутит пируэты и трет себе бока. Потом стал кончиками обоих ластов тереть нос, словно задался целью отмыть его добела.

Совсем маленьким Пинька жил в ванной у ассистентки Дуровой Нины Савич, порученный заботам ее мужа Александра Савича. Александр Гаврилович рассказывал, что Пинька из ванной перебирался в раковину, становился на хвост и, опершись ластами о кафель (стеклянную полочку он разбил сразу), гляделся подолгу в зеркало. Возможно, именно тогда ему пришла идея отмыться добела, чтобы стать похожим на папу Савича...

Шутки — шутками, а общение с веселым папой Савичем (в этой программе он работает коверным) пошло Пиньке на пользу. При мне Наталья Дурова первый раз вывезла Пинькину клетку в манеж: первая репетиция! Позвала — и львенок, ни-чтоже сумняшеся, словно он уже проделывал это сто раз, не обращая внимания на яркий свет, на незнакомых людей (впрочем, своя братия артисты), на необычную обстановку, деловито выбрался из клетки, залез на тумбу, сел в великолепной позе, чуть приподнявшись на ластах, и начал неробко есть филе с рыбьим жиром, которое ему преподносила Наташа. Снисходительно принял поцелуй в кончик носа и, когда велено было уходить с манежа, ловко, но с достоинством слез с тумбы и ушел в клетку.

Теперь мне жаль, что все те долгие годы, когда Дурова терпеливо трюк за трюком вырывала у своего «сына» Леля (тот вырос у нее в ванной, будучи взят на воспитание еще меньшим, чём Пинька), я так и не выбралась на эти репетиции, хотя Наташа много раз звала меня: приходи взглянуть на Пупу, приходи смотреть на олененка, приходи, взгляни на Леля, он творит чудеса!.. Но я была тогда занята другим.

Первая репетиция (и вторая и пятая) — это всего лишь всход львенка на тумбу и еще, пожалуй, закрепление естественного рефлекса: «Пиня хочет рыбки?» Львенок, пытаясь взять из руки дрессировщицы филе, делает суетливое   движение   головой.

«Да? Пине дать рыбки?..» Если это первая, и пятая, и десятая репетиция, то сколько же их было, чтобы научить львов делать то, что они делают сейчас в манеже?

«Нет пророка в своем отечестве». Я никогда не относилась к Наташе Дуровой всерьез: была она много моложе меня, я уже кончила литин-ститут, когда она туда поступила, первые ее рассказы о цирке были слабыми, а к ее занятиям дрессировкой все мы относились как к прихоти: «Выл когда-то великий Владимир Дуров, а в потомках великих людей природа обычно отдыхает...» Но вот уже четырнадцать лет, как Наталья кончила институт, выпускает книги о цирке, продолжает работать на манеже и заниматься дрессировкой. Хобби?.. Да нет, наверное, призвание...

Я думала об этом, глядя, как выходит в пятне света в манеж, немного сутулясь от застенчивости, рано поседевшая женщина в длинном бархатном платье. Привычно поднятые руки на комплимент (славу богу, пятилетней девочкой начала выходить в манеж: «Давай продажу!.. Ну, ручки, ручки в стороны, продажу давай!.. Молодец, темповая девчонка!..»), улыбнулась, сказала в микрофон что-то несущественное, не очень уклюжее. Зажегся свет, заняли тумбы и стали работать львы.

Лель делает сначала обычные трюки: баланс и пируэты с большим мячом, вальс, потом баланс с маленьким. Изгибается на тумбе ласточкой, глубоко прогнув спину, растопырив боковые ласты, орет, требуя награды и аплодисментов. Цирк грохает хохотом, щедро аплодирует; Наташа сует премьеру рыбу за рыбой, а он капризничает, делает трюки небрежно, обрывает их посередине и снова орет, аплодирует сам себе ластами; лежа на боку, смотрит на Наташу капризным черным глазом.

А вокруг происходит многое. Дунька, сидя на своей тумбе, требовательно и готовно смотрит на дрессировщицу, та снисходительно командует: «Дуня, вальс!» Бросает по исполнении трюка салаку и снова забывает про львицу. Тогда Дунька прыгает на манеж, подбирает зубами маленький мячик, капризно отброшенный Лелем, подбрасывает его и балансирует  на  носу,   подняв   усы.

Балансирует долго, косит глазом на Наташу, ревниво и шумно вздыхает: «Занялась со своим стариком!» Потом гневно отбрасывает мяч, покорив сердца зрителей своим трудолюбием, идет за рыбой. Наталья сует ей несколько салак и продолжает заниматься Лелем.

Тот держит двойной баланс: мяч на палке, подкидывает и ловит колпачки; стоя на хвосте, опершись ластом на тумбу, «отдает честь» и посылает публике ластом воздушные поцелуи. Бьет, лежа на животе, чечетку под оркестр; балансирует носом пупса, стоящего на одной ноге. Время от времени он прерывает трюки, орет, озорно выгибаясь, или аплодирует себе ластами, нагло поглядывая на зрителей. Дунька, предоставленная самой себе, подбирает колпачки и жонглирует ими, пытается отобрать у Леля куклу, но ей разрешают только «поцеловать» ее. Тогда, снова шумно вздохнув, Дунька отбрасывает колпачок за барьер, садится на тумбу, ждет. Придет и ее час.

Машка смирно сидит на тумбе; запрокинув узкую голову, наблюдает за происходящим. Я, пожалуй, понимаю и оправдываю ее ненависть к Лелю: «Подумаешь, премьер!..» На последнем виденном мною представлении Машка неожиданно соскочила с тумбы, рыкнув,  отобрала у Леля маленький мячик и стала им балансировать. Сама, по собственной инициативе!

Наконец-то Наташа, оставив Леля, обращается к Дуньке: «А сейчас наша ученица-отличница Дуня станцует «леньку-енку». Маэстро, помогите ей, пожалуйста!» Услыхав обращение, Дуня рыбкой летит с тумбы на манеж, готовно и преданно глядит Наталье в глаза. И, услышав свою музыку и хлопки в такт (а также увидев большую селедку, зажатую в поднятой Наташиной руке), она становится на хвостовой плавник солдатиком, стройненько держится несколько секунд, затем падает на манеж. Снова становится, снова хлопается, так много раз — вместе с музыкой, которую «маэстро» корректирует, согласно Дунькиным стоечкам, - создается полное впечатление танца. Очень трогателен этот старательный черный солдатик. Лелю так не вскинуть свое отяжелевшее тело; говорят, Дунькина «летка-енка» вообще уникальный трюк. Наталья целует львицу в морду, затем следует общий проход вдоль барьера, потом — «джаз». Лель дует в трубу, колотит по барабану ластом, орет под общий смех, а Дунька то дудит сама, то выжидающе глядит на Наталью, а та, как обычно, глядит только на Леля... Номер окончен, львы уходят в клетку, провожаемые добрым смехом и щедрыми аплодисментами. Наташа, грациозно поклонившись, тоже уходит.

Самое интересное, что эти львы каждый раз разные, они ведут себя в зависимости от настроения и от того, что им «взбредет в голову». А набор трюков разный, и последовательность их тоже — это Натальина безалаберность виновата: «Сына, сделай то... Ах, сына (я совсем забыла!), сделай это!..» «Сына» делает или гнет свой великолепный боген, а Дунька или Машка, соскучившись глядеть на все это, делают трюки сами или идут к барьеру и, опершись на ласты, рассматривают сидящих в первых рядах зрителей, вызывая тем всеобщий восторг. «Дуня!   Маша!   Не кокетничайте, идите на место!..» На место они уходят не очень охотно, приходится иногда Валерию или Нине Са-вич тряпкой прогонять легкомысленных львиц на тумбу. После я узнала, что львицы приучились «кокетничать» на гастролях в ГДР, где Наташа давала им рыбу, когда они позировали фотокорреспондентам.

Есть у Дуровой еще моржонок Витька. Когда я была в Ярославле, Витька почти не работал: у него резались клыки. Он даже не спускался купаться в бассейн, лежал пластом у входа в клетку, и, только когда в дверях появлялась Наталья, Витька приподнимал огромную, похожую на рыжий валун голову, тоскливо взглядывал на «маму» крохотными красными глазками, надрывно произносил: «У-умх, у-умх!..» — и снова бессильно опускался на настил.

Витьке год и три месяца, но весит он килограммов пятьсот и, когда лежит неподвижно, действительно очень похож на огромный, неровно поросший коротеньким рыжим мхом валун. Дрессировать Витьку Дурова начала сравнительно недавно, трюков он пока еще делает немного, и тем не менее выступление его на манеже обычно сопровождается умиленной улыбкой взрослых и радостным визгом и аплодисментами детей. Очень уж трогательна эта огромная туша с круглой большой головой неуклюжего младенца, старательно выбирающаяся из клетки, медленно взгромождающаяся на тумбу и степенно раскланивающаяся с публикой. На шею ему Наталья привязывает нелепый голубой бант, Витька в нем похож на маленького мальчика, еще не понимающего, что мама одевает его на прогулку несообразно полу.

Устроившись на тумбе, Витька играет в мяч с папой Савичем — тоже как ребенок, едва научившийся ходить: папа Савич осторожно бросает ему разноцветный огромный мячик, а Витька неуверенно отбивает его головой. Зато «бум» Витька делает с удовольствием и вполне умело: папа Савич, как бы нечаянно встав к Витьке спиной, разговаривает с дрессировщицей, а Витька в это время сильно толкает клоуна лбом, тот падает, — публика смеется. Удар головой у моржа очень мощный — один из главных видов нападения и обороны, так что трюк этот рискованный, тем более что Витьке он очень нравится. На одном из представлений Витька сделал «бум» зазевавшейся Наталье без команды, дрессировщица отлетела к барьеру под общий хохот публики, решившей, что это очередная реприза. Чтобы «реприза» не закрепилась, Наталья шлепнула Витьку тряпкой и заставила проделать всю работу сначала  без накладок.

А вообще-то Наталья никогда не бьет своих животных, кроме как иной раз носовым платком; она добрый по натуре человек, этим пользуются животные. На мой взгляд, Лель слишком много орет и задается, здесь я согласна с Машкой. Но с другой стороны, мы, зрители, получаем царскую награду: видим животных, ничего не боящихся, ведущих себя незажато, естественно, я бы сказала, творчески...

оставить комментарий