Лена

Якутские гастроли. Часть - 5.

Зима приближалась понемногу к концу, и в воздухе появился слабый запах весны. Снег приобрел на солнце алмазный блеск. Погода теплела, уже можно было наслаждается 20-ти градусным морозом. Мы спускались в направлении юга. Ленск – небольшой городок на юго-западе Якутии, расположенный на берегу широченной реки Лена, которая впадает в Северно-Ледовитый океан. Место, куда отсылали политических заключенных; речной порт, снабжающий всем необходимым алмазные разработки. Есть мнение, что название произошло от эвенкийского "Елюенё - большая река“ и созвучно с именем Елена, отсюда так ласково и назвали - Лена. Не знаю почему, но меня там все время посещали странные мысли о Ленине, который вождь революции. Наверное, из-за того, что в школе учили – его имя происходит от названия вышеупомянутой реки, где он был в ссылке.
Гостиница, в которой поселились, называлась – кто бы сомневался! – "Лена" (у меня стало закрадываться смутное подозрение, что всех женщин, живущих здесь, зовут так же). Окна моего номера выходили на реку, и я мог наблюдать, как лопался лед: громадные льдины, надвигаясь друг на друга, как клыки, торчали из воды, преломляя солнечные лучи. Мы прошли вдоль реки и, из увиденного, сделали вывод, что скоро начнется ледоход. Это явление стартовало с истока и двигалось на север, в устье. В пути лед ещё не таял, поэтому местами образовывались громадные ледяные заторы, приводившие к затоплениям больших территорий.
Из-за отсутствия каких-либо развлечений появилась привычка (тоже своего рода забава) ходить по магазинам и смотреть, что там есть. Некоторые артисты находили какие-то важные вещи для себя, но со мной такого не случалось. Единственное, что я покупал, - это книги. Почти в каждом магазине встречал нечто интересное. Поскольку тогда в Украине хороших книг было, практически, не достать, то, приобретая их, после прочтения отправлял по почте домой, что бы не таскать за собой. Всегда имея список тех изданий, которые уже купил, избегал двойных покупок.
Развлекаясь в очередной раз посещением магазина, мы забрели в отдел фотопринадлежностей. Вдруг я замер на месте, не веря своим глазам. Кинокамера „Аврора“! Последнее достижение советского кинопроизводства для любителей, которое нигде не продавалось! Только на картинках в журналах можно было рассмотреть ее вблизи. А тут она просто стояла на прилавке и все равнодушно проходили мимо!
– А камера продается? - нерешительно спросил я, ожидая услышать что-то типа – "нет, это по талонам" или "для заготовщиков грибов, рыбы, мехов, ягод"… В общем, не важно, для кого, но я в эту категорию однозначно не попадаю.
– Да. Платите и берите, - равнодушно ответила продавщица. Осмотрев меня с головы до ног, как инопланетянина, она, по-моему, только сейчас узнала, что у нее на полке лежит кинокамера.
– А можно посмотреть? – продолжал я нервировать продавщицу.
Она, молча, подала черное произведение искусства. Дрожащими от волнения руками я нежно взял камеру и стал осторожно трогать и гладить все детали, кнопочки, ручки. Держа вот так просто свою мечту в руках, её больше не хотелось отпускать! Достать деньги и можно снимать! А вот их то, как раз, и не было…
– Сколько мы ещё пробудем в этом городе?
– Дня три, - ответил Ставничук.
Мне захотелось сию же минуту бежать к администратору за своими деньгами, причем, не отдавая камеру. Деньги мы получали ровно в том количестве, которое было необходимо, а остальная заработанная сумма хранилась у Лены. Сегодня выходной, значит, я ее увижу только завтра.
– Пойдем, – дернул за руку Володя, – зачем она тебе нужна?
Объяснять, что вот – настоящее чудо – а не то, что мы с фокусником, кривляясь, показываем платочки и коробочки, было невозможно. Эх, кино нужно любить!
Вернув камеру, я был на седьмом небе: завтра она будет моя! (Если, конечно, какой-то сумасшедший не купит её раньше). Все мысли и чувства, меня заполнившие, с этого мгновенья были только о ней! Скорее бы наступило долгожданное завтра. Время стало течь, как мёд, причем, засахарившийся.
В поисках столовой, дабы поужинать, мы всей группой подошли к зданию без надписи, но, по словам прохожего, это оказалась именно она. Внутри все стены были разрисованы пейзажами с местным колоритом – хомусами, оленями, березками и якутскими вазами на трех ножках. Художник, видимо, пытался создать атмосферу якутского фольклора, но выглядело нарисованное, как на рекламном проспекте супермаркета: не хватало только цен возле каждого предмета. В углу стояли музыканты и настраивали инструменты, работники накрывали скатерти на столы. Тут явно намечалось какое-то мероприятие.
– Если вы покушать, то садитесь за столик. У нас до 18.00 столовая, а потом ресторан.
Ну, ресторан – так ресторан. Мы заказали нехитрую еду и бутылку шампанского. Я, на радостях от предстоящей покупки, выпил залпом полный фужер. Потом еще, ещё… И так несколько раз…
Утром я вспоминал, как мы познакомились с местными ребятами, как я пил шампанское, потом коньяк, после вино и водку, пробуя все, чем меня угощали. Ресторан, а затем и гостиница, неожиданно превратились в корабль во время шторма с надвигающимися стенами то справа, то слева…
Открыв глаза, я понял, что вчера пил не спиртное, а змеиный яд, и тут же захотел умереть. Время тянулось, как густой кисель, который находился у меня в голове вместо мозга. Я не умирал, но и живым себя назвать не решался.
– Поздравляю с послеалкогольной прострацией, танцор хренов! – Ставничук стоял надо мной со стаканом воды в руках.
Оказалось, я еще и танцевал. Один.
– Когда ты начинал плясать, весь ресторан оборачивался и внимательно любовался, чем это закончится, – давил Володя мне на совесть. Но совесть пребывала в таком же состоянии, как и ее хозяин. Мне не было стыдно. Мне вообще было никак. Вакуум.
Сочувственно подождав, когда я оденусь, все вышли на улицу. Мир в моих глазах приобрел серый цвет, угрюмость и безысходность. Почему-то опять вспомнил вождя революции…
Получая у Лены деньги, мне было трудно не заметить её       восточно-загадочной улыбки. Ощущения при покупке камеры были примерно такие же, как от приобретения пачки соли. Я смотрел на коробку с дорогой игрушкой, а перед глазами, как мираж, виделся компот. И куда делась вчерашняя радость?
– Будешь снимать прям сейчас? – съехидничал Володя. – Вот бы тебя вчера снять. Это было бы кино! Меня, кстати, многие спрашивали, танцуешь ли ты так же и на сцене? Если да, то они хотели бы на это посмотреть еще разок!
Подытожив информацию о вчерашнем дне, в моей голове наконец-то созрел вывод: новые вещи надо обмывать не до, а после покупки.
Работники столовой, увидев меня, аплодировать не стали, но вежливо поздоровались, при этом всем своим видом стараясь показать, что знают меня очень хорошо. Первая популярность… Выпив четыре стакана компота, отправился с коллегами на работу.
Дня через три вернулось ощущение цвета, вкуса и запаха, что меня немного обрадовало. Я уже побаивался, что эта апатия – на всю оставшуюся жизнь. Камеру из коробки достал только через неделю. Радость, конечно, была уже не та…

Отработав последнее представление в Мирном, Лена собрала всех за кулисами:
– У нас будет большой переезд. Сначала едем в Якутск, а оттуда – на БАМ, в Нерюнгри. Я вылетаю завтра. И мне нужен один человек для помощи: надо брать тяжелые сумки с плакатами и билетами.
Понятно, что это обращение касалось только мужчин. Коллеги вспомнили полеты на кукурузнике и дружно показали на меня – мол, он здоровый, молодой, может все таскать, тем более, у него большие связи с летчиками. Вот пусть и кувыркается с ними. Ставничук не смог промолчать о стюардессе.
Эта шутка Лене не очень понравилась:
– Ладно. Тогда полетит Олег.
Все облегченно вздохнули и попрощались до встречи на БАМе.
В аэропорту Мирного, перед посадкой, купил связку апельсинов. Как они там появились, – понятия не имею. Я вообще думал, что апельсины продаются только в Москве. Затем, к моему удивлению, сели в пассажирский самолет ЯК-40 и с комфортом долетели до Якутска.
Мы с Леной сидели рядом и мило беседовали. Воспользовавшись удобной обстановкой, она стала меня расспрашивать обо всем.
– Олег, назови нечетное число от 1 до 10. Только подумай.
– Пять, – произнес я через пару секунд.
– Ну, я примерно так и ожидала… Понимаешь, у меня отец не якут, а китаец, – начала она объяснять, – так вот дедушка научил меня древнему китайскому тесту. Я его держу в секрете, но тебе расскажу.
Мне стало интересно.
– Если человек называет один - он гений, три - дурак, пять - талант, семь - непосредственность, и девять - авантюрист.
"Надо же! – подумал я. – Выбирал один или три, а назвал пять".
В Якутском аэропорту пришлось сидеть почти весь день, ожидая самолета на Нерюнгри. Неожиданно к нам подошел мужчина и стал радостно обниматься с Леной. Оказалось, это её коллега – такой же администратор из филармонии.
– Пойдемте к нам, – пригласил он, – я тут отправляю домой коллектив после окончания гастролей.
Мы взяли свои вещи и подошли к группе артистов. На цирковых они были не похожи: по гитарам в чехлах я догадался, что это музыканты.
– Познакомьтесь – наш администратор Лена. Сейчас она возит цирк. Правда, здесь только с клоуном.
Он повернулся к нам с Леной:
– А это Валера Леонтьев со своей группой.
Мы пожали друг другу руки и сели на места. Музыканты дружно косилась на мои апельсины. Их лица выглядели так, вроде они тоже купили кинокамеры и вчера их обмывали.
– Вот отмечали окончание гастролей, настроение не очень веселое, – наш знакомый стал тихонько говорить с Леной о своем.
Мы сидели и перебрасывались вопросами – ответами: где были, сколько зрителей… Я чувствовал, что мне не мешало бы их угостить апельсинами, но так жалко… "Надо было в самолете все съесть" – хорошие мысли иногда приходят с опозданием. Я предложил фрукты, всё ещё тая в сердце надежду, что музыканты откажутся. Но они одобрительно забрали сумочку и раздали всем по штучке, одного не хватило. Леонтьев отказался.
– Ну и классно, – сказал его коллега, сидящий рядом. – Он-то все равно не пил.
Объявили посадку, и группа шумно побрела на регистрацию. Позади всех скромно шел молодой, подающий надежды, Валера Леонтьев.
Мы остались ждать своего рейса. Войдя на борт, первое, что я спросил у стюардессы, не знает ли она Свету Демидову?
– Нет. Я тут новенькая, сейчас спрошу у напарницы.
Подошла блондинка и сказала, улыбаясь, что знакома со Светой. Я смотрел на молоденькую стройную девушку с аккуратно уложенными волосами и не знал, что ей сказать. Лена раздраженно ждала в стороне. Я чувствовал, что вхожу в дурацкую ситуацию.
– Я ей могу что-то передать?
– Да, конечно. – выкрутился я.  Пришлось опять писать послание.
После приземления, покидая самолёт, я еще раз обернулся на улыбающееся милое личико. И теперь мне так хотелось сказать, чтобы она никому не передавала письмо, а оставила его себе…
По прилету нас встретили и отвезли к гостинице. Меня высадили из машины, сказали, что номер на первом этаже, и отдали ключи. Лена поехала к своим знакомым.
Передо мной стоял обыкновенный двухэтажный дом, ничем не напоминавший отель. „Ведомственная гостиница Министерства угольной промышленности“, – прочел я маленькую надпись возле звонка. Повернув ключ в замке и войдя внутрь, я подумал, что тут какая-то ошибка. Четырехкомнатная квартира, полностью обставленная мебелью, и предназначена для проживания приезжих министров. Ковры на полу, деревянные кровати, диван в зале, хрустальные люстры и такие же хрустальные фужеры в серванте. Ощущение, что я стал министром угольной промышленности, усиливалось в каждой новой комнате всё больше и больше. Пиком восторга была ванна, в которую я незамедлительно улегся!
Потянулись дни ожидания моих коллег, а они все не ехали и не ехали. Лена тоже не появлялась. Имея в своём распоряжении кухню и посуду, я мог что-то приготовить, избегая постоянного риса и бефстроганов из конины. Вообще, все приобрело образ какой-то сказки. Оказалось, что я жил не в самом Нерюнгри, а в близлежащем поселке - Серебряный Бор. Почему серебряный, я не понял, а вот почему бор – было ясно и без объяснений: весь поселок буквально утопал в деревьях. Когда его строили, то вырубили только те деревья, которые мешали постройке, остальные же оставались в своей таежной первозданности.
Прошло три дня. Я уже обжился и стал принимать образ холеного домоседа. Налив чашечку чая и усевшись поудобней на диване смотреть телевизор, услышал стук в дверь. В 9 часов вечера? Кто это может быть?
В распахнутую дверь стали входить мои долгожданные коллеги. В шубах и обуви, они ввалились в номер и замерли, опешивши. По квартире стал распространяться запах пота, дыма, голода и усталости. Артисты ходили по комнатам, не веря своим глазам. Что делать? Целовать пол за то, что они добрались, или начинать меня душить за то, что я не разделил с ними радость совместного путешествия, которое они совершили? У меня стала закрадываться мысль, что коллеги пришли пешком из Якутска, причем весь реквизит несли в руках. Глядя на мой холеный вид, вся трупа вдруг заподозрила, что они приняли не совсем верное решение, отправив меня лететь в самолете и тащить на себе наши плакаты. Что-то в этой схеме не сработало…
Выехав три дня назад из Якутска, они почти ничего не ели и не пили, не мылись и не переодевались, спали всего один раз непонятно где. Остальное время провели в громыхающем автобусе, наслаждаясь ароматом Колиных папирос. Переезжая через реку, под автобусом лопнул лёд, и УАЗик чуть не провалился под воду. Пассажиры выпрыгивали на льдины, разгружая автобус, иначе он не смог бы выбраться из расщелины, в которую попал. Все это коллеги наперебой рассказывали мне с таким видом, будто я был причиной всех этих приключений. Помывшись по очереди и переодевшись, они уселись в зале за столом. Я к тому времени нажарил картошки и заварил еще чая. Усталость уходила из каждого вместе со злобой ко мне… Утром, отдохнувшие и счастливые, пошли знакомиться с лесным поселком.
Как бы спокойно не начинались гастроли по южному региону, продолжались они всегда с сумасшествием. Представления давали одно за другим, без выходных. Мы работали на БАМе и стали себя ощущать не артистами, а участниками стройки века. Весна уже была повсюду, все таяло и говорило о скором конце наших гастролей. Воспользовавшись протекцией нашего администратора, я накупил себе одежды и обуви, которые можно было приобрести только там. Сложив все в чемоданы, уже хотелось домой, скинуть шубы и унты, хотелось настоящей весны, свободы и тепла (странно, но людям всегда хочется свободы и тепла, даже если они не работали в Якутии).
Долгожданный день наступил: мы вернулись в Якутск. По всему городу уже висели плакаты о наших гастролях. Оставалась всего одна неделя до их завершения. Мы должны были выступать в помещении филармонии, в самом сердце той организации, которая приютила нас. Молодой режиссер, бывший выпускник ГИТИСа, подошел ко мне и вдруг предложил остаться.
– Поедешь, отдохнешь и возвращайся через три месяца. Мы хотим повторить гастроли с новыми артистами, ну а ты сделаешь новые репризы и будешь работать. Уж больно много о тебе говорили зрители, – шепнул он мне на ухо, чтобы никто не слышал. То ли это было на самом деле так, то ли он просто слукавил, дабы уговорить меня, - так и осталось загадкой.
– Я хочу поступать в цирковое училище, – и добавить мне было нечего.
Он пристально посмотрел и как-то одобрительно кивнул головой.
– Ну что ж. Тогда желаю тебе дальнейших успехов. Уж ты-то поступишь, не сомневайся. Я видел, как ты снимал бабочку через голову. Вместо того, чтобы снять шляпу, ты ее придерживал рукой. Поверь, нормальный человек бабочку через шляпу не снимает. Будь хорошим клоуном! – пожелал он на прощанье еще раз.
Заключительная неделя началась. Все билеты были проданы, зрители неиствовали. Мы, как матерые артисты, „рвали публику“ (этим жаргоном часто пользуются клоуны, описывая хорошие выступления). К нам за кулисы постоянно приходили люди, хвалили, приглашали в гости. Но все уже слишком сильно хотели домой.
Однажды в гримерку вошла высокая красивая женщина.
– Это моя двоюродная сестра Наташа, – сказал водитель Коля.
…Я вдруг почувствовал, как девушка с пепельными волосами стала исчезать где-то далеко за облаками, в своём самолете, сидя на моих безответных письмах…
После представления мы ужинали вместе. Что я чувствую, – Ставничук понял с полувзгляда, подсел ко мне и стал давать инструкции. Они звучали так откровенно и так невоспринимаемо моим молодым, неопытным в любовных делах, мышлением.  Но, как бы то ни было, последняя неделя для меня озарилась новыми красками, яркими чувствами и ощущениями. Я покидал этот громадный, безумно холодный край, разделяя радость и грусть пополам: он стал очень теплой и родной страничкой моей жизни. Очень маленькой частичкой, но такой неповторимой…

Олег Жовнир