На киноленте

Мне повезло. Две французские кинематографические фирмы — «Патэ» и «Эклер» - предложили мне сняться для кино. Номера нелегкие. Но я могу хорошо заработать, что позволит мне отдохнуть и потренироваться. Я согласился.

Съемки проходили в Екатерининском парке на Самотеке.

Первые, даже тяжелые номера — борьба c медведем и c быкoм — дались мне без особого труда, так как к этому времени я научился «ладить» с этими огромными живот­ными, обрел сноровку. Не составляло особой сложности и позировать перед объективом аппарата в роли Геркулеса, на плечах которого сгибают семидюймовую строительную балку двадцать человек.

Труднее было дело c другими номерами — их я никогда не исполнял. Но обещанный заработок и перспектива быть показанным во многих кинематографах Европы заставили меня пойти и на это.

Всякий раз теперь, приезжая в Москву, я с удивлением смотрю на огромный, сорокапудовый камень, вросший в землю. Поразительно, как я мог отважиться безо всякой тренировки на то, чтобы эту громадину разбивали на мо­ей пруди! Какой был риск! Стать «на мост», Т. е. выгнуть тело, упираясь в землю одними ногами и руками, под тя­жестью 40 пудов! Да еще три молотобойца ударяют по это­му камню огромными кувалдами... Ведь понадобилось двадцать человек, чтобы взгромоздить eго на меня... А что если бы грудь не выдержала, подогнулись ноги, руки?.. Но ничего, все сошло благополyчно.

Впервые для съемок я выступили с номером «Живой труп, или сорок минут под землей».

Около манежа былa вырыта трехаршиниая могила, и я, в одних трусах, накрытый вместо савана простыней, спустился в нее и лег на грудь. Надо мной были поло­жены доски, державшиеся на приступочках, сдeланных из земли. Эти-то доски и должны были принять на себя всю тяжесть земли. Было рассчитано, что воздуха, оставшего­ся в маленьком пространстве между моим телом и доска­ми, хватит мне на сорок минут. Все съемки проходили во время представления, и публика никак нe могла поверить, что человек может пролежать такой большой срок под землей. Люди лезли на арену, толпились около «могилы», пытались отыcкать трубы... Все это и было на руку опера­торам, снимавшим киножурнал, так как выглядело очень эффектно.

С этим номером я впоследствии выступал много раз, и однажды за это чуть не поплатился жизнью. Для того чтобы я мог сигнализировать, из «могилы» пропускалась проволока: один конец ее держал в руках я, другой — кто-либо из униформистов или артистов. И вот однажды, во время моего выступления в Иваново-Вознесенске, про­волока порвалась. Испуганный артист, державший проволоку, заставил разрыть «могилу». Я же, поняв, что случи­лось, и услыхав удары заступов, рассердился: я тогда не придавал значения сигнализации проволокой. Когда режиссер спрыгнул на доски и приложил к ним ухо, я сердито крикнул: «Зарывайте! Вы срываете номер!» Убедив­шись в том, что я жив, и получив мое приказание, он дал команду «могильщикам» зарывать. Тут-то и случилось не­предвиденное.

Сбитые с уступчиков доски стали оседать от насыпаемой земли. Земля c боков осыпалась. Будь цела проволока, я бы подергал ее, про­сигналил — и меня бы разрыли. Но проволока была порвана. Я пробовал кричать. Но разве можно услышать голос из-под земли? И я приготовился умирать. Вся жизнь прошла y меня перед глазами... Стало тяжело дышать. Но что это? Земля перестала осыпаться, доски выпрямляются, слышен звон лопат... Неужели я спасен? Неужели я буду жить?.. Прошли сорок минут, и меня, впавшего в полуоб­морочное состояние, подняли наверх... Спасенный, я дал себе слово никогда больше не выступать c этим номером...

Но мы уклонились от рассказа o съемках.

Так как выcтупление c «Живым трупом» прошло благополучно, я согласился и на последний, самый, по моему мнению, тяжелый номер: проезд через Меня автомобиля.
Я знал, что с этим номером изредка выступают отдельные атлеты, но видел его всего два раза. Размышления привели меня к выводу, что тут должен быть какой-то секрет. На человека кладется тяжелая платформа, автомобиль въезжает на нее передними колесами, a если так, значит человек испытывает лишь половину его тяжести. Передние колеса скатываются, с снова лишь половина тяжести — задние колеса. Я пошел посоветоваться к своему приятелю — студенту Чeмоданову, часто выступавшему в цирках арбитром.

—    Нет, дорогой Турбас, — сказал он, печально улыбнувшись, — когда машина переваливается, вся тяжесть будет на тебе.

Он был прав. Но отказаться нельзя — контракт заклю­чен, я дал обещание. И я рискнул. Весь секрет оказался в том, что надо было, набрав в себя воздуху, напрячь му­скулы и не дышать. Сделал все это я инстинктивно.

B съемках принимала участие одна из первых русских женщин-шоферов, миленькая курсистка. Она, между про­чем, и фигурировала в журнале как «первая в России женщина-шофер».

Итак, начинался наш номер. Девушка бодро выводила машину на манеж. Рядом c ней Я. B кузове — пассажиры, среди них Чемоданов. Я посматриваю на публику. Все аплодируют юной водительнице. Она останавливает автомобиль y моей платформы, я выхожу из машины, раскла­ниваюсь, смотрю на часы. Автомобиль c пассажирами де­лает круг по манежу, a я ложусь на арену, Е полтора де­сятка рабочих водружают на меня платформу.

Я сразу же стал задыхаться и, как мне ни было совест­но, попросил платформу убрать. Убрали. Я колеблюсь: ри­сковать или не рисковать? Ведь если мне тяжело держать одну платформу, то как я сдержу ее c автомобилем? Отказаться? Поздно! И я снова залез под платформу.

Но вдруг девушка выходит из машины и подбегает ко мне.

— Я ни за что не поеду, — горячо шепчет она, став ря­дом со мной на колени. — Ведь это же смертельный но­мер.

Служители топчутся в нерешительности — и что делать? Ведь каждая минута под тяжелой платформой стоит мне огромных усилий. Наконец платформу снова снимают.

—    Ни за что не поеду! - решительно говорит девуш­ка. — Никогда не стану убийцей. Номер срывается. А вместе c тем уплывают и 100 руб­лей, обещанных мне по договору. Взяв девушку-шофера за руку, я деланно улыбнулся, отвел ее в сторону и сказал:

—     Это фокус.

—    Фокус? — она посмотрела на меня недоверчиво.

—    Серьезно? Ну, тогда давайте.

Она вскочила в кабину, взялась за руль, дала газ. Я забрался под платформу, напряг мускулы, не дышу, шум мотора надо мной, быстрый шорох шин по платформе, и вот ее снимают c меня униформисты. Я вскакиваю, накло­няю голову под обрушившиеся на меня аплодисменты, де­вушка и пассажиры выскакивают из автомобиля, подбе­гают ко мне начинают обнимать... Я стою счастливый и только чувствую сильную боль в боку.

Девушка улыбается, жмет руку. Она уверена, что я знал какой-то «секрет».

И каково ее удивление, когда она, доставив меня на Своем автомобиле в номера «Эйжен» на Петрoвке, узнает, что никакого «секрета» не было!

Итак, съемки закончены. Будем ждать выхода на экран кинематографов журнала «Патэ все видит, все слы­шит». Деньги есть, можно снова заняться тренировками.

Н. Турбас

оставить комментарий