Цирковое шоу «Кракатук» – ярчайшее отражение нашего времени. Хочется всего и амбиций уйма, зато всего остального, как-то: знания, опыта, вкуса, времени, денег – практически нет. И получается то, что получается: заявка на микс, где аранжированный Чайковский перемешан с маршем парашютистов-диверсантов, балерина танцует в пилотке, а финал венчает мыльная пена, символизируя собой сходство происходящего с латиноамериканскими сериалами.
«Кракатук» - цирковое шоу, но на феерию не тянет из-за своей фантастической разбросанности. А чему тут удивляться, если автор зрелища на прямой вопрос: «Только честно – что подвигло тебя поставить этот спектакль?» отвечает прямым ответом: «Честно? Денег хотел заработать».
Меня, возможно, не поймут, а возможно, в меня даже плюнут, но я все-таки скажу: «Кракатук» - это спектакль для лохов. Лохотрон одним словом, хоть и дорогой в общем-то. Но ведь и наши игорные дома – это не заплеванные общепиты. Хочешь дурить – покажи сначала кошелек. Вспоминаются еще индейцы, менявшие золото на блестящие камушки. Режиссер Андрей Могучий кошелек показал и блестящие камушки тоже. На это и приходят.
Смущает меня одна вещь, она, эта вещь, всегда смущает, и не одну меня. С этим смущением в 1917 году делалась революция. А смущает меня вопрос: все-таки право большинство или не право? Революция производилась ради большинства – так нас, во всяком случае, учили 70 лет. Демократия – это тоже власть большинства. На цирковое шоу приходит большинство и радуется всему: девочка на шпагат села – радуется и рукоплещет, мальчик мускулами поиграл и на трапеции в воздух поднялся – радуется и улюлюкает, кто-то кувырок совершил – то же самое. А уж если эта девочка свой шпагат еще и на трапеции сделала – то зал просто ревет. Меня интересует – является ли показателем мнение специалистов, которых в зале было меньшинство? Или – ну их, специалистов этих? Пусть себе брюзжат. Сами бы лучше крупномасштабные шоу ставили.
Очень грамотно было купить шапито именно в парке «Коломенское»! Можно даже сказать – провидчески гениально. Где еще найдешь такую публику. Это и есть благодарный контингент «Кракатука» - молодые люди по 18-20 лет, юноши и девушки, парочки и квадриги, с бутылками пива и швепса в руках (тем, кто недопил, в фойе шапито предлагается английский глинтвейн). Эти молодые люди, нагулявшиеся в парке досыта, приходят поглазеть на зрелище, и сразу оглашают стены шатра на тысячу мест свистом и топотом, что выражает бурную радость. Несколько иначе с детьми: те, что постарше (лет по 10-15) охотно ждут, когда можно будет вылезти на сцену и до макушки погрузиться в комья мыльной пены, выпущенной из пневматической пушки; совсем маленькие, которым от 3 до 5, орут все представление и пускают сопли ужаса. «Я больше не хочу! Пустите меня домой! Мне это надоело!» А рядом злобное шипение матери: «Замолчи! Все ты со своим нытьем! Мы с папой на это месяц собирались, деньги тратили, а ты всем мешаешь!»
Это спектакль не для детей, режиссер и не отрицал, что для детей принципиально не ставит. Но детей много: это неизбежно, когда ставится цирковое шоу, да еще и по мотивам известной сказки. При этом звук так фонит даже в одиннадцатом ряду, что непонятно, как могут ощущать себя зрители, сидящие в первом-втором, тем более, если они дети. Музыка физически бьет в диафрагму грудной клетки и ударяет по легким и ребрам. Учащается ритм сердца, а если сумку подставишь, она подскакивает и вибрирует вместе с выключенным мобильным телефоном. Сказать, что это очень вредно – ничего не сказать.
Некоторые сценки тоже, мягко говоря, не для трехлетних. Я уже не говорю о том, что сны этой девочки Маши напоминают наркотический бред писателя Берроуза. А впрочем, может, времена нынче такие? Современные груднички уже привыкли поглощать манную кашку под американский триллер «Звездный десант». Почему такой пример? А потому что именно этот самый десант и вспоминается чаще всего, когда видишь гигантских кибер-мышей, расхаживающих по манежу. Демонстрация монстров уродов способна впечатлить скорее уж меня, так как я бывалый кино-астролетчик. Мне-то именно эти монстры уроды и понравились – насекомые с щупальцами, мохнатые пауки-гиганты, жужелица, как две капли воды похожая на ту тварь из «Звездного десанта», которая съела друга главного героя. Но в особенности мне понравилась девочка-каучук, одетая в ярко-красного паучка. Изумительный паучок, бегающий по барьеру на четвереньках, но в «мостике», да еще и наряженный в сочное красное одеяние с оборками и блестками.
На этом мой ассоциативный ряд вовсе не заканчивается. Художественное решение спектакля, за которое отвечал Александр Шишкин, не просто напоминает, а прямо-таки вопиет стилем Михаила Шемякина. Сразу приходят на ум картины ленинградских мюзиклов Шнитке. Все эти жужелицы и пауки, феи в кринолинах и советники в партикулярных платьях – из Шемякина и его традиции.
Еще одной угадываемой ассоциацией становится первая сцена спектакля – почти по Эрвину Пискатору, немецкому режиссеру-экспериментатору 20-х-30-х годов прошлого века – микс сценического и кинематографического изображений. На манеже уже неспешно разворачивается действие, а сзади – на большом экране анимационная Маша катит на велосипеде за грампластинкой. И вот эта Маша на экране, едущая по современному городу, что-то очень напоминает. Причем даже не «что-то», а нечто совершенно определенное и сразу узнаваемое. Рыжая, заметьте, Маша, с аэродинамической прической-кочкой. Никому не вспомнилась бегущая Лола из фильма-эксперимента Тома Тыквера «Беги, Лола, беги!» (Lola rennt)? Да и ситуация схожая – Лола ведь тоже бежала не просто так, а чтобы спасти от смерти возлюбленного. Так что и любовная интрига оказалась не такой уж новой. А вот нужна или не нужна тут новизна – вопрос достаточно интересный и даже в чем-то психологический, поэтому о нем чуть позже.
Как ни странно, самое лучшее впечатление остается не от гимнастов, атлетов и вообще цирковых профессионалов, а от драматического актера Анвара Либабова, играющего Мышиного Короля гротескно, ярко, комиксово, да еще и с блистательной пластикой. Он здесь с начала и до конца: появляется еще до спектакля, когда зрители только собираются, рассаживаются. Либабов ходит по залу, между рядов, он похож по своему одеянию то ли на маркшейдера, то ли на подземного диггера. У него во лбу фонарик, на нем черный костюм. Иногда он еще и озвучивает слова диктора азбукой глухонемых. И кому как не ему играть пластическую сцену ночного соблазнения Маши с танцами вокруг кровати, под кроватью, на кровати и даже над кроватью – гибкий и ползучий, как змея, злодей так и вьется вокруг героини, то ли спящей, то ли пребывающей в романтическом мороке гофмановской сказки. Еще лучше получилась благодаря Либабову сцена операции, когда Мышиный Король меняет свой парадный мундир генералиссимуса (четкая ассоциация с финальной сценой «Победы над Берлином») на врачебный халат. В конце сцены он глумится над поверженным Щелкунчиком и это решено пластически очень остро.
Но опять возникает вопрос, и вовсе не к Либабову. Почему во время взрывов и пиротехнических эффектов воняет порохом – это понятно. Но для чего понадобилось в сцене операции над Щелкунчиком окутать манеж парами формальдегида? Для большего правдоподобия? Или это тоже спецэффект. Зрители озирались, чихали, спрашивали – что это? чем это? где это – и затыкали носы.
Цирковой набор, конечно, к одним кувыркам и шпагатам не сводился. Мы, например, стали свидетелями рождения циркового жанра. Тот, что описан в учебнике Гуревича – называется «эквилибр на вольной лестнице» (то есть на лестнице, которую держит только сам артист балансом своего тела). Здесь это был «эквилибр на невольной лестнице», потому что лестницу, по которой взбиралась артистка держали три человека. Довольно оригинально смотрелась воздушная акробатка не совсем цирковых размеров. Она-то и понравилась всем без исключения, хотя бы уже тем, что действительно делала трюки за гранью возможностей. Был и еще один жанр – атлетизм. Щелкунчик возлагал на лоб ядро, олицетворяющее орех Кракатук, на это ядро с лестницы (опять невольной) взбирался мальчик в костюме униформиста и стоял, балансируя на ядре. Но публике больше нравился эротический танец Маши и Щелкунчика на трапеции, и сделанный примерно в том же духе танец на трапеции двух Маш-близнецов, сильно почему-то напоминавших дуэт «Тату»: «Нас не догонят!»
Матросы, кувыркавшиеся на надувном спасательном круге, и красные люди-крысы на корд-де-пареле еще неплохо смотрелись на общем фоне, но было непонятно, отчего такой восторг в зале вызывают огромные, отвратительного вида зайцы? Собственно говоря, таких животных мы чуть не каждый день видим на улице, а американцы их и вовсе знают с пеленок – это огромные чикины и прочие зазывалы, раздающие листовки закусочных.
Зайцы пытались проделать один чисто клоунский прием, который чуть не сто лет не дает покоя всему мировому племени коверных. Они пытались – повторяю: пытались! – заигрывать со зрительным залом, то есть приставали к зрителям, лезли обниматься, падали на них. Ей-богу, клоун Шатц, работающий в немецком цирке «Растелли», делает это лучше. И не просто лучше – виртуозно! Фактически все свои номера он строит на участии зрителей в представлении. И зрители охотно играют в эту игру, потому что обаяние и контактность артиста находится за гранью возможного. Здесь же мы увидели попытку и не более. Возможно, у нас иной зритель, менее контактный. Но у меня сложилось впечатление, что эти зрители под вечер субботы были совсем не прочь поиграть, однако их никто не пригласил, с ними только отрабатывали заигрывание.
И окончательным ударом по сцене показа кукол стало явление балерины. Это была настоящая юная балерина в белой пачке, очень милая и изящная. Ее вывели специально – на бис. Это было очевидно, что она заявлена гвоздем сцены. Так модельеры под финал выводят на подиум невесту в белом. Балерина прошлась по барьеру, и зал тихо зароптал – почему ее не выведут на центр манежа? Но не вывели. Мало того, после прохода по барьеру про нее просто забыли. Она беспомощно ходила вдоль манежа и не знала, как ей лучше уйти, потому что сам ее вид, премьерный и яркий, взывал к вниманию, а его-то и не было. Балерина была окончательно забыта, когда началась война кукол и крыс. И неудивительно, ибо война эта, видимо, для большей доступности современному зрителю, сильно напоминала военные действия где-нибудь в Афганистане или Чечне – с девушками в пилотках, бочками с горючим и парашютистами-десантниками. В финале сцены гаснет свет, и на десантниках зажигаются голубые огоньки. Это так явно напоминает звездное небо, что буквально хочется крикнуть – да расположите же эти огоньки в форме знакомых всем созвездий, чтобы еще лучше было, еще интереснее, еще эффектнее. Но этого не сделали.
Вообще, на протяжении действия складывается впечатление о хаотичности, бессмысленном шуме и бессмысленных передвижениях. Большая часть сцен и номеров – это непродуманное шари-вари. А ведь в цирке шари-вари не терпит злоупотребления: оно используется не все время, а только как парад-алле – завершение постановки. Непродуманность композиции, совершенная невыстроенность мизансцены – все это и приводит к таким ситуациям, как та, с использованной и забытой балериной.
И все это закончилось той самой мыльной оперой с бумажным корабликом, на котором с небес спустился атлет-Щелкунчик. Вот только непонятно: если кораблик – то почему на небесах, а если на небесах, то почему к нему приделаны колесики. Но все это неважно. Кораблик висел под куполом, Щелкунчик с Машей целовались, а вниз на манеж падала белая пена, и она-то и стала главным действующим лицом второго акта, потому что в ней заключался мощный психологический заряд воздействия на зрителя. Ну кто же станет ругать спектакль после того, как его собственный ребенок с визгом и улюлюканьем бросается на сцену, чтобы вывозиться в этой пене.
То, что не удалось сделать зайцам, удалось пене. Шоу выиграло на спецэффектах, пиротехнике, реквизите. Как и любое шоу, которое мы все чаще наблюдаем на телевидении или на эстраде. Другой вопрос – насколько вообще были хороши и продуманны эти спецэффекты. С гораздо меньшими эффектами получаются блестящие спектакли-шоу, как, например, «Ризома» и «Жизнь есть сон» Анатолия Залевского – театр великолепного эквилибра, построенный на очень крепкой режиссуре. Конечно, такого, как «Кракатук» у нас в стране днем с огнем не найдешь – просто никто не делает. Мюзиклов много, а цирковых шоу нет вообще. А значит, и сравнивать не с чем.
Но почему для этого понадобился балет Чайковского? Не вписывается балет в цирковое шоу. И вышла смесь сентиментальности и спортивной тренировки. Получился не Гофман и не балет, а «просто» Щелкунчик. Хотя музыкальная аранжировка Чайковского оказалась вовсе неплоха по нынешним временам.
Цирковое шоу «Кракатук» – ярчайшее отражение нашего времени. Это не комплимент.
RSS 
