Программа Киевского цирка «И вновь начинается бой»

На программке Киевского цирка эпиграфом к новому спектаклю стоит строка известной песни: «...И вновь продолжается бой».

Мысль эту невольно воспринимаешь значительно шире, а не только как относящуюся к данному спектаклю. Ведь каждая постановка пантомимы в цирке, несмотря на давние традиции, дело всякий раз новое. Оно и понятно. Год от года меняются вкусы зрителей. Растут постановочные возможности режиссеров. И каждая пантомима, по сути дела, есть поиск новой формы циркового спектакля.

Чего только ни привносили режиссеры на цирковой манеж, чем только ни поражали воображение зрителей, стремясь создать наиболее достоверные, масштабные, значительные остросовременные произведения! Демонстрировали документальные или специально снятые кинофрагменты, приглашали большие группы физкультурников, вывозили на манеж грузовик, танк и даже самолет. Поручали ведущие роли драматическим актерам, записывали весь игровой текст на фонограмму и т. д. ...

В новой постановке Киевского цирка — героической пантомиме «Корчагинцы» — мы не увидели ни одного из этих приемов. Режиссеры-постановщики Борис Заец и Александр Зайцев (он же балетмейстер), их соавтор по сценарию Дмитрий Кисин, художник-постановщик Александр Фальковский и художник по костюмам Иоанна Дубровина-Заболотская пошли по иному пути. Они полностью доверились артистам цирка. Очи поверили и убедили нас, зрителей, что подлинно цирковая пантомима без слов может громогласно утвердить на манеже самые высокие идеи, самые интересные характеры, самые разнообразные сценические ситуации. Умело переосмысленный цирковой трюк, точно найденные выразительные движения помогли артистам стать подлинными властителями манежа.

Так каков же замысел данного спектакля? Вместо привычного конкретного сюжета, прослеживающего довольно краткий отрезок времени, была сделана попытка осмыслить 60-летнюю историю Советского государства. Идея преемственности поколений стала темой пантомимы «Корчагинцы».

Десять эпизодов, десять героических страниц жизни Страны Советов составили сюжетную канву спектакля. И для каждой из них, будь то «Всадники революции», «Нашествие» или «День Победы», следовало найти свою яркую, емкую, неповторимую форму.

Сложность подобного решения усугублялась еще и тем, что постановщики, после долгих споров и проб, решили отказаться в пантомиме от диалогов. Тематический, а главное, эмоциональный строй действия определила музыка.

Скажем, эпизод «Мы — кузнецы», посвященный корчагинцам первых пятилеток, целиком был положен на мелодию, написанную Георгием Свиридовым к кинофильму, «Время, вперед», Когда под ее ликующий, наступательный ритм девушки вращают штанги с красно-желтыми лентами на концах, именно музыка помогает нам поверить, что перед нами не разноцветье лент, а струи расплавленного докрасна металла.

Но, разумеется, не менее интересно решен этот эпизод и с точки зрения хореографии. Вот молодые кузнецы, как бы сошедшие с плаката 20—30-х годов, выносят на манеж пьедестал-наковальню. На пьедестале — «слиток металла». Последние слова взяты в кавычки, потому что на постаменте лежит девушка, затянутая в бордовое трико. Это артистка, исполнительница акробатического этюда, Мария Акифьева. Кузнецы весь процесс «ковки металла» изображают ритмическим танцем, в который вплетаются сложные элементы акробатики (роли кузнецов исполняют акробаты Оцупок), и «металл» оживает. Так метафорично, но истинно по-цирковому, рассказали постановщики о поэзии труда, окрыляющего человека.

Выше уже говорилось, что музыка явилась драматургической основой этого спектакля. Режиссеры совместно с дирижерами Василием Петрусем и Марком Резинцким использовали самые популярные мелодии давно прошедших и наших дней...

А теперь несколько слов об оформлении спектакля. Постановщики отказались от конкретно обозначенного места действия. Оформление манежа А. Фальковский решил предельно просто. Барьерная дорожка из голубоватой парчи словно гигантская стальная шестерня охватывает арену. Красный круглый ковер будто клинком кавалерийской сабли перечеркнут изогнутым серебристо-голубым станком. Он составной и легкий, после пролога отдельные части его используют в различных эпизодах. Огромное алое знамя осеняет манеж. Сцену обрамляет контур буденновского шлема, а за ним, в дымке тюлевых складок, угадывается силуэт Спасской башни, увенчанный пятиконечной звездой. Звезда эта ярко вспыхивает в решающие, поворотные моменты действия, как бы поддерживая, озаряя своим пульсирующим светом героев. Определенную смысловую нагрузку несет подвижная серебристая лестница, соединяющая манеж со сценой. По ее ступеням спускаются на манеж — в нашу современность — легендарные Комиссары пламенных лет революции. Эта же лестница возносит героев наверх по окончании эпизодов, словно бы в память, в историю.

Смелость режиссеров, сумевших увидеть в столь лаконичном оформлении залог неисчерпаемых композиционных возможностей, опору всему эмоциональному мизансценированию пантомимы, радует и поражает. Все эти самоограничения в отборе выразительных средств вновь подчеркивают принципиальность позиции, избранных постановочной группой «Корчагиицев». Основой, средоточием, единственным выразителем и темы, и действия, и идеи спектакля сочли они артиста цирка, сделали ставку именно на его мастерство и возможности.

Так как же готовилась эта пантомима, если учесть, что артистам не был предоставлен репетиционный период и они каждый день были заняты в представлении?

Ежедневно в семь утра Борис Заец и Александр Зайцев встречались в цирке, чтобы уточнить все задачи наступившего дня и встретить артистов во всеоружии точных требований и решений. Порой режиссеры отказывались от уже найденных сюжетных ходов, горячо спорили, находили новые. Ровно в девять начинались репетиции...

Каждый день Юрий Мерденов, которому была поручена подготовка конных эпизодов, тренировал на манеже лошадей и всадников, добиваясь безукоризненной слаженности действия. А наверху, за сценой, в репетиционном зале шла отработка массовых танцев, нет, не танцев даже, а ритмических движений, поэтически передающих те или иные элементы производственных процессов. Марк Резницкий сидел за инструментом. Александр Зайцев вместе с участниками пантомимы разучивал движение за движением. А Борис Заец, забравшись на самый верх шведской стенки, обрамляющей репетиционный зал, следил оттуда за точностью, четкостью всех перемещений танцевальной группы. Сверху ему был особо отчетливо виден общий рисунок их движений, сверху легче было углядеть и внести коррективы в планировку мизансцен. Ведь и зритель смотрит на все происходящее на манеже как бы сверху.

Начерно срепетированный в зале эпизод тут же переносился на манеж. Начиналась кропотливая работа по сведению воедино всех мизансцен. Готовые, казалось, эпизоды на манеже вновь требовали настойчивой работы.

Вот, скажем, эпизод «Мужество». Все представлялось а нам точно найденным и единственно верным. Документальная основа — заметка в «Комсомольской правде» о нашем современнике, молодом коммунисте, военном летчике, тяжело пострадавшем во время испытательного полета, но нашедшем в себе мужество и силы вернуться о строй. Эмоциональная, а в чем-то и тематическая заданность эпизода предопределяется использованием песни Оскара Фальцмана. Той, где поется об огромном небе — одном на двоих. Цирковой номер, на котором строится этот эпизод, — ручной эквилибр на вращающемся пьедестале. Исполнитель его — Юрий Ермолов. Все продумано, все решено, все отрепетировано. И вдруг рождается мысль как-то укрупнить эпизод. Не просто зрелищно, но прежде всего — образно. Постараться без текста и комментариев зримо передать через цирковой трюк то, что может ощущать человек, пытающийся вновь овладеть умением отрываться от земли, парить над ней.

Решение, найденное Б. Заецем, было столь же простым, сколь и оригинальным. Ом предложил соединить работу эквилибриста Ермолова с трюками, исполнявшимися артистами Хохловыми на ренских колесах.

Уже один внешний вид никелированных колес рождал самый широкий круг ассоциаций, невольно восходящий к различным летательным аппаратам. И связь эта росла и ширилась по мере умелого режиссерского построения эпизода. Вот колеса свалены в кучу и на них, как на обломках, беспомощно повис обессиленный летчик. Вот стройные юношеские фигурки в комбинезонах, давнишние друзья-курсанты, один за другим входят в колеса, прокатываются в них и тут же останавливаются. А летчик а это время с трудом отрывается от земли (артист исполняет «стойку» и тут же срывается в «крокодил»). И чем увереннее становятся затем ого движения, тем стремительней и разнообразней вращаются все три колеса. Не задумываясь уже, напоминают ли эти движения работу пропеллеров или тренажеров, невольно отдаешься ощущению раскованного, упоенного вращения, свободного полета. Да, именно к мысли о полете, о новом обретении неба приводит этот эпизод пантомимы, решенный исключительно средствами партерных, а вовсе не воздушных цирковых жанров.

Так кропотливо уточнялся и обновлялся эпизод за эпизодом. Все участники работ жили одной мечтой, одним делом. И пантомима наконец обрела свой законченный вид, единый ритм и истинный размах.

Зрелище получалось интересное, но самим участникам было трудно решать, в чем их удача, а в чем просчет. Временами казалось, что рожден новый вид циркового спектакля. Но чаще бывали дни, когда хотелось прервать репетицию, распустив артистов по домам. Оно и понятно. В напряженной творческой работе часто теряется объективность суждений, да и потом хорошо известно, что любой спектакль рождается на зрителе.

...Час и пять минут идет пантомима. Час и пять минут артисты на манеже убедительно доказывают свое право считаться поистине синтетическими современными артистами. Час и пять минут зал, как один человек, замирает от волнения, разражается хохотом, обрушивает на манеж лапину благодарных аплодисментов. Час и пять минут пролетают стремительно, как одно мгновение. Это не удивительно. И смотрят и играют пантомиму «Корчагинцы» на одном дыхании.

Наверное, не все идеально в цирковом спектакле, поставленном Борисом Заецем и Александром Зайцевым. Если следить за ним сторонним критическим глазом, можно, наверное, указать на ряд огрехов и неточностей. Мне лично сохранить бесстрастность критика не удалось. Атмосфера, царившая в зале и на детских утренниках и на вечерних представлениях, была настолько приподнятой, что не поддаться ее воздействию оказалось невозможным.

«Корчагинцы» в Киеве — рассказ об эстафете поколений, о духовной и идейной связи всех наших поколений. И вместе с тем сама постановка «Корчагинцев» — это достойно принятая эстафета от прославленных пантомим советского цирка, до сих лор являющихся образцами боевого агитационного искусства, созданного в цирке и средствами цирка. Словом — «...и вновь продолжается бой!..»

М. НЕМЧИНСКИЙ

оставить комментарий