Скальпель и трапеция

По профессии я врач-хирург. А что, казалось бы, может роднить че­ловека, ежедневно соприкасающегося с недугами и страданиями, с весе­лым искусством цирка — смешными репризами клоунов, изящной грацией эквилибристов на проволоке, смелыми бросками на трапеции воздушных гимнастов.

На фото. Владимир Ильич Пшеничников

Однако родство есть. Мы, врачи, хорошо знаем действие положитель­ных эмоций на здоровье человека, то, как психическое состояние влияет на течение различных заболеваний. Сохранение нормального тонуса нервной системы — отличное бодрое настроение — значительно повышает защит­ные силы организма. Недаром знаменитый хирург XVI века Амбруаз Паре любил говорить, что «веселые люди всегда выздоравливают». А вот еще более выразительное высказывание на этот счет. Принадлежит оно Сиденгаму, известному английскому ученому, жившему в XVII веке: «Прибытие паяца в город значит для здоровья его жителей больше, чем десятки нагруженных лекарствами мулов».

Теперь понимаете, почему врачи одобряют всякие радостные впе­чатления и в первую очередь, разумеется, праздничное цирковое ис­кусство? Цирк полюбился мне с малолетства. Серые, как перештопанная ши­нель николаевского солдата, будни детского приюта на окраине Казани, где я рос и воспитывался. «Воспитывался». Слово это звучало удивительно нелепо в той обстановке: воспитание маленьких оборвышей меньше всего интересовало чиновников, ведавших богадельнями и сиротскими домами. Меня, полуголодного мальчишку, волновал даже один вид красочных афиш, возвещавших о прибытии в Казань какого-нибудь гастролера со звучной иностранной фамилией. Артисты казались мне людьми чуть ли не с другой планеты, а сам цирк братьев Никитиных какими-то райскими кущами.

Как раздобыть денег на представление? Я не спал ночами, раздумы­вая, как бы хоть одним глазком посмотреть на борцов. Весь город бредил тогда французской борьбой. На фоне бесчисленных «черных масок» выделялись фигуры двух чудо-богатырей, двух Иванов — Ивана Поддубного и Ивана Заикина. Помню, как захватило у меня дух от восторга, когда я с толпой ликующих мальчишек составил «почетный экскорт», сопровож­дая высокого щеголеватого мужчину с тросточкой. Это был Иван Поддубный широкими шагами мерявший Воскресенскую улицу около Казан­ского   кремля. Цепкая память детства сохраняет на всю жизнь звуки, краски, запахи. И теперь стоит мне лишь войти в цирк и вдохнуть в себя запах опилок, как я словно сбрасываю полвека и снова становлюсь мальчишкой. Как я аплодировал тогда — приобрел-таки по удешевленной цене билет на галерку. Незабываемы впечатления, полученные в тот вечер! Забыты неудачи, насмешки, все огорчения. Какая находка! В уголке двора воспитательного дома стоит забро­шенная телега водовоза, оглобли которой связаны ремнем. Как я раньше не замечал: это же отличный турник! Подтягиваюсь на ремнях, кувыр­каюсь, падаю. Я хочу стать таким же гибким, как «гуттаперчевый человек», таким же ловким, как рыжая наездница в золотом трико. Подтягиваюсь, падаю, кувыркаюсь... Добро, штаны на мне из чертовой кожи и порвать их не так-то легко!

Упражнениями этими я, верно, и обязан крепкой мускулатуре, силе рук, выносливости, которые в дальнейшем очень мне пригодились. Много позже, уже став врачом, я еще глубже оценил искусство артистов цирка, за видимой легкостью и непринужденностью которого скрываются сотни часов   упорных   тренировок. В старом цирке профессиональные борцы и гиревики нередко вызы­вали зрителей помериться силами. Ученик И. П. Павлова академик Иван Петрович Разенков, обладавший в молодости богатырской силой и лов­костью, клал профессионалов-борцов, что называется, на обе лопатки. У нас в Казани под псевдонимом «юноши Архангельского» успешно вы­ступал на арене цирка Иван Домрачев, впоследствии крупный хирург-клиницист,  профессор. Мне посчастливилось работать в клинике выдающегося советского хирурга — профессора, а в дальнейшем и академика А. В. Вишневского.

— Учитесь у цирковых артистов не только точности и координации движений, но и чувству локтя, — советовал молодым медикам Александр Васильевич (в его небольшой квартире, помню, даже висели кольца, и он часто убеждал нас заниматься гимнастикой, справедливо считая, что хорошая мускулатура и крепкие нервы — непременные качества хирурга). Вон стоит на манеже униформист и с безразлично-скучающим видом смотрит куда-то вдаль. А на самом деле он — весь напряжение; он страхует артиста  и  в любое  время,  если  понадобится,  подключается  в  действие.

Внучата В. И. Пшеничникова тоже любят цирк

Цирковой   номер — это  работа   целого   коллектива,  даже   в  том   случае, если зритель  видит на арене только одного человека. Не так ли и в хирургии? Если санитарка плохо простерилизует в авто­клаве бинты, если медсестра вовремя не приготовит кетгут или по рас­сеянности подаст не тот инструмент — здоровью больного может угро­жать опасность, хотя операцию делает самый талантливый хирург. Угро­жает она и акробату, если его партнер замешкался на долю секунды, если дирижер пропустил такт, если электрик-осветитель не вовремя включил   прожектор. На манеже и в операционной, за кулисами и в перевязочной должна существовать четкая организованность, царить дух коллективизма, взаимо­выручки и взаимозаменяемости. Тогда работа будет спориться: больной выздоровеет,  а зритель  выйдет из цирка в хорошем  настроении.

...Лондон и Шанхай, Венеция и Гаага, Ханой и Берлин. В какой бы стране ни побывал я за последние годы, при малейшей возможности стараюсь   заглянуть   и   в  цирк  этой   страны. Запомнились нагловатые и вместе с тем жалкие зазывалы у входа в шапито в Гааге. Их усилия были тщетны: респектабельные прохожие только   ускоряли   шаги.   Цирк   явно   «прогорал». Удивила программа английского цирка: некоторые номера, особенно клоунада,   казались  взяты  напрокат  из   дошекспировских  времен. На развалинах римского Колизея на память невольно пришли мрач­ные забавы древних римлян, происходившие здесь когда-то: бои гладиа­торов, схватки рабов с разъяренными дикими зверями — зрелища, дей­ствовавшие на самые низменные инстинкты. Не на тех ли темных инстинк­тах   спекулирует   сейчас   буржуазное   искусство?..

Недавно я прочел рассказ старейшего современного английского писателя Сомерсета Моэма «Жиголо и Жиголетта» и удивился его жиз­ненной достоверности. В нем говорится о том, как чемпионка по плава­нию ради заработка выступает в фешенебельном баре с эффектным, но опасным трюком. Она прыгает с лестницы в шестьдесят футов высотой в резервуар с водой, на поверхность которого выливают и поджигают бензин, Пламя взмывает вверх, и в это время Стелла — так зовут ар­тистку — бросается прямо в огонь. Пресыщенные посетители бара, в изо­билии поглощающие виски и коктейли, приходят смотреть этот номер по    нескольку    раз.    Зачем? «Они надеются, — говорит мужу измученная частыми выступлениями и доведенная до нервного истощения Стелла, — что вдруг им повезет и они увидят, как я разобьюсь насмерть. Я умру, а через неделю они забудут даже, как меня звали. Вот она какая, твоя публика!»

Посетители цирка на Западе действительно хотят получить за свои деньги что-либо экстравагантное, щекочущее их нервы. Поэтому там ар­тисты стремятся поэффектней «подать» свой номер, зачастую в ущерб технике и хорошему вкусу. Иногда они работают с одним и тем же но­мером годами, а когда номер надоедает, оказывается, что они растеряли свое мастерство, ни на что больше не способны и, что называется, вышли в тираж. Попутно замечу, что жизнь артиста в капиталистическом мире обычно коротка, а врача вызывают в цирк, лишь когда там произошел какой-нибудь   несчастный   случай. Медицинский работник — непременный спутник артиста советского цирка,  осуществляющий   постоянный   врачебный  контроль. Но творческое долголетие наших мастеров цирка, разумеется, обеспечивается не только медицинским наблюдением. Это и разумные, правиль­но дозированные тренировки, это и всестороннее физическое развитие, это и отсутствие тревоги за завтрашний день.

Мне не раз приходилось сталкиваться с артистами цирка. Обычно это — культурные люди, интересные собеседники, щедро делящиеся с товарищами секретами своего мастерства. Это члены большой и друж­ной семьи, призванной давать людям радость и благородное волнение. Не потому ли жизнелюбие и оптимизм — характерные черты советского цирка?Удивительным обаянием обладают многие наши артисты. Я страшно люблю солнечного клоуна Олега Попова, с удовольствием смотрю на полет под куполом Евгения Моруса, мне нравится и отточенность движений артисток   Демкиных. Но я и так заговорился. Как бы не опоздать на представление, вну­чата Володя  и Лена уже торопят меня.

Завтра предстоит серьезная операция. А я по опыту знаю, что ничто так не настраивает меня на рабочий лад, не дает такой хорошей зарядки бодрости, как посещение старого здания на Цветном бульваре.

 

В. ПШЕНИЧНИКОВ, профессор, заслуженный деятель неуки РСФСР

Журнал Советский цирк. Январь 1963 г.

оставить комментарий