Смеяться, право, не грешно
После опубликования статьи С. Абрамова «Над чем смеетесь?» (1976. № 5), а также работ С. Макарова («Таинство циркового искусства» (1976. № 6), А. Глущенко («Этот удивительный жанр», (1975. № 7, Н. Румянцевой («Оглянись во гневе» (1976. № 8) в редакцию стали приходить письма, из которых явственно видно: к нам обращаются люди, не равнодушные к вопросам циркового искусства, к вопросам клоунады.
И те, кто встает на «защиту» С. Абрамова, и те, кто выступает против, — пишут горячо, увлеченно, страстно желая выявить истину Считается, что последняя рождается и споре. Но лишь в таком, думается мне, где спорящие прислушиваются к мнению собеседника. Наши корреспонденты таковой возможности не имели каждый из них оставался один на один с листом бумаги. И тем не менее, внимательно перечитывая всю подборку, замечаешь: авторы писем спорят не только с Абрамовым и его оппонентами, но и между собой. Остается лишь предоставить им слово, чтобы каждый имел возможность выслушать своего далекого собеседника.
Вот письмо «еще одного пристрастного зрителя», как назвал себя Анатолий Гугнин, режиссер народного цирка «Юность» Львовского Дома культуры строителей. А. Гугнин постоянно следит за всем, что печатается в журнале и с особым интересом — за «заметками пристрастного зрителя». С. Абрамов уже изложил свое мнение о многих цирковых жанрах, поэтому А. Гугнин с нетерпением ожидал, что же скажет журналист о спорных вопросах клоунады.
«А он взял да и сказал. И, как мне кажется, с присущим ему юмором подвел все увиденное под статьи Уголовного кодекса. Уж о чем, о чем, а о юморе писать без юмора невозможно Вот тут-то и началось! Уголовный кодекс и клоунада как-то отказались совмещаться в статьях С. Макарова, А. Глущенко, Н. Румянцевой. Все они решили выступить, если не в защиту зрителей, то в защиту клоунады от различных статей УК, но при этом как-то забыли, что суть касалась серьезных и острых проблем», — пишет нам львовский корреспондент.
Но так ли уж все ответившие Абрамову не поняли его юмора, и действительно ли все забыли о «серьезных и острых проблемах»?
Беру следующее письмо московской журналистки Л Бородиной. Она тоже обратила внимание на появившиеся в последнее время «заметки пристрастного зрителя», всегда, по ее словам, занимательные, живо, с юмором написанные. Но вот последняя — «Над чем смеетесь?» — ее почти разочаровала. «Да, разумеется, замечает Бородина, в ней есть и всегдашний живость письма и юмор. Но взгляд на жанр в целом так удивляет, что призадумаешься: неужели этот остроумный, любящий цирк человек может всерьез желать, чтобы клоуны отказались от своих традиций, от всего, что принадлежит им испокон веку? Конечно же, бороться с грубостью, пошлостью, бессодержательностью надо, против этого никто и возражать не станет. Но как же можно отметать то, на чем основан жанр?
Вспоминаю безудержно веселую сценку «Бревно» в исполнении Ю. Никулина и М. Шуйдина. Когда смотрела ее, смеялась до слез, но Абрамов и здесь углядел «оскорбление действием». А как иначе мыслит он завершить эту шутку обличительным монологом в адрес всех назойливых людей? Не лучше ли убеждает нас истинно клоунский финал?
Или другая описанная им сценка с официантом-неудачником. Выступление Д. Родина видеть не довелось. Но как-то давно смотрела румынский цирк, приезжавший к нам на гастроли. Почти все номера забыла, забыла и фамилию клоуна, исполнявшего роль незадачливого официанта, но вот как накрывал он на стол, как подавал длиннющие макароны, роняя их на манеж, а потом долго-долго ловил, а они ускользали от него, помню по сей день. Клоун в той сценке достигал таких вершин в области комического, что невольно вспомнились чаплиновские киноленты с трюками весьма похожими».
Л. Бородина припоминает трюк Чарли Чаплина, а мы можем вспомнить такого же неуклюжего официанта из оперетты «Принцесса цирка». Сколько смеха в зале вызывает его «ловля» уже давно изжаренной курицы. Так почему же буффонада, нередко встречающаяся в кино и на сценических подмостках, должна быть вдруг изгнана с манежа?
Но вернемся к письму Л. Бородиной. Если вначале журналистка сомневалась, может ли С. Абрамов, сам любящий хорошую шутку, вдруг восстать против многих комических положений в репризах, то, прочитав статью А Глущенко, согласилась с последним: «Прав оказался артист, а не я со своими сомнениями. Абрамов действительно излишне увлекся своим весьма своеобразным юмористическим ходом и забыл о том существенном, о чем, несомненно, следовало говорить, — о бездумных, безвкусных ремесленниках, губящих веселое искусство клоунады».
Как видите, и артистов, и искусствоведов, и просто любителей цирка волнуют достаточно серьезные проблемы, горячо обсуждавшиеся к тому же на заседании художественного совета Союзгосцирка, посвященного клоунаде. Многие выступавшие высказывали такую мысль: традиционная буффонада никогда не исключала публицистику, сатиру, злободневность. История русской к советской клоунады дает много примеров тому — клоуны-дрессировщики Анатолий и Владимир Дуровы утвердили на арене острую злободневную шутку, оружием сатиры всегда пользовались клоуны Бим-Бом (И. Радунский и М. Станевский), публицистика и сатира — неотъемлемые составные части всех номеров Виталия Лазаренко. Поднимая значительные темы, эти большие артисты всегда решали их только через цирковой трюк.
А потому, зачем же пугаться, если современные коверные пользуются традиционными клоунскими трюками, привычной клоунской бутафорией? Важно, о чем они хотят рассказать зрителю. А если, критикуя пьяниц, разгильдяев, бракоделов, они предстанут перед нами с красными носами, в непомерно больших ботинках, широченных брюках, имеющих к тому же тенденцию сползать с их ног, то, поверьте, ничего предосудительного здесь не будет. Это своеобразный, но весьма выразительный язык клоунады.
Однако давайте предоставим слово известному к прошлом исполнителю клоунских дуэтов Александру Бугрову.
«Первая же строка статьи С. Абрамова ставит перед нами вопрос: «И в самом деле, над чем мы смеемся?» Читателей это «мы» вводит в заблуждение. Мы, читатели, наивно предполагаем, что автор вместе с нами размышляет над этим вопросом. Ан нет, ему, оказывается, все яснее ясного, а знание юриспруденции остановит его от опрометчивого поступка — смеяться вместе со зрителями. Да и как же можно, право, смеяться над тем, что видит Абрамов на арене? Клоуны оперируют ножами, опасными бритвами, рогатками, пилами. С них в довершение ко всему, постоянно падают брюки. Восьмилетняя девочка чуть не плачет от такого зрелища. И автору ничего не остается, как подвести ужасные клоунские выходки под статью УК.
Прочитав ссылку на УК, лихорадочно силишься вспомнить: не видел ли тебя ненароком кто-либо из знакомых, когда ты в цирке смеялся над клоунами, вместо того чтобы выйти на манеж, пресечь безобразие, а разбушевавшихся «хулиганов» сдать в милицию.
Вот ведь какие мысли могут возникнуть у читателя. И оттого лишь, что С. Абрамову все яснее ясного, оттого, что он и не собирался вместе с нами размышлять о причинах смеха. Награждают ли клоуны друг друга подзатыльниками — плохо, выстрелил кто-то из рогатки — безобразие. Юрий Никулин погрозил ножом, вырезанным из фанеры, — совсем подсудное дело. Но зачем, к чему все эти трюки, может быть, они несут необходимую смысловую нагрузку, нашего «пристрастного зрителя» волнует мало. А ведь стоило лишь обратиться к работой Чарли Чаплина, чтобы обнаружить там достаточно полный анализ того, почему одинаковый трюк в одной ситуации вызывает смех, в другой — нет.
Далее А. Бугров приводит примеры с «падающими» клоунскими брюками. Если на манеже изобразить, как какой-то глупец, подшучивая над приятелем, возьмет да и сдернет с него брюки — пусть, мол, посмеются вокруг, то кроме неловкости ничего не получится И клоунам будет стыдно и зрителям Но, скажем, в сценке, высмеивающей недобросовестную работу пошивочного ателье, тот же трюк будет весьма кстати. И когда с клоуна-заказчика упадут брюки, то осмеянию подвергнется не он, а нерадивые работники мастерской.
Отстаивая традиционные клоунские приемы, А. Бугров в первую очередь озабочен тем, чтобы они точно раскрывали замысел реприз, играли бы на сюжет. Думается, это очень верный подход к делу.
Не менее горячо вступается за право использовать на манеже трюки «полувековой давностях» акробат и клоун Виктор Феррони. А к клоунским трюкам он относит «и апач, и каскад, и бутафорский нож, и даже упавшие в нужный момент штаны».
На все те же пресловутые падающие брюки наши корреспонденты делают упор, видимо, поточу, что сам по себе трюк этот, взятый вне связи с сюжетом, может действительно показаться грубым. Но вот В Феррони приводит примеры: в репризе Г. Ротмана и Г. Маковского один клоун срезает у другого все пуговицы взмахом хлыста брюки, естественно, надают.
В знаменитой «Сценке в парке» дворник, пытаясь поймать нарушителя (Карандаша), тянет его из-под скамейки, но тот выскальзывает из брюк и убегает. И, наконец, клоунада, где за букет цветов спекулянт (М. Шуйдин) в буквальном смысле слова раздевает влюбленного (Ю. Никулина). «Но можно ли углядеть в этих ситуациях хоть каплю пошлости? А значит, — делает вывод Ферронни, — важно, где и как использован клоунский трюк. И потому, критикуя того или-иного артиста, не следует замахиваться на буффонаду в целом. Иначе получится, как у Огурцова в кинофильме «Карнавальная ночь». Наверное, у многих остались в памяти замечательные кадры: два самодеятельных клоуна хотят показать классическое антре. Но Огурцов отвергает нелепые, с его точки зрения, костюмы и грим. Да и текст, в конце концов, никуда не годится. И вот его стараниями на эстраду вышли два симпатичных молодых человека и, строго глядя и зал, призвали зрителей крепить советскую семью. Призыв хорош сам по себе. Но только не стало смеха, не стало и произведения искусства, каким все-таки было их старое, пусть и наивное буффонадное антре. Не получится ли так и в цирке, если мы прислушаемся к советам (пристрастного зрителя» С. Абрамова?»
Вопрос поставлен очень остро, можно сказать — непримиримо Иначе оценивает статью Абрамова старейший деятель цирка Александр Ширай. Он приходит к выводу: если проблемы клоунады, обсуждавшиеся с самых первых дней становления советского цирка, до сих пор вызывают споры, значит, в этом жанре не все благополучно. А потому следует прислушаться к замечаниям С. Абрамова, тем более, что он перечисляет конкретные репризы, отмеченные тем «наивным и отвратительным трафаретом», о котором говорил еще А. Луначарский.
Напоминая нам далее слова Луначарского о том, что «в обновленном цирке клоун должен иметь высокий в своем комизме репертуар». Ширай спрашивает: «Почему же по манежам все еще кочуют репризы с мордобоем, кирпичами, двуручными пилами, разбиванием яиц на головах и тому подобное? И можно ли в этом винить только клоунов? Ведь за спиной каждого артиста обязательно стоит режиссер, который в свою очередь ставит репризы по материалам, полученным из репертуарного отдела Союзгосцирка, где также работают специалисты. Комическая сценка Литовского коллектива, о которой пишет С. Абрамов, имеет вероятно и соответствующие подписи и разрешение на постановку, как и реприза с гигантским шприцем. И лиг шприц и кирпичи изготовлены по замыслу авторов и режиссеров в бутафорской мастерской Союзгосцирка. А потому, соглашаясь с автором. что па вопрос над чем смеетесь? должен быть один ответ, все же хотелось бы выяснить: к кому персонально обращен этот вопрос, кто должен дать на него ответ?».
A. Ширай несомненно прав, утверждая что за общее направление клоунады должны отвечать не только коверные. Но следует ли все-таки репризу «Свидетель» (именно ее поставили литовские клоуны) относить к числу бессодержательных? Думается — нет. А. Глущенко в своей статье подробно раскрыл суть этой сценки В подтверждение его мыслей еще несколько строк из письма В. Феррони: «С. Абрамов как-будто бы рассказывает все как есть, но чуть-чуть иначе расставляет акценты, и перед читателями, не видавшими репризы, многое предстает в искаженном виде. По Абрамову, это простая уличная драка. А на самом деле, в сюжете заключена мысль более чем важная: клоуны всеми своими действиями утверждают — ни один человек не имеет права равнодушно проходить мимо того, что противоречит нашему образу жизни. Реприза обличает мешанина, желающего жить по принципу «моя хата с краю». Расплачиваясь вскоре за свои трусливые убеждения, получая оплеухи, человек этот не встречает сочувствия публики. Его не жалеют, над ним смеются. ибо здесь восторжествовала справедливость».
B. Феррони видел репризу в исполнении В. Костеренко и Л. Кадывкина при участии Ю. Никулина и М. Шуйдина.
С. Абрамов у группы молодых, начинающих клоунов. Видимо, этим и объясняются два таких разных прочтения одного сюжета.
Профессор Ю. Дмитриев как-то указывал, что новый номер — это всегда плод жизненных наблюдений и серьезных размышлений артиста. Идея номера может возникнуть и у кого-нибудь из писателей, однако идея, даже самая удачная, это еще не номер. Нужно найти ее цирковое решение. Ведь клоунская сценка длится не более трех-четырех минут и за это время актеры должны донести до зрителя мораль, вытекающую из самого содержания сценки.
В этом рассуждении хочется отметить два фактора, обеспечивающих успех современной клоунады, — определенную идейную направленность реприз и тот необходимый запас жизненных знаний и наблюдений, которые помогают актеру полно и ярко раскрыть авторский замысел. Отсутствие любого из двух факторов делает изображаемое бессодержательным к легковесным, ибо и профессионализм и глубокие знания исполнителя не спасут репризу, если в ней отсутствует мысль, призванная направлять сюжет. Но и удачная литературная основа также может быть искажена, если актер не умеет внимательно вглядываться в окружающий мир, чтобы потом поделиться со зрителями собственным видением этого мира, рассказать о своем отношении к нему. И результат — одна и та же сценка выглядит по-разному у разных исполнителей.
Исполнительскому мастерству одних коверных, их умению находить точное оправдание клоунского трюка и, наоборот, — отсутствие вкуса у других, посвящено письмо А. Гугнина, с которого мы и начали наш обзор.
Режиссера львовского самодеятельного цирка «Юность» восхищает актерское мастерство Г. Ротмана и Г. Маковского, А. Ю. Гусева. «Коверный этот вовсе не чурается цирковых приемов, но если он и бьет кого-то по голове преогромнейшим молотом, то жертвой оказывается самый настоящий симулянт». То есть вкус и чувство меры помогают коверному использовать традиционный буффонадный трюк точно по назначению.
Совсем иначе воспринял наш Львовский корреспондент выступление А. Калмыкова. Отметив его большой успех на выпускных экзаменах в ГУЦЭИ, а также его острохарактерную внешность и пародийное мастерство. А Гугнин с грустью пишет, что сейчас репертуар молодого артиста изобилует старыми, весьма мало оправданными трюками. Но не столько это ставит он в вину Калмыкову, сколько его весьма сомнительного толка, шутки. Например, «поющего» морского льва Калмыков называет не просто львом, а сравнивает его со Львом Лещенко. А получив от Юрия Дурова утвердительный ответ на свой вопрос: «Вы что здесь, Дуровым работаете?» — Калмыков весело заявляет: «А я дурачком!». Разбирая затем выступление клоунской группы под руководством К. Бермана. А. Гугнин высказывает мнение, что такому большому мастеру следовало бы строже подходить к вопросу о репертуаре.
Итак, давая оценки мастерству разных артистов, С Абрамов и А Гугнин приходят к общему выводу: некоторых клоунов, к сожалению, отличает не вдумчивый, не глубокий подход к своему делу, а потому на арене бытуют бессмысленные, а порой и пошлые шутки.
Вероятно, иным нашим коверным действительно не мешает серьезно прислушаться к критике зрителей, подумать о более значительном репертуаре и, избавляясь при этом от грубостей и бытовщины, суметь подняться до высот философского осмысления жизни, как это умел делать, предположим, Леонид Енгибаров.
Обращаясь к творчеству Л. Енгибарова, можно проследить, как удивительно тонко сочетались в его репризах современность и классика. Ведь он показывал все тот же «Бокс», и как несколько поколений клоунов до него неумело брали в руки скрипку и ломали ее, так и он брал ее, ломал и плакал над ней, а его несчастный влюбленный, превращавшийся в статую, разве не напоминал он нам грустного Пьеро? Все было раньше, но как неожиданно по-новому засверкало в его, Енгибарова, исполнении. И при этом он ни от чего не отказывался: ни от старых сюжетов, ни от старых трюков. Но в каждой сценке его была глубокая мысль. Он умел мыслить цирковыми трюками. Присуще это к многим другим нашим талантливым мастерам.
Ну а если современные коверные могут, умеют пользоваться образным языком традиционной клоунады, зачем им от принятого в клоунском жанре языка отказываться?
Стоит задуматься еще и вот над чем: клоуны воссоздают на манеже ту или иную сценку почти без всякой декорации, Французский критик Тристан Реми в своей книге «Клоуны» пишет: «Достаточно клоуну появиться с деревянной саблей в руке, и он уже переносит нас в атмосферу казармы, достаточно ему напялить па себя форменную фуражку и приклеить огромные усы, и он уже вызывает в нашем воображении образ блюстителя порядка. И это неизменно рождает смех. Вполне понятно, что клоун не для того наряжается жандармом, чтоб вселить в нас чувство страха».
Вот на заключительной фразе хотелось бы задержать внимание наших читателей: даже размахивая саблей, лаже угрожая кому-то пистолетом, клоун вызывает лишь смех, иногда — жалость, но чувство страха — никогда. Именно эту мысль выразил в своем письме режиссер-инспектор .Московского цирка на проспекте Вернадского Геннадий Курзямов. Он вспоминает: «Все цирковые комики, каких мне довелось видеть, всегда пользовались различными видами «оружии» — складными перочинными ножами невиданных размеров, деревянными саблями, алебардами, копьями, булавками-великанами, молотами, ружьями и пистолетами, но вот «финок» у них не было никогда». Но дело даже не в том, — пишет Г. Курзямов, — чтобы установить факт применения на арене данного вида оружия, главное, что клоун по сути своей не агрессивен. Он применяет свое бутафорское оружие лишь тогда, когда хочет наказать или испугать обидчика. Но чате противопоставляет грубой силе находчивость и выдумку, что вызывает смех зрительного зала. Клоун — всегда любимец публики, это он делает цирковой спектакль веселым, задорным и жизнерадостным».
Артист Ленинградской государственной областной филармонии Владимир Смирнов, сорок лет выступающий в жанре клоунады, тоже считает, что отдельные классические антре, переосмысленные с позиций современности, а также некоторая традиционность клоунских костюмов имеет право на существование. «Это, конечно, не значит, — пишет он, что белому или рыжему следует выходить в балахоне и с размалеванным до неузнаваемости лицом. Но известные преувеличения в гриме и костюме должны отличать клоуна от комического актера театра или кино».
Подводя итоги, нельзя не отметить следующее: никто из наших корреспондентов не прошел мимо серьезных проблем, каждый, размышляя о состоянии клоунады, думал и том, какой ей быть. И мечтая избавить любимый жанр от недостатков, большинство желает, чтобы тематику ее отличала глубина н содержательность, а раскрывались бы все темы истинно по-клоунски.
Но заканчивая обзор, вспомним, что и дискуссию и взволнованные письма вызвала статья Сергея Абрамова немного задиристая, во многом спорная, но очень искренняя и нужная.
И совсем уж в заключение приведу слова знатока и любителя цирка Тристана Реми: «Мы вовсе не намерены ни убеждать кого бы то ни было в превосходстве цирка над другими зрелищами, ни призывать равнодушных ценить его больше, чем им хочется. Цирк или любят, или не любят. Одним там весело, другим скучно». Так пусть тем, кому весело, будет весело всегда. Пусть они приходят в цирк, пусть радуются и смеются. Над чем смеются? Не только над клоунами, но и вместе с ними.
ГЕНРИЕТТА БЕЛЯКОВА
оставить комментарий