Старые пластинки. В. Коклюшкин
День на работе выдался трудный. Вернувшись домой, Николай Иванович прилег отдохнуть, но мешала, раздражала музыка, доносящаяся от соседа.
— А ты терпи, ты терпи! — подначивала жена. — Он сейчас тебе еще отбойный молоток включит! А вот позвать участкового, тогда будет знать!
В общем, взвинтила она и себя и Николая Ивановича, и он решился — пошел поговорить.
Дверь открыл невысокий сухонький старичок.
— Видите ли, — сказал ему Киселев, — у вас так громко играет музыка, что просто нельзя спокойно отдохнуть.
Сосед хотел что-то ответить, но тут музыка за его спиной смолкла и послышалось шипение иглы о пластинку.
— Простите, я сейчас, — торопливо проговорил старичок. — У меня пластинки старые, с ними надо осторожнее. Да вы заходите, заходите, — пригласил он и поспешил в комнату.
Николай Иванович прошел следом. Квартира была маленькая и заставлена старой мебелью. Киселев огляделся: когда-то такой же диван с высокой спинкой стоял и у них в комнате. Маленьким мальчиком он любил забираться на него с ногами и слушать бабушкины сказки.
— Да вы садитесь, — предложил старичок, бережно снимая пластинку. — Это вот... моя молодость, я, слушая, вспоминаю...
— А у нас тоже был патефон, — неожиданно сказал Николай Иванович, — и пластинки были, много... — Он задумался и, усмехнувшись, добавил: — А мне ручку у патефона больше нравилось крутить. Я даже иногда музыку не слушал, а ждал, чтобы скорее завод кончился... Но все равно некоторые старые песни помню. У отца была любимая... знаете ... эта... «Я помню милую рапсодию...»
— «Лунную», наверное... — поправил старичок. — «Я помню лунную рапсодию...». А у меня сохранилась такая, хотите я поставлю?
— Давайте, — согласился Николай Иванович.
Старичок поставил пластинку, и зазвучала мелодия. Вместе со звуками забытой песни вдруг вспомнились Николаю Ивановичу старая коммунальная квартира, мама молодая в ситцевом сарафане, отец в гимнастерке без погон...
— Да что вы все стоите, вы садитесь, садитесь! — засуетился старичок.— А я чайник сейчас поставлю... Я ведь один живу.
Он подхватил со стола чайник и убежал на кухню.
Когда пластинка кончилась, Николай Иванович поставил другую, и теперь в комнате раздалось: «Эх, путь-дорожка, фронтовая! Не страшна нам бомбежка любая! А помирать нам рановато, есть у нас еще дома дела!»
А вместе с этой удалой песней вспомнился Киселеву почему-то их старый московский дворик, открытые окна с цветами и кастрюлями на подоконниках и бабушка, развешивающая на длинной веревке широкие простыни...
Тут со стороны лестничной площадки послышался какой-то шум, голос жены, а затем, вежливо постучавшись, в квартиру сурово шагнул участковый.
— Что же это вы, товарищ квартиросъемщик, нарушаете?! — строго спросил он Киселева. — Шум тут устраиваете, соседей беспокоите!
— Это не он, — начала было жена.
Но Николай Иванович, торопясь, перебил ее:
— Нет, товарищ милиционер, это я, я! Но... я больше не буду.
— Он больше не будут! — ничего не понимая, но быстро подтвердила жена.
— Ну... разбирайтесь сами! — сказал милиционер, козырнул и пошел по своим нужным делам.
А супруги Киселевы, прикрыв за собой соседскую дверь, вернулись в свою квартиру.
— Что это еще за фокусы?! — спросила жена, как только они переступили порог.
— Тише, пожалуйста, — остановил ее Николай Иванович и кивнул на стену: — Из-за тебя ничего не слышно!
оставить комментарий