В дни испытаний

Заслуженный деятель искусств РСФСР А. Вольный связал свою жизнь с манежем в начале 30-х годов. Вместе с женой А. Правдиной он выступал в разговорном сатирическом дуэте, создал аттракцион «Никаких чудес», работал клоуном.

А. Вольный поставил много цирковых пантомим, возглавлял коллектив, был главным режиссером Ташкентского, Саратовского, Омского, Тульского цирков. В Туле он создал музей цирка, которым руководит и поныне. Недавно А. Вольный закончил работу над воспоминаниями, которые назвал «Манеж вблизи». Мы публикуем главу, рассказывающую о жизни артистов в суровые военные годы.

21 июня 1941 года, в субботу, наш коллектив начал аншлагом свои гастроли в Запорожье. А на следующий день радио сообщило: война.

И все пошло кувырком.

Город затемнен. Ночью Запорожье и Днепрогэс бомбят. В цирке пусто. Пытаемся спасти положение дневными представлениями в парке. Но люди туда теперь тоже не ходят.

Запорожские предприятия демонтируются и уезжают. У нас денег на эвакуацию нет. По телефону прошу помощи от Москвы. Но главк отвечает: помочь не можем, ориентируйтесь на месте. А в коллективе более семидесяти человек, в том числе четырнадцать детей. Кроме того, лошади, медведи...

А всего в нескольких километрах, в старом Запорожье, жизнь течет более спокойно. На рынке даже по-прежнему стоит зверинец Зооцентра. Договариваюсь с его директором, и вскоре мы устанавливаем по соседству свое маленькое шапито, мест на полтораста. На раусе зазывает зрителей наш музыкальный ансамбль. Начинается представление, и музыканты становятся артистами.

Представления идут под баян и аккордеон. Работаем «битковыми» сеансами. Все, включая воздушный номер Е. Синьковской и В. Лисина, выступают по 16 раз в день. Каждый получает по 5 рублей на питание. Остальные деньги откладываются на эвакуацию. Банк уже уехал, и вся отчетность и наличные суммы хранятся у бухгалтера коллектива Е. Шварц.

Я с женой живу во дворе зверинца в большой клетке для львов — другого помещения нет. В те дни было введено обязательное круглосуточное дежурство на всех предприятиях и учреждениях. Это распоряжение относится и к нам. Но директор зверинца оставляет на меня еще и свое рычащее хозяйство. Ночью — бомбежки. Осколки бомб звенят по решеткам клеток. Слон рвется с цепей. Тут уж не до сна. А в шесть утра — первый сеанс.

Между тем гитлеровцы подходят к правому берегу Днепра. Медлить больше нельзя. Мы едем в «Запорож-сталь», объясняем положение. И нам, о радость, выделяют одну теплушку для женщин и детей и несколько полувагонов для людей, животных и имущества.

По дороге на Москву эшелон то и дело останавливается: бомбежки. Обитатели вагонов скатываются по обе стороны насыпи.

В пути всегда хорошо думается. Откуда-то из закоулков памяти выбираются совсем было забытые картинки прошлого, наверное, это потому, что сутолока будней не оставляет места для раздумий, не относящихся к сегодняшнему дню.

Я вспоминаю рязанский городок Михайлов, где, по сути, совсем мальчишкой стал заведовать театральной секцией.

Затем в памяти возникает Первый Всероссийский съезд по рабоче-крестьянскому театру в 1919 году. Мне крупно повезло, что я стал его делегатом. Ведь немногим из моих современников привелось слышать Луначарского. Анатолий Васильевич иногда заходил в комнату, где мы жили, и с удовольствием уписывал с нами горячие лепешки, выпеченные тут же, на «буржуйке». Это было в те дни, когда в Москве не успевали выпекать хлеб и выдавали паек мукой.

Особенно ярко вспоминается встреча с Маяковским в его квартире на Лубянке. Я набрался нахальства и зашел к поэту за «Мистерией-буфф». Эту пьесу я собирался ставить у себя в Рязани, но нигде не мог ее достать. Владимир Владимирович дал мне чуть ли не последний свой экземпляр, отпечатанный на папиросной бумаге. Но там не было начала и конца. Маяковский на память стал читать недостающие куски — я торопливо записывал их карандашом, потому что чернила в комнате замерзли. Хозяин, как и я, сидел в пальто. Прощаясь, поэт написал на первой странице: «Разрешаю режиссеру Александру Рышкевичу ставить мою «Мистерию-буфф» в Рязанском губернском театре. В. Маяковский...» Тогда я еще был Рышкевичем. Псевдоним Вольный взял позже.

Но сквозь воспоминания все время неотвязно стучала мысль: как мы станем работать?

В Туле на Москву составы уже не пропускали. Мы стоим на запасных путях. Попутно даем представления в клубе железнодорожников. И, наконец, через Ряжск, Пензу, Горький отправляемся дальше.

...В Свердловске — глубокая осень. Льют дожди. В насквозь промокшем шапито сыро и неуютно. Сборов нет, хотя в программе три отделения, на которые зрители должны были бы идти валом — аттракцион Э. Т. Кио, выступление нашего коллектива и чемпионат борьбы, собравший все борцовские «сливки», включая Яна Цыгана.

И вот зима начинает напоминать о себе все чаще и чаще. В столице Урала начинают летать «белые мухи». Посещаемость цирка близка к нулю. Мы делаем выезды на «Уралмаш», но это не спасает положения. К тому же одиннадцать артистов уходят на фронт.

После нелегких раздумий прихожу к заместителю начальника главка А. Менджерицкому, приехавшему в Свердловск, и предлагаю продать обувь и костюмы нашей пантомимы «Вий». «Вий» — все равно не тема для суровых военных дней. Да и исполнители ушли на фронт. А на деньги, вырученные от продажи, можно будет отправить людей в действующие цирки.

Нужно сказать, до войны положение цирковых артистов отличалось от сегодняшнего, как небо от земли. Многие из них не имели ни кола, ни двора в буквальном смысле слова — снимали углы на частных квартирах или останавливались в гостиницах там, куда их заносил цирковой конвейер. Их паспорта распухали от бесчисленных вкладышей с временными прописками. Почти никому не приходило в голову обзаводиться какими-либо вещами и обильным гардеробом. На эту тему в цирке до сих пор ходит анекдот.

Группа акробатов подарила своему руководителю в день его рождения вместительный кожаный чемодан. «Спасибо, — поблагодарил именинник.— Только зачем он мне?» — «Как зачем? Будешь переезжать с ним из города в город. Сложишь пиджак и брюки, так что они не помнутся. В это отделение — трусы и майки. А сюда — туфли». «Очень хороший чемодан, — согласился старый акробат. — Но только в чем же я тогда поеду?»

Помню, как поздно вечером в Свердловске мы распаковывали ящики «Вия». Содержимое раскладывали на две части: все белое, не расшитое блестками — для госпиталя, цветные яркие костюмы — для продажи.

5 ноября вместе со своей женой Анной Кравченко я отправился в Красноярск, где жили ее родители. А. Менджерицкий снабдил меня доверенностями главка для организации баз «Цирк на сцене».

Красноярск до предела был заполнен эвакуированными, оборудованием вывезенных из западных районов страны заводов. Станки и машины стояли прямо под открытым небом — под дождем и уже начинающимся снегом. Казалось, этот хаос привести в какой-то порядок было просто невозможно. Но все менялось буквально на глазах — не за месяцы, за недели. Люди работали до изнеможения, не считаясь ни с чем. Красноармеец с плакатов сурово спрашивал каждого: «Что ты сделал сегодня для фронта?»

Искать площадку для выступлений мне не пришлось. Рядом с рынком стоял добротный зимний балаган от Новосибирского колхозного филиала ГУЦа, где шла маленькая, на полчаса программа. В ней были такие номера, как человек — счетная машина, мнемотехника, иллюзия, танцы. Уровень, конечно, оставлял желать много лучшего.

Директор этого предприятия — бывший организатор и арбитр матчей французской борьбы, опытнейший администратор — В. Сальвини предложил мне работать с ним. Ставлю пролог, репризы, клоунаду «Фюрер и дуче в мусорной куче», начинаю готовить музыкально-разговорный номер. В номере — я с женой, по манежу Анной Вольной, и Михаил и Лидия Болотинские. Михаил Болотинский — резонер и пианист-аккомпаниатор — впоследствии стал моим постоянным партнером по клоунаде.

Главные трудности были с репертуаром. А выход оказался неожиданно простым.

Выезды в госпитали для обслуживания раненых были у нас чуть ли не ежедневно. Каждый выезд приходилось выступать по 10—15 раз, если нужно, даже в одиночных палатах, где лежали особо тяжело раненные. Но усталость не тяготила. Скорее, мы получали моральное удовлетворение от выполнения своего долга. Рады были и махорке, которой угощали нас раненые, и госпитальному обеду.

В госпиталях я познакомился с фронтовой печатью, в которой нашел и песни и сюжеты для реприз. А потом в нашем номере появились произведения и профессиональных авторов.

Зрители ждали от нас героики и лирики. Особенно им импонировала песня М. Табачникова на слова И. Финка «Хозяйка». О родном доме тосковали и бойцы на фронте и миллионы людей, оторванных войной от своих мест. И эта песня была им особенно близка. Исполняли мы ее, слегка инсценировав, в лицах.

«В желанный час привала,
Коль ночь в пути застала,
Бредет солдат на мирный огонек.
—    Вставай скорей, хозяйка!
Встречай гостей, хозяйка!
Чайку скорей, хозяйка!
В пути продрог...
А где-то у солдата
Такая же есть хата.
Там яблонька склонилась у окна...
—    Болит душа, хозяйка,
Два малыша, хозяйка...
А хороша, хозяйка,
Моя жена!»

«Хозяйка» была нашим «коньком» весь военный период и в первые послевоенные дни. Нигде нас не отпускали со сцены, пока не исполнялась эта нехитрая, берущая за сердце песенка.

Но вернусь к первой военной зиме. В балагане на рынке мы работали по 6—8 сеансов в день. А летом, по договоренности с конвейером, перешли в цирки.

Иркутск. Потом Владивосток, где мы застряли надолго. Штормом сорвано и унесено в море шапито. Приходится работать на сценах. Три раза в день бегаем к витрине редакции читать сводку Совинформбюро — идет битва за Сталинград.

А на Дальнем Востоке лицом друг к другу стоят наши и японские войска. Командование фронтом запрашивает цирковую бригаду. Работаем у самой границы, в основном в блиндажах. К вечеру видно, как совсем рядом сопки дымятся отдушинами подземных сооружений врага. Так прошла зима 1942/43 года.

Затем нас направили в Омск. Там в эвакуации находился Театр имени Е. Вахтангова. Цирковой и театральный коллективы жили как родные. Б. Шахет с Р. Симоновым были просто неразлучной парой. Совместно ставим парад-пролог, посвященный годовщине Красной Армии. По форме пролог ставится, как торжественное заседание. Только текст,

' разумеется, стихотворный. Ведет заседание Р. Симонов, доклад делает Ц. Мансурова...

А дальше — привычная смена городов. Барнаул, Березники, Нижний Тагил, Прокопьевск. После Сибири и Урала перебираемся в цирки европейской части страны. И всюду выступаем в госпиталях, в воинских частях, даем представления, средства от которых поступают в фонд обороны.

У меня хранится копия телеграммы Верховного Главнокомандующего в адрес Архангельского цирка, где тогда выступал наш заново созданный коллектив:

«Прошу передать сотрудникам циркового коллектива Архангельского госцирка, собравшим сорок одну тысячу рублей деньгами в фонд помощи детям фронтовиков, пятьдесят семь тысяч рублей деньгами и тридцать четыре тысячи рублей облигациями госзаймов на строительство самолета-истребителя имени 25-летия советского цирка мой братский привет и благодарность Красной Армии».

Война близилась к победному концу. Сообщения о победе ждали со дня на день. И вот, наконец, в Туле 9 мая 1945 года мы встретили день, который и сегодня чтим как самый дорогой праздник.

Литературная запись Е. ГОРТИНСКОГО

оставить комментарий