В мире, называемом "Цирк"
К 50-летию творческой деятельности народного артиста РСФСР В. Белякова.
Цирк поражает, восхищает, в цирке не смеются — хохочут. Здесь все в превосходной степени. Такое он в лучших своих номерах, таков и образ его в нашей памяти. Но чем поразишь современного зрителя! Цирк находит. Потому что, несмотря на традиционную устойчивость привычных жанров — все те же гимнасты, акробаты, жонглеры, — он умеет быть удивительно чутким и современным.
Здесь почти любая деталь, штрих вырастают до символа, приобретают значение всеобщего, а трюки, которые мы жадно ловим, стараясь в стремительности их не упустить ни одного, складываются в совокупности в нечто целое, что значительно выше уже самих этих трюков, хотя и сотворено из них. Вот тогда-то мы и говорим: это истинный цирк.
Такой истинный цирк демонстрируют акробаты на качелях с медведями Беляковы. А можно сказать и так: акробаты под руководством Венедикта Белякова. Я не случайно выделяю это имя. Любителям цирка, старинным его завсегдатаям оно хорошо известно в течение пятидесяти лет.
Я нс буду говорить о первых творческих шагах Белякова, о номерах эквилибра, акробатических и гимнастических, с которыми выступал молодой артист. Начну сразу с тридцатых годов, когда акробатическая труппа «Венедикт)» была в числе лучших номеров. Молодые акробаты никого не играли, не «представляли», не выглядели этакими недоступными виртуозами, а были как бы самими собой — сильными, ловкими, смелыми парнями, которым по плечу преодоление любых трудностей. Отсюда и проистекала их близость со зрителями — участниками и героями первых пятилеток.
А если говорить о чисто цирковом содержании, то оно здесь не только не умалялось, не ущемлялось, не отодвигалось на второй план, но было на самом высоком уровне.
...Акробаты строят колонну из трех человек, то есть на плечи нижнего партнера становится средний, а на его плечи в свою очередь верхний. И вот на эту колонну готовится попасть еще один акробат. Но взлетев с подкидной доски, он должен в считанные мгновения успеть выкрутить в воздухе двойное сальто и только тогда «прийти» в плечи верхнего, чтобы стать четвертым. Даже сейчас, когда многие трюки, ранее считавшиеся рекордными, успешно выполняются дебютантами манежа, этот продолжает оставаться в числе сложных, свидетельствует о высокой профессиональной подготовке. Тогда же, о те далекие годы, немногие исполняли его, особенно с таким блеском, как это делали партнеры Белякова: нижний — Николай Шаламов, средний — Владимир Назаров и верхний — Иван Девяткин.
Но был в творческом арсенале Беляковых трюк, который до сих пор, вот уже более тридцати лет, никем о мире не повторен — колонна из пяти! Именно колонна — один в один, нижний, первый средний, второй средний, третий средний и, наконец, верхний. Вот такая взметнувшаяся чуть ли не на десять метров вверх колонна! А не забыли ли вы, как строится она: каждый партнер попадает в плечи другого, пролетев в воздухе и выкрутив сальто. Каким мастерством надо обладать, как чувствовать и понимать друг друга, каким точным и послушным инструментом, аппаратом, не знаю, как уж лучше сказать, должно стать собственное тело.
Говоря об этом удивительном трюке, я неспроста уточнил — колонна один в один. Дело в том, что иногда, хотя и редко, потому что подобное тоже весьма сложно, в номерах акробатов-прыгунов можно увидеть как верхний взлетает, так сказать, на пятый этаж. Но взлетает-то он не на колонну, а венчает пирамиду, в основании которой несколько нижних, несколько средних, и стоят они полукругом, соединившись для устойчивости руками. Вот но такое прочное сооружение и попадает пятый. В цирке это называется «колодцем». Прийти пятым на «колодец» — тоже достижение превосходное, дано нс многим. Но, конечно, до исполнения колонны из пяти и в этом случае дистанция огромного размера.
...Рекордные, феноменальные трюки. Что же дальше? Куда и по какому пути должен идти цирк? Очевидно, как всякое искусство, он прежде всего должен, сохраняя свою специфику, непременно отражать жизнь. А жизнь становится все многообразнее и сложнее. И сделать это, так сказать, впрямую на манеже невозможно. Да и не 'надо, судя по его творчеству, полагает Беляков. А нужно творить тот особый мир, который называется цирком. Но творить гак, чтобы мир этот органично входил в сложный мир современника, отвечал его вкусам и взглядам. И цирк усилиями таких мастеров, как Беляков, начинает искать новые средства выразительности.
Вскоре после войны Беляковы в том же жанре прыжковой акробатики создают номер в русском национальном стиле. И это нс было случайностью, реализацией неожиданно пришедшей в голову интересной затеи, а явилось результатом так обострившегося у всех в годы войны и победы чувства родины и родной истории.
Шелковых рубашек с подпояской, мягких сапожек и поясных поклонов — всего этого, конечно, было недостаточно для создания подобного номера. Нужно было суметь передать истинно русский размах, удаль, молодечество. А для этого требовалось найти какое-то дополнительное средство, чтобы этнографические детали и черты современных молодых людей и современная техника прыжковой акробатики соединились. чтобы произошло взаимопроникновение, диффузия. И чтобы все это завертелось в едином действии. И Беляков придумал. Он ввел в номер качели. Это не было просто еще одним этнографическим атрибутом, работающим лишь на стиль номера. Это была дорогая находка. Качели сообщали прыжкам особую воздушность, необычайную высоту и амплитуду. Это были уже скорее не прыжки, а свободный полет, парение. К тому же, если с подкидной доски прыжки, даже выполняемые быстро, дробили действие — подготовка, отбивка, — то с качелей можно взлетать почти непрерывно. Номер приобрел какую-то иную объемность, широту, размах и стремительность.
Да, качели придали прыжкам и всему номеру новое качество, победительную силу, но зато и потребовали от артистов еще более виртуозной акробатической техники. При той инерции, которую сообщали прыжку качели, очень трудно было акробату-вольтижеру управлять своим телом в воздухе, чтобы точно рассчитать, в нужный момент погасить слишком большой запас высоты и скорости и прийти в плечи к партнеру, стоящему в колонне. Не менее трудно было и тому поймать прыгуна, а нижнему сбалансировать н удержать всех.
Белякову удивлялись даже партнеры: как это он может, держа колонну или будучи средним, не видя, что делается наверху, знать, что прыгун в воздухе не так сгруппировался, рано выбросил ноги или, наоборот, запоздал. Что это — опыт? Но опыт имеют многие. Это талант, соединенный, конечно, с опытом. В цирке о таких, как Беляков, говорят проще — мастер. И мастерству у Белякова учились и учатся нс только партнеры по номеру, но и коллеги из других номеров, жанры которых подчас далеки от прыжковой акробатики. Потому что Венедикт Николаевич, за немногим исключением, знает практически все жанры, во многих из них работал сам. И вот что характерно — помогая, он никогда нс навязывает свое мнение, умеет убедить результатом. А главное — умеет дать толчок мысли, направлению.
Мне представляется, что книга, методическое пособие, в котором нашел бы отражение богатый опыт артиста, принесла бы немалую пользу нашему цирку. Ибо смело можно говорить о «бсляковсксй школе» акробатического мастерства. И еще о его школе воспитания. Воспитания преданности цирку и неуемному духу творчества.
Коль скоро мы заговорили о том, что Венедикт Николаевич щедро делится с молодыми, да и ие только молодыми, коллегами своим опытом, умением, знаниями, нельзя не отметить, что и само творчество Белякова, его находки, достижения не раз служили образцом для создания другими артистами того, что можно назвать развитием идеи Белякова, ее вариантом. Так, например, мысль использовать в некоторых номерах прыгунов вместо подкидных досок различные качающиеся рамки, лопинги несомненно подсказана беляковскими качелями.
Итак, Беляковы блестяще освоили новый снаряд, сумели с умом использовать его преимущества. Номер их взлетел на новую высоту. Да и у самого Белякова лично все шло хорошо. Подрос сын, Венедикт-младший, оказавшийся весьма переимчивым. Он с успехом стал работать и верхним, и средним, и нижним. Используя опыт отца, овладел его техникой. Все шло хорошо.
Создав масштабный номер, добившись выдающихся успехов в акробатике, переработав во многих ее жанрах, Венедикт Николаевич Беляков десятки лет мечтает о дрессировке. Лыжники говорят, что только тот истинный гонщик, кто умеет терпеть на лыжне. Беляков умел терпеть на лыжне своего искусства. Годы и успехи не отдалили мечту. Но и без акробатики уже не мыслилось творчества. Еще до войны, как-то работая с Владимиром Дуровым в одной программе, он подготовил такой трюк с его слоном. Слон становился на задние ноги, а затем опускался, скорее падал передними на подкидную доску, отбивая акробата, стоящего на другом конце ее. Тот взмывал вверх, подброшенный вот уж воистину слоновьей силой! — и, выкрутив сальто, попадал на подставленный лоб своего партнера, то бишь слона.
Характерно, что уже тогда Беляков мыслил для себя дрессировку как партнерство, а не только лишь как демонстрацию возможности животных. Он был полон интересных в этом плане замыслов и несколько раз близок к осуществлению их. Но обстоятельства менялись. И он терпеливо ждал. Ждал годами.
Я ловлю себя на том, что перешел на этакое эпическое повествование. Но ведь народный артист РСФСР Венедикт Беляков пятьдесят лет на манеже!
С именами таких мастеров, как он, связаны возвышение нашего цирка, его успех на мировой арене, его дальнейший рост. Потому что в их творчестве есть направление, а поиск ведется не от трюка к трюку, не механическим накоплением их. когда не видно, что получится, но от мысли к трюку.
Когда несколько лет назад Беляков ввел в свой акробатический номер медведей, это было прежде всего удачно и точно по мысли. Номер его еще более сближался с древними традициями русского скоморошества, гулянья, где ученый медведь был непременным участником праздника. Но как далек этот номер от того наивного действа, что показывали скоморохи! Здесь рекордная акробатика соединилась с новейшей дрессировкой, а простодушное лукавство русских умельцев — с современной иронией.
... Акробат, выбежав на арену, делает боковое сальто и становится в позу, как при игре о чехарду, через него, тоже исполнив боковое сальто, перелетает второй и становится в ту же позу опереди. Затем третий, четвертый. И вот появляется медведь, который уже по-настоящему, как положено, опираясь лапами о спины стоящих, перепрыгивает через одного, другого, третьего. Это видит клоун и потихоньку пристраивается впереди. Но такое нарушение правил видит и медведь и, когда приближается, вместо прыжка через клоуна, дает ему лапой хороший пинок.
В описании все это теряется — юмор ситуации, удивление и восхищение публики. В описании это выглядит простецки, даже грубовато. Но в особой атмосфере цирка простота обретает, как бы мы теперь сказали, знак качества народной мудрости.
...А манеж уже кипит от всевозможных прыжков, которые акробаты совершают с качелей, с рук друг друга, с подкидной доски. От занавеса деловито бежит к тумбе на задних лапах медведь, торопливо залезает на нее (ведь темп номера нужно держать!) и прыгает на доску, отбивая акробата, стоящего на другом конце ее. Тот исполняет сальто и приходит в плечи к партнеру. А пот уже и сам медведь подходит к подкидной доске, берется за поднятый конец ее, как это обычно делают акробаты, сверяя, насколько ровно она стоит по отношению к тумбе, опускает этот конец, становится не него и, отбитый партнером, взлетев, тоже исполняет сальто. Назовем имя этого медведя, он стоит того. Ведь Фома — первый в мире медведь, делающий сальто с подкидной доски.
Другой медведь — Макс — с подкидной доски летит к палке, которую наподобие перекладины турника держат акробаты, хватается за нес передними лапами и, оттолкнувшись, делает, как турнисты, мах. Этакое маховое сальто. А Кузя еще больше усложняет свои трюки, перелетая с перекладины на перекладину. Но самый большой успех выпадает на долю Милки, когда она в финале номера пляшет «Калинку». Именно пляшет, не топчется вокруг себя неуклюже, как это было испокон веку, а лихо отплясывает, высоко подбрасывая лапы. Такого еще никогда не было.
И опять-таки хочется отметить, что и это достижение Белякова было подхвачено другими артистами и развито по-своему. Подобное не только не вызывает неудовольствия мастера, но, наоборот, если это сделано хорошо, с выдумкой, если это действительно движет цирковое искусство дальше по пути совершенствования — рождает у Венедикта Николаевича законное удовлетворение.
Много нового внес в дрессировку Беляков. И верным помощником в этом у него Венедикт-младший, о котором старший говорит: он понял дрессировку. По Белякову, понять дрессировку, это не значит лишь усвоить сумму приемов, давно знакомых в цирке и приносящих известный успех, но почувствовать ее всем нутром, владеть ею также свободно, как владеет акробат своим толом. Тогда и приходят замыслы, свободные от привычного, многократно виденного, дерзкие и казавшиеся ранее невыполнимыми.
Как ни хороши, как ни поразительны все эти трюки, главное достоинство номера мне видится в том, что Беляковы сумели органично объединить действия акробатов и «наших меньших братьев» в единое зрелище, так радующее глаз и веселящее душу.
Ни одна статья об известных мастерах не обходится без упоминания об успешных заграничных гастролях с привлечением роскошных цитат из разных газет. Подобное можно было бы, конечно, сделать и сейчас. Ведь Беляковы объездили чуть ли не весь мир. Были во многих странах Европы, в Японии и Индии, в Северной и Южной Америке, в Австралии.
Но мне думается, что важнее всех роскошных эпитетов, на которые так горазды бывают зарубежные журналисты, значительно важнее то, что так же, как и прежде, сегодня, как и пятьдесят лет назад, номер, созданный и руководимый народным артистом РСФСР Венедиктом Николаевичем Беляковым, был и остается гвоздем любой программы, ос эпицентром. Везде и всегда, дома и за рубежом. Это ли не главный итог!
Необыкновенно приятно писать о мастере, который провел на манеже прекрасные полвека, принося людям истинную радость, и у которого так же, как и прежде, остра интуиция, чутко сердце и не иссякает творческое воображение. А опыт — тот кладезь, из которого еще черпать и черпать молодым.
АНАТОЛИЙ ГУРОВИЧ
оставить комментарий