Встреча с цирковой пантомимой
Начну все же с воспоминаний. Старшее поколение цирковых деятелей и зрителей сохранило, наверное, в памяти широковещательные анонсы, красовавшиеся на афишных тумбах:
«ЦИРК ПОД ВОДОЙ!»
«ВОДНАЯ ПАНТОМИМА»
«10.000 ВЕДЕР ВОДЫ»
Обычно к концу зимнего сезона снижались сборы, и содержатели цирков старались поднять их прибегая к постановкам пантомим.
Я не собираюсь совершать экскурс в дореволюционный цирк, вспоминать шедшие тогда пантомимы, и тем более сравнивать художественный уровень старого цирка с высокой культурой современного советского циркового искусства.
В те далекие времена я был «юным зрителем» и тем нс менее до сих пор помню успех этих пантомим, Постигнуть же «секреты» впечатляющей силы пантомимного действа мне удалось значительно позже, когда я вплотную соприкоснулся с цирковым искусством.
На рубеже 20—30-х годов Центральное управление гос-цирков предложило мне принять участие в постановке пантомимы. В основу сюжета были взяты эпизоды времен гражданской войны, которая в те годы еще не стала страницами истории. Иначе говоря, речь шла о создании современной пантомимы.
— Зачем вам, испытанному постановщику пантомим, понадобился сорежиссер? — спросил я Вильямса Жижетовича Труцци.
Он ответил:
— Я неоднократно ставил пантомимы, но только старинные — «классические». Современную буду ставить впервые. Поэтому ищу сопостановщика. Мне посоветовали встретиться с вами...
Почувствовав в интонациях моего собеседника некоторую настороженность и догадываясь о ее причинах, я сказал:
— Наверное, вы опасаетесь, что я — театральный режиссер, попытаюсь «театрализовать» цирк?
— Вы угадали.
— Хочу вас разуверить. Меня привлекает в цирке цирковое искусство.
— Это хорошо!
Около девяти месяцев велась организационно-подготовительная, а потом и репетиционная работа.
«Махновщина» —- так была названа пантомима.
Творческий контакт между Труцци и мной установился быстро и прочно. С помощью Вильямса Жижетовича я многое познал и многому научился в том мире искусства, которое именуется — цирк.
Труцци трудился самозабвенно, чрезвычайно важное значение он придавал работе над сценарием. Он заботился о том, чтобы каждый эпизод «Махновщины» был воплощен на манеже средствами циркового искусства, чтобы артисты, создавая художественные образы, использовали специфические особенности того жанра, которым они владели. Труцци настойчиво добивался, чтобы каждое режиссерское решение становилось нс просто эффектным зрелищем, а отвечало поставленной задаче — образному рассказу о революционной борьбе, о победе молодой советской власти над контрреволюцией. И поэтому такие постановочные эпизоды, как проход через манеж железнодорожного состава с красноармейцами, направляющимися на борьбу с Махно, вражеские диверсии (разрушение плотины, взрыв моста), форсирование водной преграды красной пехотой, конницей, артиллерией, взволнованно принимались зрителями.
Сила эмоционального звучания пантомимы впрямую зависела от исполнительского мастерства артистов. Труцци с особой продуманностью составлял, труппу, на которую возлагалась увлекательная и столь же ответственная задача создания целой галереи разнообразных героических, а также «отрицательных» образов. Нужны были и комики-клоуны. Но в панто-
миме они предстали перед зрителями но в своих обычных масках, а в роли обывателей небольшого города, подвергавшегося в условиях гражданской войны многократной смене властей. Одним из ударных сатирических эпизодов была подготовка городских обывателей к очередной встрече еще неведомой им власти. Они заготовили «хлеб-соль» и самые противоречивые лозунги — «на всякий случай».
Труцци говорил:
— Не судите о возможностях циркового артиста только по его номеру. Талантливый артист может сыграть роль, создать образ, отличающийся от того, в котором постоянно выступает. Конечно, играть он будет не так, как играют в театре, по-своему, по-цирковому будет играть.
Работа с артистами полностью подтвердила его правоту.
Известный «народный шут», акробат и прыгун Виталий Лазаренко поразил всех, создав убедительный образ «батьки Махно».
Супруги Мария и Александр Ширай с удивительной искренностью исполнили роли мужественных советских людей: он — начальника полустанка, она — его жену.
Талантливые клоуны братья Леон и Константин Таити, Дмитрий Альперов, Михаил Калядин, Николай Антонов, Василий Бартенев и другие сочинили остросатирические образы обывателей.
— Я не первый разработаю в пантомиме,— говорил В. Лазаренко,— и всегда испытываю особый подъем, исполняя новую роль.
— Отец мой,— вспоминал Д. Альперов,— завещал любить пантомиму, она обогащает артиста.
Леон Таити поведал:
— Много раз я менял маски: был когда-то «рыжим» клоуном, работал эксцентриком в женском образе, потом в роли эдакого современного чудака. Участвуя в пантомиме, вижу, что не исчерпал возможностей перевоплощаться.
— Мы такого же мнения,— подтверждали Н. Антонов .и В. Бартенев.
— Пантомима для нас — праздник! — таково было общее ощущение артистов.
«Махновщина» шла с большим успехом и была признана образцом современной цирковой пантомимы. Исключительная заслуга в этом принадлежала В. Труцци.
В следующем сезоне «Махновщина» была анонсирована в Ленинградском цирке. Вильямс Жижетович переехал туда. Вскоре он сообщил мне, что болен и ему трудно одному справиться с возобновлением пантомимы в новых технических условиях. Он просил меня приехать в Ленинград, и я приехал.
Внешне Труцци очень изменился. Его жена Эмма Яковлевна сказала:
— У Вилли тяжелейшая форма туберкулеза.
Услышанное глубоко опечалило меня. В совместной работе мы творчески и человечески сблизились. Я был глубоко признателен Труцци за чрезвычайно интересные беседы, в которых он делился со мной своими глубокими знаниями всех видов циркового искусства.
Мы договорились, что, несмотря на загруженность работой в Московском театре Сатиры (я в то время был художественным руководителем театра), буду все же каждый понедельник приезжать в Ленинград, репетировать, делать все необходимое. Я очень советовал привлечь к постановочной работе Л. Таити. Он проявлял интерес и способности к режиссуре. Труцци с этим согласился.
Когда я в последний раз уезжал из Ленинграда, у Вильямса Жижетовича была очень высокая температура, он, протянув мне руку, сказал:
— Не расставайтесь с цирком...
Это была моя последняя встреча с ним. Я бережно и благодарно храню в памяти его имя.
Вскоре мне было поручено художественное руководство Московским цирком. Предстояло решать весьма серьезные задачи. Необходимо было изменить «прокатный» характер московского манежа, превратив столичный манеж в творческую арену циркового искусства.
Только успев перешагнуть порог циркового здания, я сразу столкнулся с нежданным «сюрпризом». Готовилась премьера пантомимы «Индия в огне». В решающий момент постановщик, драматический режиссер, по ряду причин отказался от дальнейшей работы над цирковым спектаклем.
Отменить или отложить на долгий срок выпуск пантомимы не представлялось возможным. Пришлось включиться в работу и в сжатые сроки ее завершить. Помогал опыт, обретенный в «Махновщине». Сценарий требовал поправок, пришлось по-иному распределить роли, многое решать заново. Короче говоря, здесь не были соблюдены основы работы над пантомимой, в которые меня посвятил Труцци: неразработанность массовых сцен и целого ряда трюков, неувязки в оформлении спектакля.
Например, художник соорудил на сцене объемный и чрезвычайно эффектный дворец. Для того чтобы его заменить по ходу действия другой декорацией, требовались огромные физические усилия и длительное время. Это нарушило темп и ритм представления. Что делать?
Однажды, собравшись на репетицию, исполнители сокрушенно смотрели на злополучный дворец — камень преткновения всей пантомимы. Тем не менее репетиция началась, действие развивалось своим чередом. И как же все поразились, когда в нужный момент дворец незаметно исчез, а на его месте возникла другая декорация... Чудо? Да. А заключалось оно в том, что мы поручили прекрасному художнику Е. Соколову написать на холсте точно такой же дворец. Это было им выполнено настолько удачно, что и с манежа и с зрительских мест дворец читался объемным, убрать же его не составляло труда.
Много внимания требовал ударный трюк: прыжок коня и всадника со сцены в водный бассейн. Глубина бассейна невелика. Каким образом, недоумевали зрители, и конь и всадник оставались невредимыми?
Еще при жизни Труцци по диаметру манежа началось сооружение кессона, закрывающегося стальным щитом. После того как бассейн наполнялся водой, стальной щит, незримо для публики, механически убирался, и дно бассейна значительно углублялось. Артист мог выполнять свой эффектный прыжок.
Наконец пантомима была выпущена. Несмотря на ряд поправок, которые удалось сделать, ошибки, допущенные первоначально, естественно, отразились на результате работы. Спектакль этот нельзя было отнести к лучшим образцам цирковой пантомимы.
Когда, я готовился к работе в цирке, меня предупреждали о предстоящих трудностях на посту худрука, ссылаясь главным образом на особый, замкнутый мир цирковой среды. Артисты, мол, трудно приемлют новое. Работая над «Махновщиной», я этого не почувствовал.
Дальнейшие творческие встречи с мастерами разных поколений — В. Дуровым-старшим, В. Дуровым и Ю. Дуровым, Б. Эдером, Б. Кухаржем-Кохом, Л. Ольховиковым, Н. Никитиным, И. Радунским, А. Цхомелидзе, А. Буше, С. Маслюковым, Р. Славским, 3. Махлиным, А. Вязовым и другими товарищами, имена которых я упоминал ранее,— меня твердо убедили, что все начинания, но нарушающие, а развивающие законы циркового творчества и учитывающие индивидуальности артистов, их помыслы, постоянно встречали со стороны мастеров манежа доброжелательный отклик и поддержку.
Одним из важных разделов работы явилась пантомима особого назначения — пантомима для детской аудитории. Задача новая, увлекательная.
Материалом для либретто послужила русская сказка «Конек-Горбунок». По ходу действия звучали великолепные стихи П. Ершова. Художник К. Медунецкий создал интересное оформление. Для эпизода «Подводное царство» манеж закрывался тюлевым колпаком высотою в шесть метров. По тюлю ходили световые волны. Внутри его в прихотливых движениях «плавали», кружились, танцевали удивительные рыбы — ансамбль циркового балета. С купола спускался огромный бутафорский кит. Иванушка по усам кита взбирался к нему на высоту четырех метров. Из пасти кита он доставал драгоценный ларец.
В другом эпизоде на сказочной ветке дерева — декорированной трапеции,— сияя, раскачивалась жар-птица.
На городской площади бродячие артисты показывали «чудо-представление». На сказочных конях с золотистыми и серебристыми гривами скакали Иванушкины братья. Он сам не расставался со своим «коньком» — «загримированным» осликом, который в трудные для Иванушки минуты шептал ому на ухо мудрые советы...
По воле авторов либретто среди зрителей скрывался клоун в образе «человека рассеянного с улицы Бассейной». Он, «по рассеянности», нелепо воспринимал и комментировал события, происходящие на манеже, вступал в спор с действующими лицами.
Артисты, прекрасно чувствуя себя в обстоятельствах сказки, создали ряд привлекательных образов.
Особенно запомнился Леон Таити в роли Иванушки и Коко — в Человеке Рассеянном.
После многократных утренников пантомиму сыграли на вечернем представлении. «Конек-Горбунок» был оживленно принят взрослой аудиторией и продолжил свою «вечернюю жизнь».
Задумываясь над столь ободряющим результатом работы, я понял, что успех определялся тем, что все слагаемые постановки — сценарий, музыка, артисты, постановочное решение — целиком отвечали законам циркового действия, циркового искусства.
— Соприкоснувшись с цирком,-— говорил художник К. Медунецкий,— я почувствовал себя молодым.
— Очевидно, пантомиме «все возрасты покорны»,— заключили участники этой постановки.
«Коньку-Горбунку» была суждена длительная жизнь. Он был показан на манежах Ленинградского, Харьковского и других цирков.
Через год московские зрители, дети и взрослые, увидели еще одну пантомиму — «Ночь перед Рождеством» по мотивам повести Н. В. Гоголя.
Сейчас, вероятно, отпала нужда в пантомиме как средстве увеличения кассовых сборов. Но исчезла ли необходимость продолжать пантомимные действа — чудесный, привлекательный, идейно-содержательный жанр циркового искусства? Конечно, нет!
Почему же пантомима стала столь редким гостем в цирковом репертуаре? Не пора ли восстановить ее в творческих правах? Что для этого нужно?
Прежде всего — осознание необходимости и решимость ее возрождения. Возможно, нужны поиски новых организационных форм, способствующих развитию жанра. Быть может, целесообразно создать для начала один-два коллектива, на которые возложить задачу создания пантомимных представлений.
Поставленной задаче во многом могло бы способствовать цирковое училище, расширив и углубив учебную программу по мастерству актера, с тем чтобы выпускники были оснащены актерским мастерством не только в рамках своего «номера», чтобы они были более подготовлены действовать в образах цирковой пьесы.
Было бы чрезвычайно ценно, если бы учебный план ГУЦЭИ включал и постановки учебных цирковых пантомим.
Хочется надеяться, что желанные встречи советских зрителей с цирковой пантомимой возобновятся всерьез и надолго.
ЭМ. КРАСНЯНСКИЙ
оставить комментарий