3а спиной борцов

B 1914 году в Петербурге, в цирке «Модерн», только что созданном предприимчивым коммерсантом Марша­ном, происходил чемпионат борьбы. Тридцать шесть луч­ших борцов выходили на парад.

Здесь были: огромный Шемякин, Заикин, Буль, ма­ленький, но очень сильный Спуль, Антон Кречет, Лука Копьев, красиво сложенный, демонстрирующий перед публикой свою мускулатуру Степанов и претендовавший на первенство талантливый Иван Яго.

Из иностранцев: Марсель ле Буше, Констан ле Морен, Чая Янос, квадратный Стерс, «Красная» и «Черная мас­ка», лучшие финны: Туомисто и Ярвинен, и другие.

Шествие замыкал мой земляк — чемпион мира Нико­лай Вахтуров.

B русской поддевке, с поясом, украшенным позумен­тами, в студенческой фуражке и лакированных сапогах бутылками, на манеже появился коренастый арбитр — Иван Владимирович Лебедев, известный под именем «дя­ди Вани», сам бывший атлет, редактор журнала «Герку­лес», aвтop рассказов o борцах, корреспондент спортивных очерков петербургских газет.

Шагая по устланному во всю арену ковру, он громко называл стоявших полукругом борцов.

Делая шаг вперед, борцы выходили из полукруга, кланялись. Одни это делали с достоинством, красиво, дру­гие — грубо и неуклюже.

И вдруг, заглушая шум, повысив голос, «дядя Ваня» рявкнул:

В газетах появился вызов Аберга моим борцам, он предлагает три тысячи рублей, если его поборют! — и, вы­держав паузу, эффектно заключил: — Вызов принял... Николай Вахтуров!

Раздавшиеся аплодисменты заглушили слова арбитра.

— Бис! Браво! — гремела толпа.

Борцы взволнованы. Они — один за другим — также вызывают Абергa. Его вызывают несколько человек, в том числе Шемякин и 3аикин. Подхваченный волной ажиотажа, вызвал его и я.

Разгневанный Вахтуров вбежал в борцовскую убор­ную. Но арбитра там еще не было. Борец, хлопнув дверью, выскочил в конюшню.

— Бороться c этой хитрой лисой, Абергом?— возму­щался он. — И ничего не сказать мне?.. Нет! Я не дурак!

Нет, ни за что! Пусть кто угодно борется c ним, но не я!..

Он то подбегал к занавесу, за которым происходила борьба, украдкой выглядывая на арену, то снова бросал­ся в конюшню , не находя себе места. Порывисто подни­малась его могучая грудная клетка, вздрагивали плечи, он беспокойно потирал руки.

Предоставив свисток своему двенадцатипудовому по­мощнику — «дяде Пуду», Лебедев, наконец, направился за кулисы.

Неожиданно он натолкнулся на взбешенного Вахтуро­ва и не успел опомниться, как Сильиьiе руки оторвали его от пола и семипудовый арбитр повис в воздухе. Извива­ясь, он вырывался, протестовал, упирался сильными рука­ми в огромную шею борца, грозил... Но разгневанный Вахтуров несся ураганом по конюшне. Он не слышал ни угрожающего голоса, не чувствовали тяжести; свою но­шу нес, как перышко, как пушинку...

Пожарники, кучера, встречающиеся артисты удивлен­но останавливались, смотрели на дрыгающего ногами ар­битра, улыбались.

—    Пусти, черт! — отбивался Лебедев. — Да пусти же! Что c тобой?

—    Опозорить хошь!.. На смех поднять?! — ревел Вах­турoв.

Добежав до своей уборной, он бросил арбитра.

—    Так мне и надо, дураку, не подписал контракта c Абортом, думал, y тебя лучше, раз ты друг... Вот тебе и лучше!

Лицо его налилось кровью. Небольшие глаза на за­плывшем жиром лице метали искры. Казалось, вот как даст «тютю» — и от гордого арбитра останется лишь мок­рое место!

Борец был страшен в своем гневе. Но отходчивый его характер сразу проявил себя.

«Дядя Ваня» подошел вплотную к Вахтурову, поло­жил мясистые руки на его плечи и спокойно посмотрел в глаза; его сильные пальцы сжимали, впивались в сталь­ные мышцы борца — он точно хотел этим сказать: «Ви­дишь, и y меня есть сила».

—      Ты всегда был корректен, вежлив, выдержан, — на­чал внушать он Вахтурову, — тебя точно подменили: Что с: тобой, Никандр? Я не узнаю тебя...

Успокоившись, Вахтуров попросил угрюмо:

—    Не надо, не зови Никандром... Не люблю...

Глядя на опустившего голову силача, арбитр усмех­нулся. Он знал, что Вахтуров не любил свое имя и, начав выступать в цирке, переменил его на Николай.

—    Хорошо, хорошо, не буду, — сказал примиряюще «дядя Ваня».

—    Зачем, зачем ты это?.. Зачем натравливаешь на Аберга?.. Ведь не вызывал я эстонца... Не вызывал... И не хочу бороться с ним, и тысяч его не надо...

Лебедев продолжал смотреть борцу в глаза, точно гипнотизировал его.

—    Ну, хорошо, хорошо... И чего из этого делать про­блему? Дело поправимое. Пошлю другого, c «куражом»... Но тогда и три тысячи не ты, а он получит. Учти.

—    Никаких денег не надо, — махнув рукой, упавшим голосом проговорил борец.

«Дядя Ваня», заглядывая ему в глаза, продолжал уго­варивать:

—    A я крепко надеялся на тебя... Это даст тебе имя, мировую рекламу... Да и три тысячи — не комар начи­хал... Вся надежда на тебя была. Не хотел дать зарабо­тать такие деньги другому. A что не согласовал c тобой, так я сам не знал, что буду говорить. Ты же не первый день знаешь меня на манеже. У меня все получается вне­запно, Неожиданно, экспромтом. Вот и здесь так же полу­чилось. Да и, откровенно говоря, не ожидал я от тебя этого, — наоборот, я думал благодарность получить, a ты... Эх, Никaндр, Никандр! — Но, увидев, как Вахтуров сверкнул глазами, торопливо добавил:— Хорошо, хоро­шо, не буду... «Куража» y тебя нет, вот что плохо... «Кура­жа»... A раздавишь эстонца, как пить дать... Слово мое... Рука вот моя... Головой ручаюсь.

Минуту они молчали. Борец задумался. На лицо легла тень. Отличиться, заработать три тысячи рублей и побе­дить Аберга? A вдруг?.. Вдруг он не положит?.. Если по­бедителем окажется Аберг, что тогда?..

Точно раскрытую книгу, читал его мысли «дядя Ва­ня», усмехался. Вот они, силачи! Две минуты назад он был грозой, страшен, как разъяренный буйвол, a теперь— как малое диТя в люльке.

И проговорил вслух:

—    Так венгра пошлю.

—    A как сделаешь-то? — встрепенулся борец. — Ведь вызов-то я принял!

—    Устрою, все устрою. Комар носа не подточит.

—    А как, как сделаешь-то, Вань? —снова робко и не­доверчиво спросил Вахтуров.

Улыбаясь в темные усы, Лебедев сказал:

—    Это уж мое дело. — И, точно про себя, продолжал размышлять:— Венгр вызовет... Но тот, скорее всего, бо­роться с ним не будет... Накладут венгру по первое число, a это мне и на руку. Избитый, он придет обратно и сам расскажет публике... B конечном итоге там подорвутся сборы, a y меня будут очереди... Вот и выход... Так, что ли? — хлопнув по плечу борца, сказал арбитр. И Настой­чиво добавил: — Но я все же заставлю бороться эту хит­рую лису, Y меня не отвертится, нет! Шалишь, брат!.. Но кого дать? Шемякина? Это — большая балда; хоть и силен, да дурашлив... 3аикина? Пожалуй, не положит... Конста­на или Стерся? На этих еще меньше надежды. Ну да ладно, там решим что-ни6удь, а пока пошлю Чая Яноса.

Вахтуров обрадовался, поддержал арбитра.

—    Пошли, милый, пошли. Сделай одолжение.

—    А что y тебя c домом? — неожиданно спросил «дя­дя Ваня».

Не ожидавший такого вопроса, Вахтуров недоверчи­во посмотрел на арбитра и тут же ответил:

—    Да вот c крышей никак не совладаю... A старики ждут не дождутся... Не поможешь ли? Рубликов, ка­ша, пятьсот, Вань? B полмесяца отработаю... Будь дру­гом, выручи.

—   Ну что ж, дам, выручу. При одном только условии. Борец, насторожившись, взглянул на арбитра.

—   Борись c Абергом... Эх, и зажили бы c тобой... На Кавказ бы съездили, отдохнули, а там, глядишь, ты и да­чу бы купил, да какую дачу! Смотри, Буль — насколько меньше тебя получает,— а и то имеет дачу, да где? B Сочах, рядом с шаляпинской!..— И, помолчав, добавил:
‑ стариков бы выписал — пусть oтдыхают на старости лет... Вот бы обрадовал! Кто живет? Николай Вахтуров... Бывший кадницкий матрос. На собственной даче, кото­рую купил за победу над Абергом... Везде бы писали, и за границей тоже...

Лицо борца посерело, стало задумчивым. Глаза сузи­лись, смотрели на арбитра робко и неуверенно.

—    А если он меня?.. Ведь он сильнее! Не положу я... Что тогда? Не пережить такого сраму... Не переживу...— неожиданно закончил Вахтуров.

—    Ручаюсь, милый, ручаюсь — положишь... Подумай об этом, Николаша. Хорошенько подумай, — оправляя поддевку, бросил на коду арбитр и вышел из борцовской уборной.

Когда мы вошли в раздевалку, Вахтуров одевался.

Натягивая на могучие плечи красивый френч, он сказал мне:

—    Не уходи, земляк. Вместе пойдем.

Борцы, косясь, переглянулись. Всем хотелось знать, как он отнесся к вызову Аберга.

Пролезая в раздевалку, я нечаянно наступил на ногу огромному борцу Замукову. Тот вскрикнул, толкнул ме­ня в грудь. Ощетинившись, я сжал кулаки. Меж нами встал Вахтуров.

—    Потише, потише, — сказал он, меряя взглядом плечи Замукова.— Смотри, Турбас — земляк мой.

—    Медвежонка задавил,— смеясь сказал молодой бо­рец Орлик.

Все засмеялись.

—   Это он нарочно делает, косматый черт, - прого­ворил, указывая на меня, Замуков. — знаю я его сколь­ко лет..:

—  Раз так, извинись, земляк, что стоит... Вот и всё. Ты тоже не напирай больно-та... Земляки мы...— примиряюще повторил Вахтуров.

—    Ну, раз земляки...— пожав плечами, сказал заму­ков.— Я ведь не знал этого.

—    Он кокшаровский, a я кадницкий, — радостно объяснил Вахтуров.— Одной губернии, только волости разные, a уезд один — Нижегородский.

Замуков успокоился.

Начались шутки, анекдоты.

А в это время в другом петербургском цирке—цирке Чинизелли — публика, так же как и y нас в «Модерне», c нетерпением ожидала борьбы.

Перед парадным выходом борцов внимание собрав­шихся привлек появившийся c билетом в руках незнакомец.

Могучая грудь, широкие плечи, шея гармошкой и сплющенные уши говорили o профессии этого человека, o его страшной Силе.

По рядам, Точно ветерок, пробежал шепот:

—    Чая Янос, Чая Янос! Борец из цирка «Модерн»! Его рассматривали c большим любопытством.

К нему подскочил билетер в блестящей униформе и услужливо стал предлагать программу. Получив серебряный рубль и опустив его в карман, он низко кланялся, лицо его расползалось в подобострастной улыбке.

Обладатель широких плеч заулыбался:

—    3ашем вы так стоит, гнет спин? Не надо это... Моя не хочет.

—    А как же?..— удивленно развел руками служи­тель. — Обязанность наша — всем господам угодить.

—    Моя не хочет это... Это некарашо. Правильна надо стоить...

Служитель помялся и, обуреваемый любопытством, спросил:

—    К нам пожаловали? Борьбу посмотреть?

—    Вы мене знает?— вместо ответа спросил Чая Янос.

—    Как же, как же! Вы еще позапрошлый год у нас в саду боролись, помню, c Иваном Поддубным.

При напоминании об этой борьбе лоб борца сморщился, недовольная Тень пробежала по его лицу.

—    Да я больной биль, рука больной, — оправдываясь, заговорил они уткнулся в программу.

Служитель хитро улыбнулся и подумал: «Все вы ста­новитесь больными, когда дело доходит до Максимыча». И, спрятав улыбку, вслух сказал:

—    Конечно, какая уж борьба c больной рукой... Боль­ному не до борьбы... Вы не примете участия в борьбе c нашими борцами?

Уклоняясь от ответа, Чая Янос сказал:

—    Не жнай. Моя смотреть хочет... А6ерг тренируется?

—    Каждое утро по два часа, — ответил охотно служи­тель, косясь гордо на наблюдающую за ними публику: и мы, мол, не лыком шиты, со знаменитым борцом из ле­бедевского чемпионата запросто беседуем.

—    Он боролся c Ван Поддубный?

- Кажется, на днях будут... Ну, этот, родной, не выдаст, ни на какие сделки не пойдет! Его не подкупишь! Вам 6ы вчера у нас побывать. Боролся Ванька Каин c Абергом. Вам не приходилось с ним бороться? Нет? Этот шайтан чуть руку А6ергу не выломал. Страшная силища, я вам скажу! А6ерг даже вскрикнул от боли. Два раза Каину судьи делали замечания, вызывали к столу, а он только глазищи таращил да руками разводил. А что де­лалось в публике!.. И досталось же ему на орехи... И, знаете, во сколько минут Аберг бросил его? B шестна­дцать с половиной минут! У того глаза на лоб полезли. Говорят, в своей уборной всю перегородку сломал, бился.

Поняв, что имеет дело c заядлым любителем борьбы, Чая Янос смотрел на рассказчика, не отрываясь. A тот продолжал, захлебываясь:

—    Иной раз посмотришь на него, на Аберга, — такой, как все. Плечи только, да шея... Был 6ы как вот вы, на­пример, или Поддубный, а то и росту моего, среднего, пять пудов двадцать фунтов всего только весит. Перед Ванькой Каином мальчиком выглядит. Вы не боролись c ним?.. Нет?..

—    Да, он хороший борец, c «куражом», — не отвечая на прямой вопрос, сказал Чая Янос. — A ви сам тоже борится?

Служитель хитро улыбнулся.

—   Маракуем немножко. Мы тут все занимаемся... Как уйдут борцы, расстелем ковер — и сейчас же борьбу. Y нас и Бамбула свой есть и Ванька Каин... Я А6ергом назван, а вон Лурих, — он мотнул головой в сторону уни­формиста, стоявшего в дверях. — Ноя больше по гирь­кам... Пять пудиков жму, двойничком играю, на попа ставлю... Дотроньтесь до моих мускулов, — предложил он, сгибая в локте руку.

—    O, да ви молодец! — чуть дотрагиваясь, ирониче­ски сказал борец. — Очень большой бицепс. Вам надо в чемпионат... Моя скажет профессор Лебедев, он возьмет вас...

—   Куда мне c журавлиной-то шеей! Вот если бы, как y вас была... — и продолжал: — A красивую борьбу дали вчера Лурих c Бамбулой. Вот эта борьба!.. Публика не шелохнется... Все застыли на местах... Мы тоже глаз не спускаем... Борись они час, два, — и смотреть бы не устали: мосты, пируэты... И ни одного неправильного приема! Коса на камень нашла. Я еще ни разу не видел такой Инте­ресной борьбы!

—    Кто победиль? — спросил борец.

—    Вничью сыграли. Чтобы еще сбор схватить, — улыбаясь сказал тот.

Чая Янос вспыхнул:

—    Как играль? Какой играль? Борьба идет правильна! 3ашем так говорить?

Служитель опешил.

—    Да, но здесь одни приемы, техника, - сказал он.

Вот на этих днях бороться будут Лурих c Абергом. Би­леты уже все расхвачены. Говорят, они родные братья и будто Лурих Аберга сделал борцом.

Их разговор прервал звонок. Публика торопливо занимала места. Вылощенный арбитр, дав свисток, крикнул:

—    Парад, ал-ле!

Стройным шагом, один за другим, под гром военного оркестра, вышли борцы. Гордые своими бицепсами и фи­гурой, они строятся в шеренгу и на вызов арбитра делают два шага вперед — кланяются публике.

—    Виртуоз и техник французской борьбы — Лассар­тес —  Франция!— вызывает арбитр.

Изящному французу подносят два букета.

—    Краса и гордость чернокожих, привезенный с ост­рова Явы, — Мурзук.

Выходит хорошо сложенный, большого роста, черно­кожий борец. Оскалив рот, сверкнув белизной зубов, он кланяется. Ему тоже преподносят цветы. Улыбаясь, он еще раз показывает свои зубы.

—    Мировой рекордсмен — Петр Крылов!

Среднего роста, c разведенными в стороны руками, весь татуированный, c огромными бицепсами, на середине ковра появляется борец. Он точно вылит из бронзы. Поворачивает свою массивную шею, кланяется. Перед выходом он лебезил перед арбитром, просил его имя называть как можно громче, обещан хороший ужин. Во время борьбы он рычит, подражая дикому зверю. Выбрасывает вставную, мешающую бороться челюсть, прося убрать ее, и, яростно кинувшись на своего противника, сыплет та­кие «макароны»*, что ему позавидовал бы сам Ванька Каин.

* макароны» — удары по шее.

Публика свистит, гонит ero c манежа, он зло улы­бается, продолжая наносить свои «макароны».

Однажды, увидев в обществе студента свою жену, пред­ставительную даму, он подозвал ее и взволнованно загово­рил? «Валерия! Валерия! C кем ты беседуешь? Человек и два пуда не сможет поднять!»

Он любит, когда расхваливают его шею, но, боже упа­си, если кто скажет: « Федоты ч, a y тебя шея как будто бы спала?» Тогда уничтожающий взгляд, и человек этот делается на всlо жизнь врагом Крылова...

Вот в национальном костюме турка, прижав руки к сердцу, раскланивается огромный, как скала, Казбек-Гора.

—    Необыкновенный самородок с острова Сахалина, обладающий редкой, геркулесовской силой, — Ванька Каин!

При виде этого чудовища публика содрогается, раз­дается смех. Каин косится на галерку, сжимает огромные кулаки.

—      Русский силач Тимоша Медведев! — c улыбкой объявляет арбитр.

Выходит семипудовый борец. Встав по середине зеле­ного ковра, держась обеими руками за трусы, он присе­дает на медвежью ногу, делает реверанс.

Публика гогочет, усиленно награждает его хлопками.

Тимоша выходит еще раз. Смеется не только публика, но и борцы, и даже мрачный директор улыбается уголка­ми рта.

—   Несокрушимый, как скала, борец, претендующий на первое место в чемпионате,— иронически улыбаясь, говорит сильным голосом арбитр:— Твардовский!

При появлении названного борца раздается оглуши­тельный свист.

—   Долой! Вон! Убрать его!

Остановившись на середине арены, борец повертывает направо и налево голову, сердито кланяется, сходит с ков­ра, косится на улыбающиеся лица борцов, сжимает мяси­стые кулаки.

—   Убери панское брюхо! — кричат c галерки.— А то выдавят!..

зрители не любят драчунов и иногда в их адрес отпу­скают насмешливые и злые реплики.

От природы спокойный, уравновешенный, Твардовский ВО время борьбы входит в азарт и не только сыплем «макароны», но и вступает в драку. Публика берет по­страдавшего под свое покровительства, свистом и криком выражая протест, гонит Твардовского c манежа.

—    C Тимошей 6ы их столкнуть или с Каином,— раз­дается насмешливый голос,— вот 6ы!..

—    А где Збышко? Почему его нет?

—    Збышко уехал в Америку вызывать Готча,— громоглаcно объявляет арбитр.

—    A Гаккеншмидт где?

—    Почивает на лаврах в своем собственном дворце в Лондоне.

—    Краса и гордость нашего спорта, непобедимый чем­пион мира Алекс А6ерг!

Под раздавшийся шум выходит ничем не отличающий­ся внешне, белокурый, с круглым лицом, борец среднего роста.

Сдержанные аплодисменты.

—    Алекс Аберг,— продолжает арбитр,— предлагает три тысячи рублей, если кто его поборет во французской борьбе.

Публика начинает волноваться.

—    O-го! Три тысячи? — раздаются удивленные голоса.

—    Гордость наша,— возвышая голос, продолжает арбитр,— непобедимый чемпион чемпионов — Иван Максимович Поддубный!

Овация разгорается все сильнее и сильнее. Публика, аплодируя Поддубному, долго не отпускает его c манежа. Не раз уже поднималась рука арбитра, но его голос терялся в шуме и крике.

C завистью переглядываются борцы. C лица Аберга не сходит ядовитая улыбка. Но вот, точно отлив морской волны, голоса замирают. И не успел арбитр объявить: «Парад, ал-ле! Музыка, марш!», как из первых мест на манеж выходит Чая Янос, борец из цирка «Модерн».

Подходя к столику жюри, он спокойно заявляет:

—    Моя бороться желает c Аберг.

Арбитр знал, зачем к ним пожаловал непрошенный гость, и был подготовлен. Чая Яносу предложили записаться в кассе цирка.

Моя сейчас желает! — настаивал борец, хмуря брови.

Тишина. И вдруг раздались крики:

—    Сейчас давай! Давай борьбу c Чая янос! Деньги выкладывай! Вишь, что стервятник выдумал: запишись, чтобы еще раз сборы сделать, околпачить! — ревела га­лерка.

Не получив полной инструкции от Аберга, арбитр растерялся.

Стоя около столика жюри, Чая Янос настаивал:

—   Зачем афиш? Какой афиш? Моя сейчас хочет.

—    Сейчас мы не можем! — отрезал арбитр.— Нужно разрешение от господина градоначальника.

И, повернувшись спиной, крикнул:

—    Парад, ал-ле! Музыка, марш!

При несмолкаемом крике и шуме толпы борцы уходят.

—    Первая пара, бороться!

Но ропот и недовольные выкрики заглушают голос арбитра.

—    Чая Яноса подавай! Не отвиливай!

—    Господа! — пробует убедить арбитр.— Мы не мо­жем без разрешения... Нас оштрафуют... Закроют цирк...

—    Болтай больше!

И люди, точно взбаламученное море, угрожающе под­нялись. Одни, засунув пальцы в рот, свистят, другие по­трясают кулаками.

Напрасно звонит колокольчик судей, заливается свисток арбитра. Люди не хотят примириться c тем, что не увидят двух знаменитых чемпионов, которые должны бороться из-за трех тысяч рублей.

Испуганно забегали артисты. Высунув головы на толстых бычьих шеях, низ-за занавеса выглядывали борцы.
Блюстители порядка держатся за свои шашки. По приказу начальника ОНИ готовы броситься и уcмирить разбушевавшийся народ.

Пристав нервно дергает себя за ус. Он глаз не спу­скает c ложи градоначальника, он весь в ожидании распо­ряжений.

Генерал в орденах морщится. Он медлит. После сыт­ного обеда c шампанским ему не хочется портить своего настроения, к тому же он сам заинтересован борьбой. Пальцы его тонкой руки нервно-бегают по бархату ложи.

Легкий жест.

Подскочивший пристав вытянулся, замер, держа руку под козырек.

Повернулся дряблый профиль.       

—    Скажите, чтoбы боролись, a? Пусть крикуны покри­чат... Этим мы успокоим чернь, a? Пусть борются...

—    Слушаюсь, ваше превосходительство. Так точно, успокоим!

Брякнув шпорами и повернувшись на каблуках, ста­рый служака выскочил из ложи.

На круг выбежал сам директор цирка — Чинизелли...

—    Что ви со мной деляет? Черт вас возьми c ваш борьбой!— набросился он на растерянного арбитра.— Где вари Аборт?

Его маленькая фигурка исчезла за кулисами. Арбитр последовал за ним.

Шуми крики все усиливались. Казалось, люди сойдут c мест, ринутся через барьер на манежный круг, произве­дут свой суд. Снова появляется арбитр. Он поднял руку. Волнение затихает. Немая тишина.

—    Господа! — говорит он.— Вызов Чая Яноса принят, борьба состоится. Просим его за кулисы!

загремели аплодисменты всего цирка.

—    Давно 6ы так! А то, вишь, что выдумал, головы мо­рочить! запишись... Он вам пропишет...

—    Испугались! — вторят другие.

Пошли шутки, прибаутки; острые словечки таки сып­лются из гущи людской.

Многим казалось, что Аберг не выдержит, сдаст перед таким голиафом, каким был в сравнении с ним Чая Янос. Галерка реагировала по-своему.

—  Саданет, кум. Ей-бо, саданет. Уж я знаю, поверь моему слову,— говорил своему куму пожарник.— Это не толстопузый Бландетти, хоша и одиннадцать пудов в нем. Ты только глянь на его шею, как y пожарного бугая.

—  Что и говорить, лев настоящий.

—  Только обманет, проказа, хитер больно этот Аборт, да и деньги, пожалуй, не отдаст, потому их много, a он один, сердечный...

Чая Янос вошел за кулисы.

Насупившись, стояли борцы. Он хотел поздороваться, сказать им приветственное слово, как вдруг был ошелом­лен страшным ударом в голову. Он вздрогнул, покачнул­ся: с оскаленными зубами, сверкающими белизной, перед ним стоял Бамбула. Чая Янос растерялся, попятился, сжал кулаки. Вдруг новый удар, как тяжелый молот, опустился на его голову.

Перед ним стоял заклятый враг --- Ванька Каин. Лицо его горит дикой ненавистью, глаза расширились, приплю­снутый нос раздувается, вытянутая голова c львиной че­люстью делает его похожим на пещерного жителя давно минувших веков.

Янос вздрогнул. Он вспомнил, как это чудовище сло­мало ему руку, выбило ключицу, отчего надолго пришлось оставить борьбу. И жгучая ярость вдруг охватила все его существо. Так вот он где поквитается с ним! Забыв себя, свою боль, он хотел броситься на заклятого врага, как выросло другое чудовище, более сильное и страшное. Он знал силу саженного в плечах Циклопа, не раз видел, как тот на мускулах разрывал цепи, ломал пятаки, c удара валил быка, и невольная дрожь прошла по телу «железного венгра».

—      Так дело нам портить?! — Взревел Циклоп. — Абер­га пришел класть?! На нас захотел заработать?! Так на! Получай же! — и железный кулак опустился на голову растерявшегося борца.

Что-то хрястнуло. — лопнула барабанная перепонка.

Падая, Янос вскрикнул, застонал от сильной боли. До него донесся смех, ободряющий голос:

—    Так его, колбасника! Так! Еще раз дай, пусть три тысячи заработает, колбасную лавочку откроет, сосиски продавать будет!

—    Получай, милый Янос, получай! — смеясь поощрял Аберг.

—    Ха-ха-ка! — желая выслужиться, хохотали стояв­шие рядом с ним борцы.

—    Ай да Циклоп! Вот это удар! Ну-ну! Как подко­шенный!.. Ай-яй! Вот так Циклоп!

B соседней раздевалке крики избиваемого борца слышал Поддубный. Вначале он не хотел вмешиваться в эту ссору. Хотя он и не любил зазнавшегося Аберга, метив­шего в чемпионы мира, но ссориться c ним было нельзя. Контракт на исходе, новый не заключен, а он так нужен, так необходим для поездки в Америку, чтобы встретиться со знаменитым Готчем. Он давно лелеял меч­ту встретиться с ним. Да, нужны деньги...

И вдруг крик: «Ви мой товарищ! 3ашем бить! Я только хотель бороть c ваш хозяин Аберг!» Эти слова вско­лыхнули отзывчивое сердце Поддубного. Все в нем захо­дило, грудь поднялась, глаза засверкали, брови сдвинулись. Одним прыжком он очутился возле избивае­мого Чая Яноса.

— Прочь, дьяволы! — загремел могучим голосом Максимыч и врезался в середину борцов, заслонив сво­им широким корпусом избиваемого.

Циклоп свирепо уставился на Поддубного, но, вспом­нив, что он завтра с ним борется, опешил; сжaтый накреп­Ко кулак, готовый опуститься на голову Яноса, повис в воздухе. Ванька Каин заскрежетал от злости зубами и вызывающе уставился на неожиданного защитника. Он даже плюнул c досады. Но — спорить c Поддубным!.. Отходя, он бросил полный ненависти взгляд на избитого борца...

Арбитр стоял около столика жюри. Он что-то доказы­вал, сильно жестикулировал руками. Его позвали за ку­лисы. Но вот он снова на манеже.

—   Господа! — обращаясь к публике, поднимая руку, громко говорит он. — Борец Чая Янос сбежал!

—     Как сбежал? — сразу крикнуло несколько голосов.

Сильное движение на местах.

—   Честное мое слово, первый случай! Вот и его чемо­данчик... шляпа... — показывая, говорит он с улыбкой.

Огорошенные таким известием, люди точно остолбене­ли. Недоумевающе поглядывают на арбитра. Их шеи вытянуты, лица застыли. А он, точно издеваясь над ними, продолжает:

—    Вот и шляпа... чемоданчик... Видно, впопыхах оста­вил...

—    Ври больше! А как же борьба?

—    заменим другой парой,— играя свистком, говорит он. — По правилам Cанкт-Петербургского атлетического общества отказавшийся борец считается побежденным. Я бы сказал и трусом, господа!

Молчание. Но молчание перед бурей. И вдруг откуда-то сверху прогудел бас:

—   Афера!

И точно львиный рев разнесся па цирку:

—    Давай, да-вай борьбу! Не охальничай! Вишь, что выдумал! Голову морочить! — исступленно и дико ревут люди.

Они повскакали c мест. Всюду угрожающе поднятые кулаки, грозные выкрики несутся из разъяренной толпы. Толпа страшна в своем гневе. Кажется, она вот-вот бросится на манежный круг, разнесет, сметет баpьеры на сво­ем пути, произведет свой суд, свою расправу. Но пройдоха знает, чем насытить этих людей. По его свистку выходят два великана, да еще какие: Гриша Кащеев и Ванька Каин!

Вот они становятся по середине ковра, по первому сиг­налу арбитра готовые броситься друг на друга, задушить в могучей схватке. И укрощенная толпа присмирела.

-         О-го-го-го! - гогочет галерка. - Давай хоть энтих, и они интересны! - И обалделые люди смеются. Пошли споры, кто сильнее, кто победит.

-         Ванька!

-         Нет! Гриша не подгадит, он сильнее!

Ванька что-то не в духе сегодня, широкий лоб его мор­щится, зубы скрипят... Он знает, что не придется ему се­годня потешиться, самому бы унести ноги, остаться це­лым... Он так отстаивал интересы хозяина Аберга, избил Яноса, a его назначают бороться c таким сильным борцом.

Вятский же крестьянин Спокоен. Он уверен в своей си­ле и ждет свистка.

Вот они сходятся, подали руки, уперлись друг в друга плечами, спины их выгнулись. Гриша приналег и сжал несуразный корпус Ваньки, подтягивая его к себе. Он про­бует поднять Каина, но вдруг, опуская руки, вскрикивает от сильной боли. Три зуба вместе со сгустками крови выплюнул он на широкую ладонь. В тот момент, когда он поднимал своего противника, тот ударил его головой в подбородок.

Публика ревет от бешенства.

—    Ломай его, черта! Ломай, Гриша!

И Гриша озлился. Он не слышит звонка судей, не слы­шит свистка и голоса арбитра, призывающего прекратить борьбу. Гневно набросившись на противника, сильным ударом головы выбивает ему челюсть.

—    Так его, Гриша, так стервеца! — радостные несут­ся голоса. — Та-ак!

Каин опешил, заревел от злости и обиды и хотел про­тестовать, но, брошенный на землю, был притиснут на обе лопатки сильными руками Кащеева.

Цирк дрожит от радостного воя и рукоплесканий.

Бурный восторг охватывает всех и, как прибой волн, несется по всему зданию. Удовлетворенные люди радуют­ся, жмут друг другу руки, обнимаются.

Сидя на ковре, Kаин держится обеими руками за свою чудовищную голову и, как часовой маятник, качается из стороны в сторону...

Борцы, один за другим, уходят в раздевалку.

Неожиданное заступничество Поддубного развязывает им языки. Те, кто не принимал участия в избиении Чая Яноса, говорят громче.

—    Какой это спорт! — горячо произносит Кащеев, сплевывая кровавую слюну.— Вызывать нельзя — бьют за это; вступиться — тоже... Избить человека только за то, что он хотел померяться силой c Абергом, который сам же предлагает три тысячи...

—    Попробуй, вступись,— флегматично заявляет Твардовский. — Циклоп своими кулаками сильнее молота бьет, мокрое место останется... Ванька Каин — тоже... Это — два черта!..

—    Выслужиться захотели перед Абергом, чтобы «пал­ку» прибавил, — поглаживая огромный, как пивная бочка, живот, осторожно озираясь, говорит Тимоша Медведев. — Заступись, a завтра чемодан на плечо... шагом марш. Это Подду6ному заступаться хорошо, его не вышвырнешь.

—    Да, но и дело нельзя портить,— Вмешивается ог­ромный Пугачев, покручивая длинные усы.

Кавказский богатырь в национальном костюме, Каз­бек-Гора, мрачно бросает:

—    Каждый кушать хочэт,— и, вдруг разгорячась, До­бавляет:— Зачем пришел? 3ачэм мы нэ идем? зачэм пор­тить дэл? Какай 6альшой чэловек!..

—    Если 6ы он бросил Аберга,— продолжает Твардов­ский, — завтра ни один человек не пришел быв цирк. Подрыв делу... И чем бы Аберг расплачиваться c нами стал? А этот выскочка, Чая Янос, всегда напролом лезет. Знаю я его.

—    Да, это отозвалась бы на сборах, — согласился Тимоша.— Газетчики шум поднимут... Нельзя подре­зать сук, на котором сидишь... Был такой случай в Самаре. Отказали Збышке-Цыганевичу, a он, выйдя на манеж во время парада, вызвал весь состав. B один вечер брался положить. А нас — шестнадцать Гавриков, и ни один не вышел, смолчали Заикин. А на другой день—ни душив цирке, и пришлось смываться.

—    A почему Заткинотказался?— спросил Гриша Кащеев.

—    Почему? Да Збышке сто карбованцев в день вынь да положь. A мы все столько не получали. Хозяин нас эксплуатировал, а он — хозяина. Хорошее дельце — нече­го сказать! Деньги все 6ы ему переходили — Збышке. Циклоп был... небoсь, тоже не вышел. Заварили кашу, как и здесь, — расхлебывай...

—    Ну, хозяева Это дело замнут, — сказал Пугачев. — У Чинизелли заручка большая... Рука руку моет. A что Яноса побили, — зря, конечно. Можно бы договориться.

—    Кончится контракт — уйду, брошу, ну их к шутам.

Борцы - это волки, готовы горло перегрызть друг другу, — махнув рукой, задумчиво проговорил Кащеев. — Лучше снова землю пахать.

—    Не бросишь, Гриша, — сказал Медведев. — Сейчас ты получаешь двадцать «палок», a в деревне-то жил, так много ли получал?

—    Да хоть и немного, a c голоду Не помирал,— воз­разил Кащеев.

Подошел молодой борец Карпенко.

—     здорово накидали! Теперь долго будет помнить

Янос, как вызывать. Если б не Максимыч, так едва ли бы встал. Аберг, наверное, сердится на Подду6ного...

—   A Поддубный плевал на него. Он везде зарабо­тает, — сказал Твардовский.

B раздевалку вошел Аберг. Все сразу замолкли. Один Карпенко спросил в тишине, обращаясь к Абергу:

—   Кабы только газетчики шум не подняли?

А6ерг улыбнулся. Сказал:

—    Это все штучки канальи Лебедева. Он подстроил. Ну, да и я сделаю ему. завтра посмотрим, как он загово­рит, когда я буду бороться c Вахтуровым.

В то время, когда в цирке Чинизелли все шло своим чередом, Чая Янос мчался на извозчике в «Модерн».

Получив неожиданную защиту от великого борца; он бросился к заднему выходу. Вырвав из косяков преду­смотрительно запертую борцами дверь, как ошалелый выскочил на улицу.

Он подгоняет извозчика, торопится. Однако успевает лишь к самому оконцу. B чемпионате Лебедева борется последняя пара.

Сам «дядя Ваня», в суконной поддевке, расхаживает по ковру. Ни выдающаяся в спортивном мире борьба, ни красивые приемы борцов, ни полные сборы — ничто, ка­залось, не радует могучего арбитра. Широкий лоб его хмурится, y переносицы глубокий разрез. Брови сходят­ся, глаза смотрят через головы борцов.

Публика поражена его видом. Она привыкла видеть его всегда жизнерадостным, веселым, остроумным. Что c ним?

Но вот он поднял руку, выставил вперед ногу, что-то хотел сказать и замер в этой позе. Перед ним стоял его борец — Чая Янос.

Истерзанный вид борца был ужасен. B разорванной одежде, с огромным синяком, весь в ссадинах, он на ломаном языке рассказывал, как его били в цирке Чини­зелли.

—Яне жналь, не дюмаль... он зовет одеваться— И я щель, щель... а они бить началь, чтобы дело не портиль...

Я кричал: «Ви мой товарищ! зашем бить?..» A они еще биль: биль Ванька Кaин, Циклоп, Бамбуль, все билЬ... Я ломаль дверь, бежать сталь...

Во время рассказа бoрцы перестали бороться. Умолк оркестр. Арбитр стоял все в той же позе.

Народ не любит побитых, он любит героев. Слушая рассказ, галерка язвила:

—    Зачем приезжал?.. «Дюмаль» , здесь кашей масле­ной станут кормить, — ан кулаками!.. Не приедешь дру­гой раз!.. знать будешь! Ишь, как девицу разукрасили. Скажи спасибо, что не до смерти.

Партер зашептался:

—    Борца побили, да еще какого!

Из-за кулис улыбались чемпионы. Под жиденькиe и редкие хлопки, опустив голову, уходил Янос c манежа.
Жалко было этого сильного борца, пострадавшего по прихоти Лебедева.

На другой день гуляя по Невскому, я неожиданно столкнулся c Абергом. Он был со своим арбитром. Поздо­ровавшись, борец спросил меня:

—      Ти тоже мене вызываль?

Смутившись, я ответил:

—      Вызывал. Бороться на поясах.

—      Но я не борюсь на этой рюсской борьбе.

—      Поэтому-то я и вызвал, — оправдывался я. По его лицу скользнула улыбка. Вместо ответа он по­казал на легкий чемодан.

—      Вахтуров тренируется? — после маленькой паузы спросил он.

—      Больше всех Стерс,— уклонился я от прямого ответа.

—     С кем?

—      C Медведевым, с Загоруйко.

—    Хороший борец Стерс. Он лючше всех у вас.

—    Как железный, — подтвердил я. — Но все-таки Вахтуров всех сильнее. У него и весу и силы больше.

—    Да, нo он без «куража», — ответил Аберг. — A это главное в борьбе.

Готовясь к борьбе с чемпионом мира, был он удивительно спокоен. Рассматривая его фигуру, я думал: «Сло­жение такое же, как и у меня, чуть шире только плечи. За­то мои бицепсы сорок три, a у него и сорока не будет... A вот, поди ж ты, даже Коля Вахтуров боится...»

K нашему цирку мы подошли вместе. Толпа ждет его уже давно... Завидя Аберга c чемоданчиком в руках, в Сопровождении своего арбитра, люди расступились и, пропустив его, снова сдвинулись железным кольцом.

Кто-то из толпы крикнул:

—    Чая Яноса за что побили?

Другие поддержали:

—    Испужались никак?

Янос стоял в толпе, свирепо рассматривая Аберга.

Не обращая внимания на возгласы, Аберг вошел в цирк. Обменявшись несколькими фразами со своим ар­битром, положив чемоданчик на барьер, Он тут же стал раздеваться. Ему предложили пойти за кулисы, но он предусмотрительно отклонил это предложение.

Оказалось, что А6ерг был уже заранее одет в борцов­ский костюм. Внешне он был спокоен: ни один мускул не дрогнул на его белобрысом, полном лице.

Раздевшись, он принял величественную позу и стал ждать появления противника.

Меня позвали к Вахтурову. «Дядя Ваня» вышел из его уборной.

—    Скорей, скорей, Николаша! — поторопил он Вахтурова, направляясь на манеж.

—      Земляк,— обратился ко мне мой друг.— Тебе одному доверяю... Скажи, бороться мне c этой хитрой лисой или нет?

Я видел, как тяжело ему было произносить эти слова. Он хватался за меня, как утопающий хватается за соло­минку. Ему хотелось, чтобы я подсказал выход из тяжело­го положения, навязанного ему арбитром.

-  Да, Коля, ты должен бороться, хотя 6ы затем, чтоб избежать насмешек борцов,— сказал я.— Ни А6ерг, ни кто другой не сможет тебя одолеть,— сила на твоей стороне, да и техникой ты владеешь не хуже Аберга. Он бьет на то, что y тебя нет «куража», но прогадает.

—  A хитрость его, выдержка? — нерешительно воз­разил Вахтуров.

—  Ничто в сравнении c твоей силок!  Пойми, земляк, пойми! — горячо доказывал я.

Постучали. В настежь открытую дверь пролез гигант Подду6ный. Мы уставились на него изумленными гла­зами.

Войдя, он неприязненно посмотрел на Вахтурова, на стоявший с водкой графин, хотел выйти. Но остановился. C минуту размышлял и, повернув голову, произнес через плечо:

—    Як я знал, что будешь бояться, чертов трус, и ла­кать, поэтому и пришел... Так вот слухай, что скажу, — ан повернулся к Вaхтурову: — Руки не дам, если не бу­дешь бороться. Понял? A встретимся на манеже, — ногу, руку выломаю... ВОТ мой сказ — выбирай!

Он хотел сказать еще что-то, может быть ободряющее, ласковое, но вместо этого выдавил:

-         Як трус чертов! — и, повернувшись ко мне: — Не скaжьте, что я был здесь, я пришел через конюшню... чтобы Аберг не знал... не сказали б, что я уговаривал... Самому мне неудобно с ним бороться, — борюсь в его чем­пионате, но если поставит c собой, ни на какие уговоры не пойду...

—    Почему он не боролся c Яносом? — горячо загово­рил я.

—    A, с этим дураком?! Так ему... Як еще мало били... Не шел бы за кулисы... Аберг-то у вас не пошел же...

Не поворачивая головы, не простись, Максимыч вышел.

После его ухода Вахтуров сразу переменился. Он по­дошел к столику, налил полный стакан водки, залпом выпил. Заглянул в зеркало, напряг массивную шею, вы­правил могучий корпус, сказал:

—    Теперь идем, земляк! Померяюсь! — И в глазах его я прочел решимость биться до конца. Ну, теперь он не­победим!

A «дядя Ваня» тем временем, встреченный аплоди­сментами собравшихся, громогласно объявил:

—   Предлагаю Алексу А6ергу внести означенную им сумму — три тысячи рублей — на стол жюри!

На середину манежа вышел арбитр Аберга. Он вы­нул чековую книжку и, в свою очередь, потребовал такую же сумму c Лeбедева.

—   Я вызова не делал, — заявил тот, — и три тысячи не предлагал, a предлагал Аберг. Аберг и должен внести эту сумму.

 Но арбитр настаивал.

Тогда снова загремел голос «дяди Вани»:

— Я жертвую, если только Аберг победит моего бор­ца Николая Вахтурова, тысячу рублей в пользу бедных. Пошел спор.

Представители прессы и публика были на стороне «дя­ди Вани». Все c нетерпением ждали выхода Вахтурова. Скорее бы состоялся матч!

Но матч не состоялся. За несколько минут перед его началом к цирку «Модерн» подкатила коляска. Из доро­гого экипажа, запряженного парой знаменитых лошадей, вышел человек в белых перчатках и цилиндре. Это был Чинизелли. Подхваченный под руки служителями цирка, он направился в контору. Здесь он был встречен самим Маршаном.

Сверкнули бриллианты. Два хозяина крупнейших пе­тербургских цирков пожали друг другу руки.

— Шампанскогo! — вскричал Маршан, усаживая гостя. Предчувствуя, что конкурент появился неспроста, хо­зяин «Модерна» засуетился.

       Подали шампанское.

Рассматривая искрящееся вино на свeт одним глазом (другой у него выбила лошадь во время циркового пред­ставления), Чинизелли заговорил:

—    У вас сейчас мой Аберг... Несмотря на мои возра­жения, он все же пошел бороться с твоим Вахтуровым... тогда как это можно было провести через печать и зара­ботать на этом деле. Дурак, пошел начистую. Для них, ви­дите; ли, важны не деньги, a имя! Дурачье. Не умеют заработать. Ви знаете, что редактор «Нового времени»*­ мой приятель... Он сделает для меня всё... Вот и взвесьте, сколько мы можем заработать.

 * «Новое время» — реакционная газета, издававшаяся A. C. Су­вориным.

Он откинулся в кресло. Закуривая настоящую гаванну, спросил небрежно:

—      Они еще не боролись?

—      Нет,— ответил Маршан.

—      Я удивляюсь, — сказал гость, — ви, такой умный, допускаете y себя борьбу бесплатно?.. Какой интерес?..

—      Вы правы, коллега. Но что я могу сделать с этим

ослам? Он только и знает своими гирями накачивать мус­кулы и грудную клетку, которую он, Действительно, развил идеально. Но вы ведь знаете, что y них все уходит в мускулы, — улыбаясь своей остроте, сказал Маршан. Он нажал кнопку. Точно из земли вырос слуга.

—      Попросите ко мне «дядю Ваню».

—      Слушаюсь,— проговорил слуга, исчезая.

Приход «дяди Вани» Чинизелли приветствовал кив­ком головы.

Подали третий бокал. Чокнулись, Чинизелли полез в карман. Вынув изящный, туго набитый бумажник, нето­ропливо отсчитал пять радужных ассигнаций, положил на стол.

- Здесь, дорогой «дядя Ваня», — небрежно сказал он, — пятьсот рублей. Такую же сумму дает вам ваш директор. Кроме того, ви заинтересованы процентами в вашем сбо­ре... Перенесите борьбу ка мне в цирк, a об остальном договоримся. — Он взглянул на Маршана. Получив мол­чаливое согласие, перевел глаза на смущенного арбитра.— Ви, хотя и деловой человек, но извините, ви делае­те непростительные промахи. — И, снова порывшись в бумажнике, он вынул вчетверо сложенный лист и, пода­вая арбитру, сказал: — A это, если бы ви не согласились со мной.

Арбитр, пробежав глазами развернутый лист, помор­щился. Но, посмотрев на хозяина, вздохнул, согнул бу­магу вчетверо и положил в карман. Встав, он пожал про­тянутую снисходительно руку.

—    Что ви ломаете пальцы? — недовольно сказал Чи­низелли.—Хотите, чтобы я без руки остался?

Маршам улыбцулся, укоризненно проговорил:

—    Вы же не c борцами имеете дело, Иван Владими­рович.

Лебедев извинился и, повернув широкую спину, отчего стал квадратным, вышел.

Брезгливо вытирая холеные пальцы платком, Чинизел­ли подумал o том, что сделка состоялась. Не дай бог, если бы 6арцы провели этот матч. Аберг наверняка проиграл бы этому медведю Вахтурову. Тогда считай, что публика перекочует к Маршану.

—    Итак, коллега? Борьбу отложим, перенесем ко мне в цирк... Аберг—человек деловой, он пойдет на все ком­бинации. Уговорите и своего остолопа, пусть и они что-нибудь заработают, надо им дать… Мы же c вами делим сборы поровну... Проведем так: первую сыграют вничью, вторую — сорок минут, потом предельный срок — час де­сять минут... А там кто-нибудь из них нечаянно упадет, потом реванш, конечно...

Снова сверкнули бриллианты, снова пожатие рук...

A взволнованный «дядя Ваня» тем временем входил к Вахтурову. Тот в ожидании своего арбитра мерял раз­девалку шагами, вопросительно поглядывая на меня.

Лебедев подошел вплотную к борцу и, положив мяси­стые руки на его плечи, заговорил вкрадчиво:

—    Радуйся, Николаша! Борьба не состоится. Она за­прещена градоначальником. Чинизелли сидит y Маршана, вот распоряжение. — Развернув лист, он показал его Вахтурову. — Но это лучше для нас. Борьба неизвестно еще чем 6ы кончилась... Ты знаешь, Аберг сильно трени­рован, и положить его трудно даже c твоей дьявольской силой. Бывают случайности в борьбе, их трудно предви­деть. Чинизелли предлагает другое. Ты не должен класть Аберга. Необходима ничья. Борьба будет у него в цирке. Кроме тысячи, которую мы c Тобой получим от Чинизелли, мы будем ваинтересованы процентами. Выстроишь себе дом, дачу... Соглашайся, друг, соглашайся! Я добра тебе желаю.

Вахтуров стоял в задумчивой позе. B душу его вновь закралось сомнение. Ведь не сам ли он еще вчера отка­зывался от этого вызова?.. Но что ему тогда скажет его учитель, Поддубный? Ведь он руки не подаст...

И он, подойдя к Лебедеву, твердо проговорил:

—    Нет, Иван Владимирович, не соблазняй! Я уж бу­ду бороться, как боролся... Так уж мeня Максимыч учил... Да и сам он так борется... На сделки не пойду.

Лебедев сначала спешил. Потом сказал зло:

—   Ты дурак! Тебе дают заработать, a ты хлопаешь ушами... Так долго не проживешь... И если ты не пой­дешь на сделку, так другие пойдут! Запомни это! — и он резким рывком закрыл дверь.

A через несколько минут на манеже гремел его голос:

—   Ввиду того, что нам не разрешили борьбу, борьба Вахтурова на три тысячи рублей со стороны Аберга не состоится!

A Коля Вахтуров, подойдя ко мне и положив свои огромные руки на мои плечи, говорил печально:

-- Надоело всё это, земляк... Брошу к черту, уйду из цирка... Уйду. Лучше кули буду таскать... матросом бу­ду... Эта братва не выдаст никогда...

Но он не бросил своей любимой борьбы. Впереди y него еще было много больших побед.
 

Н. Турбас

оставить комментарий