Закулисная история

Старый лев сдружился с дрессировщиком. И, чувствуя за собой звериную силу, человек обнаглел и обленился. На глазах всей публики он таскал львов за хвосты и ходил по ним ногами.

А вместо репетиций дрессировщик гулял перед клеткой и кричал:

— Я вам инстинкты вправлю! Намотай­те себе на усы: те, кто на спектакле не будет стоять на задних лапах и плясать под мою дудку, узнают, почем фунт мяса...

В это же время старый лев сидел в от­дельной клетке с бараньей ногой в лапах и позировал для фильма «Львиная доля» (роль ему устроил дрессировщик). В его голове постепенно утверждался безуслов­ный рефлекс, что он войдет в историю. Каждый вечер львы выбегали на арену и дрессировщик демонстрировал публике их непротивление издевательствам. Ста­рый лев рявкал на строптивых собратьев, и ему аплодировали за сознательность, потом он рявкал на дрессировщика, чтобы тот мог сорвать аплодисменты за бесстрашие.

Потом в цирке гас свет и львы роняли головы на лапы. Им снились грандиозные аттракционы и бурные овации. Но однажды терпение труппы лопнуло.

— Для чего мы в город ехали, — гром­ко зароптали молодые львы, бегая по узкой клетке.
— Никакого творческого роста, — го­рячо мурлыкнула большеглазая львица.
— Да-а, — заворчал с  хорошей за­вистью гривастый лев, — посмотришь кру­гом — творческая жизнь кипит. В соседнем коллективе собаки ложкой едят, медведи галстуки завязывают, а нас даже к гигиене не приучают: я у шефа кусок мяса должен с потного лица слизывать. И чего он по­теет?! Я же его не трону, мне его грызть противно.
— Сколько  можно терпеть бесчеловеч­ное отношение, — нервно застучала хвос­том темпераментная львица, — почему он на меня рычит, а я на него не имею  пра­ва. Кто из нас зверь: я зверь или он зверь? Львы загалдели.

— Нас не ценят!
— ...если ты собака, то ты — друг чело­века, а если ты лев, то с арены гонят на конюшню.
— Наши предки гладиаторов и первых христиан ели, а здесь нас каждым куском несвежего мяса попрекают, — зарокотал лев с хорошей наследственностью.

От рева проснулся старый лев.

— Спать, котята, — замахнулся он по привычке лапой и разинул пасть. Но про­тив его стертых зубов раскрылись четыре пасти с зубами, как у ковша экскаватора. И старый лев сник.

— Эгоист! — заворчала труппа.
— Подхалим! — зарычала труппа.
— Ты нам больше не лев! — рявкнули все львы.

В клетку вбежал дрессировщик.

— Это что за сборище? Почему звери­ные   крики? — Хлопнул он кнутом, потом стрельнул из пугача. — Укуси их, — крикнул он старому льву, но тот отвел глаза. А тем­пераментная львица, облизываясь, села у входа. Дрессировщик выронил пугач...

Долго рявкали львы ему свои обиды и, наконец, присудили его к выполнению всей программы. Кряхтя и загораживая лицо, пролез он сквозь огненный круг, зу­бами выбрал у гривастого льва из гривы рассыпанный там бефстроганов. Потом лев с хорошей наследственностью сунул ему в рот мохнатую лапу и, подержав ее там, торжественно  вынул:

— Цела!

Обессиленный, с обгоревшими бровями, дрессировщик прилег у тумбы, но темпе­раментная львица щелкнула над его голо­вой хвостом: во время представления артист должен стоять на задних лапках и улыбаться. А   через  некоторое  время  львы  выступали с триумфальной программой. Они демонстрировали все свои способности: соревнования по прыжкам в длину и по поднятию тяжестей зубами, приемы мас­кировки, групповые действия по окруже­нию жертвы, громовой рык и царственную поступь.

— Какой коллектив! — ахали зрители.

Старый же лев с трудом нашел место в провинциальном зоопарке и то клетку ему дали не отдельную, а с собачкой Тобиком.

А дрессировщик остался в труппе. Он стал скромным и трудолюбивым. Он воро­чает тумбы, готовит реквизит и, когда са­дится отдохнуть, получает сахар. И публика каждый вечер аплодирует ему за то, что он сумел преодолеть свои вредные при­вычки и перестал подавать дурной пример зверям и зрителям.
 

Л. ЗОЛОТАЙКИН

Журнал Советский цирк. Декабрь 1966 г.

оставить комментарий