Животные в цирке

Слоны и тигры, медведи и пантеры, лавы н лошади, козы и бегемоты, кошки и голуби — несовместимость, несовместимость...

Да какая же, право, несовместимость (ошибся Брем, недопонял чего-то!), если львы здесь преспокойно гарцуют на лошадях, нервные пантеры соседствуют с тиграми, волки пасутся вместе с меланхоличными козами, а сосредоточенные цирковые кошки безразлично взирают иа пернатых собратьев по арене.

Этот парадокс, давно ставший правилом дрессировки, никого в цирке (как всякое правило] не удивляет. Впрочем, он остается парадоксом только для зрителей, которые, веря все-таки Альфреду Брому, с опаской взирают на странное соседство хищников и травоядных, ждут чего-то.

А что можно ждать от такого соседства! Что лев. к примеру, слопает лошадку, облизнется, рыкнет довольно! В принципе сие возможно, но вероятность невелика. Вряд ли больше процента. Уймитесь, кровожадные!

Значит, будем ждать иного. Трюка, например. Головокружительного трюка, прекрасно демонстрирующего колоссальные возможности тела животного. Пусть пантера покажет нам невероятные прыжки, воспетые Киплингом в неумирающем Маугли. Пусть обезьяна продемонстрирует чудеса сообразительности, вполне доказывающие, что ее племя достойно называться предшественником племени человеческого. Пусть неуклюжие медвежата успешно конкурируют с гибкими и пластичными акробатами. Пусть будет так. Мы ждем. Мы готовы аплодировать. Мы уже улыбаемся в предвкушении веселого и радостного зрелища: звери в цирке!

А почему, собственно, мы улыбаемся! Разве у нас вызывает смех медведь, парящий над ареной, медведь-гнмнаст, медведь-вольтижер, зажавший в ласты зубник! И смешон ли слон-зквилибрист. напряженно и тяжело балансирующий на шаре! Или грустный лев-канатоходец! Тут, простите. не до смеха. Тут впору восхититься талантом и трудолюбием дрессировщика, сумевшего пойти наперекор природе животного, восхититься, ахнуть восторженно, но —честно говоря! —посочувствовать зверю.

Да простится мне мое наивное отношение к цирку, но я бы разделил номера с животными на два типа: где звери работают, и где звери живут. Впрочем, подчеркиваю: такое деление существует лишь в зрительском, дилетантском восприятии, ибо для любого дрессировщика эти понятия однозначны, а разница между ними — лишь в идее номера или в его сюжете. Но ведь перед вами — заметки зрителя, который не знает, как работает дрессировщик, не разбирается а профессиональных тайнах его ремесла. Да это ему, зрителю, и ие нужно. В конце концов, не требуем же мы от писателя, например, подробностей творческого процесса. Мы просто берем его роман, повесть или рассказ и читаем...

Это очень впечатляющее зрелище: когда звери работают. Корниловский слон, балансирующий иа огромном шаре. Лев Ирины Бугримовой, взбирающийся на высокую тумбу по двум параллельным канатам. Медведь Луиджи Безано, делающий «курбет» иа узкой перекладине. Дрессировщики здесь не пытаются скрыть, что трюк труден. Да это и не нужно скрывать: соль трюка—в сложности. Чем труднее, тем лучше. Тем выше мастерство дрессировщика. Тем больше внимание публики. Тем громче ее восторг.

Да, мастерство дрессировщика, его терпение, его изобретательность измеряются как раз сложностью трюков, которые выполняют — и как выполняют! — звери в аттракционе. Но только пи ею! Пожалуй, я бы сказал иначе: не только ею.

В старой детской песенке о кошке, у которой, естественно, «четыре ноги и длинный хвост4. утверждалась, между прочим, дуровская идея дрессировки: нельзя кошку обижать за ее за малый рост. Идея эта, не всегда до конца приемлемая, взята на вооружение всеми советскими дрессировщиками как в работе, а дрессуре. так и в демонстрации трюков. Доброе отношение к животным, так сказатъ. политика алряника», не исключает, конечно, в некоторой доли политики кнута. Одно дело—работать с безобидными собачками (болонками или терьерами], другое — с тиграми или медведями, за которыми нужен не только «глаз да глаз», но и крепкая рука. Хищники — существа коварные, злые и не всегда благодарные. Но представьте себе артиста, который во время представления не только нс выпускает палку-выручалочку из «крепких рук», но то и дело пускает ее в ход. Как это может понравиться зрителям! Думаю, никак.

Вот вы заметили, как ходят в цирк дети! Они с нетерпением ждут встречи со слонами, с тиграми, с собаками. Они рады уже одному появлению зверей на арене. Они с готовностью хохочут над любой (даже самой непритязательной) репризой в зверином аттракционе. И взрослые, умные взрослые, обремененные семьями, должностями, годами, наконец, ничем в тот миг от детей не отличаются. Цирк нивелирует возраст. Цирк юн, и юны его зрители, вне зависимости от того, сколько кому лет. И нельзя перед ними орудовать палкой: они не простят грубого обращения с животными, потому что жалостная песня про кошку постоянно жива в них.

Это долгое отступление о методах дрессировки не случайно. Оно говорит об
отношении зрителей к цирку зверей. Не только к поведению дрессировщика (иа манеже или за его пределами) со своими четвероногими артистами, но и к работе самих этих артистов. К их поведению на арене. К их физическому и психологическому состоянию, наконец.

Я ни в коей мерс не выступаю против сложных для животного трюков в аттракционе. без них нет дрессуры. Да, такие трюки восхищают, ошеломляют, поражают, заставляют замирать от страха или от напряжения — все, что угодно, выбирайте любую реакцию! Любую, кроме ощущения легкости, радости, раскованности. Ощущения, столь важного для юного (а мы уговорились: в цирке нет возрастов] зрителя, пришедшего «на тигров» или ина обезьян».

Плох тот дрессировщик, который ие может научить зверя работать иа пределе возможностей (разумном пределе, конечно). Но как же плох дрессировщик, который не думает, не хочет думать о комическом в своей дрессуре. Причем, термин «комическое» здесь весьма условен, потому что смех в зале вызывает все: от цельной сюжетной сценки до смешно переваливающегося на задних лапах медведя, одиноко идущего по манежу. А смеющаяся публика более благодарна, чем публика, напряженно ждущая смертельного трюка.

Ирина Бугримова, демонстрирующая аттракцион сложный и грандиозный, прекрасно понимает это и то и дело добавляет долю юмора в свою работу. Достаточно вспомнить хота бы грозного царя зверей, которого она весело
(но не без труда) таскает по манежу за хвост.

Хитрый, хота и простодушный герой Степана Исаакяна — отнюдь не мастер дрессировки. Он все время попадает в неловкие ситуации то с крокодилом, то с бегемотом. Звери у него именно живут на манеже, и, кажется, никто (а уж дрессировщик — тем 6олее...) не принуждает их показывать почтеннейшей публике всякие сверхъестественные трюки. Возможно, профессионал мог бы сказать, что у Исаакяна нет каких-то особо головоломных трюков. Может быть, с позиции профессионала это так и есть. Но ведь зрители, к счастью, дилетанты, а артист работает для них. И легкость этой работы, веселость ее немудрого сюжета, простоватый комизм ситуаций на арене — главное в выступлении Исааияиа.

Я не случайно заговорил именно о его аттракционе, потому что в нем почти нет и смешных» зверей. В самом деле, чем. например, смешон крокодил! Помилуйте: кошмарный сои». Но артист сумел и сюжетом, и собственной игрой, и дрессурой (все-таки дрессурой! осмешиитъ своих животных, создав иронический спектакль о Храбром Назаре.

Рустаму Касееву было легче: кто лучше актеров-медведей подходит для веселого представления (Разве что обезьяны, но о них попозже... И опять, возможно, с позиции цирковых профессионалов у Касеева тоже ист головокружительных трюков, которые в цирке любят называть рекордными. Но разве зритель вспоминает о них, когда один за другим на барьер выплывают мишки в модных туалетах, ничем не походя иа длинноногих и гордых манекенщиц! В этой роли медведи трогательно нелепы, смешны, а остроумный текст, комментирующий этот курьезный показ мод, превращает представление в веселую пародию.

И обезьяны, лукавые шимпанзе, сосредоточенные сморщенные «человечки» Вайды и Валентина Ивановых, пестрые и шумные джазисты с саксофоном, гитарой, ударным комбайном тоже, казалось бы. ничего сверхтрудного не делают. Нс выжимают стойку иа одной лапе, не крутят тройного сальто, а просто «заводятся» бешеным ритмом музыки, вполне профессионально имитируя «человеческую» бит-группу вроде абнтлсов» или «скальдов». Исстари человек смеялся над тем комичным искусством, с каким обязьяна подражает ему самому—венцу творения. Ивановы прекрасно использовали это «обезьянье искусство», показав не только хороший вкус, точное понимание смешного, но и сильную дрессуру.

Кстати, об обезьянах. Ученые сегодня дотошно изучают степень интеллекта представителей многочисленного отряда приматов, а мы с огромным интересом узнаем о результатах подобных исследовании, ждем подтверждения: да, есть интеллект. Вот почему все-таки приятнее увидеть ч на арене цирка, как мартышка играет на гитаре, сосредоточенно возится с мотоциклом, строит пирамиду из кубиков. Вот почему слон, ни за что не желающий спать без подушки (был такой трюк у чехословацкого дрессировщика Циргака), пожалуй, любопытнее, чем тот же слои, но ловко стоящий на одной ноге, — физические возможности животного (пусть даже непривычные для зрителя) зрелищно менее интересны, чем проявление его «умственных» способностей.

Вероятно, меня сейчас кто-то обвинит я явной передержке: при чем здесь «умственные» способности животного, если налицо— условный рефлекс, выработанный часами репетиций! Обвинит меня и формально окажется правым. Но только формально. Мы, зрители, лишь догадываемся об этих тяжелых часах, отдаем дань таланту дрессировщика, но это — потом, после представления. А в минуты спектакля нам верится, что все на арене — всерьез: и капризы слона и музыкальный экстаз шимпанзе. Так — только сегодня, а завтра будет иначе. Эта придуманная нами условность позволяет забыть о закулисной «кухне» цирка, о пресловутой политике «кнута и пряника». И если театральные актеры убеждают нас своим талантом, что на сцене — жизнь, то у четвероногих артистов задача примерно та же. С учетом вышеупомянутой условности. А уж степень нашего доверия зависит от работы животных, а значит — от дрессировщика, от его многочасовых репетиций.

Конечно же. в таком зверином спектакле очень много значит изначальный замысел авторов, сюжет, остроумный и веселый текст. Как, впрочем, и кто этот текст произносит. Мне довелось посмотреть номер Рустама Касеева с комментариями Юрия Никулина. Думается, этот актер в рекомендациях не нуждается. И поверьте мне иа слово: добрая доля успеха мишек-манекеищиц — его заслуга. Но ведь в Москве Касеев работал с Никулиным. А кто будет в другом цирке! В другом, увы. будет другой коверный. И совсем не обязательно талантливый. Тем более. что такие — наперечет. Проиграл бы от этого номер! Несомненно. И вот Рустам Касеев сам вэял микрофон, сам заговорил, и комментарий его вряд ли хуже никулинского. Значит вот она — нехитрая истина: дрессировщик-демонстратор должен быть актером. Он должен уметь говорить иа манеже, уметь перевоплощаться. как того требует сюжет его номера. И это относится ко всем дрессировщикам: и к тем, у кого аттракцион связан единым сюжетом, и даже к тем, кто просто демонстрирует набор трюков.

Я не буду приводить много примеров в подтверждение этой несложной мысли. О Касееве уже сказано. Но и у Степана Денисова — типичный сборный аттракцион с очень сильной дрессурой. Казалось бы, по традиции и не стоит связывать воедино все трюки: трудно и по смыслу ис
обязательно. Но Денисов прежде всего — актер. И ролью своей — ролью сильного и спокойного, уверенного в себе и в животных человека—он вольно или невольно соединяет отдельные трюки в яркое и захватывающее зрелище. А партнеры Денисова— под стать его роли: они—тигры. Вы скажете: тоже мне роль! Ведь укротитель и должен быть сильным, смелым, уверенным. Бесспорно — так, но одно дело— быть смелым, другое — сыграть смелость. В одном случае — жизнь, без которой укротитель не укротитель, в другом — театр. А театр не у всех получается.»

Но не стоит подменять театром (особенно. плохим...) саму дрессуру, серьезную и профессиональную работу с животными. В конце концов, для того, чтобы зритель только посмотрел иа зверей, цирк ие нужен: хватит зоопарка. А в цирк люди все-таки приходят увидеть, что звери умеют делать. И, честное слово, недостаточно надеть на собачек, и примеру, пестрые костюмы-корсеты, посадить их в расписные повозки, подвесить звонкие колокольчики. выпустить на манеж — каково! А бедные звери в этих корсетах и шевельнуться не могут. До работы ли им!

Вот тут-то к месту будет упомянуть о номере Антонины Польди. Она тоже работает с собаками, но не пытается подменять дрессуру костюмной пестротой. «Голые» собачки у нее работают весело, в темпе, да что там работают — носятся по манежу, делают все положенные им трюки с такой радостью, что. кажется, и нет для них никакого цирка и никаких зрителей, а есть двор и любимая хозяйка. с которой так весело играть!

Заметьте: играть, а не работать. Вот вам еще один образ, сыгранный дрессировщицей, которая сумела темпераментом, актерским взглядом выделить свой номер из длинного ряда ему подобных.

Сейчас уходят в прошлое так называемые «смертельные» трюки, а. честно говоря, патологические — вроде тех, когда укротитель сует голову в пасть льву, передает хищнику мясо изо рта в рот. терпеливо ждет, пока слон перешагнет через него. Игра в риск бессмысленна и фальшива, и ио она сегодня определяет зрительский интерес. Зрителя нынче не обманешь ни красивой позой, ни ярким реквизитом, ни даже высоким титулом. Зрителю нужно зрелище—интересное, веселое и, по возможности, талантливое. А талант актера-дрессировщика как раз складывается из таланта актера и таланта дрессировщика, и для истинного успеха необходимы оба компонента.

Ни в одном из перечисленных в заметках примеров я те противоречу этой (будем называть ее так!) аксиоме дрессуры. И за кажущейся простотой аттракциона Степана Исаакяиа, и за кажущейся легкостью игры Антонины Польди, и за смешными выходками медведей Рустама Касеева стоит прежде всего работа. Те самые долгие часы репетиций, о которых те знает зритель и где вырабатываются сложные отношения укротителя и его подопечных.

Можно вспомнить сотни цитат об отношениях человека и животного. Мы уже назвали одну и совсем не классическую: про бедную хвостатую кошку. Анатолий Леонидович Дуров в свое время писал: «Когда желают оскорбить человека, говорят: «Эх ты, животное!». Я. со своей стороны, считал бы для себя за честь быть похожим во многих отношениях на некоторых животных».

Мне кажется, что детская песенка «про кошку» ничуть не противоречит высказыванию знаменитого артиста. Не потому ли я всегда вспоминаю ее, когда та арену выходит элегантный и вальяжный инспектор манежа и объявляет раскатисто: «Аттракцион— дрессированные тигры!»!

Или не тигры. Медведи, слоны, собаки, обезьяны, наконец ие важно — кто. Важно — как с ними работает артист. И это сложное и прекрасное «как» должно быть одинаково для всех. Как! Талантливо.

СЕРГЕЙ АБРАМОВ

оставить комментарий