Афанасий Белов всегда в образе

Афанасий Белов сейчас по преимуществу поет куплеты, но куплетистом я его назвать не могу. Куплетисты прежде всего стремятся, используя каламбуры, подтекст, намеки, заключенные в песенке, раскрыть ее злободневный, сатирический, а иногда и лирический характер. Искусство это очень тонкое и трудное. И не мудрено, что хороших куплетистов мало.

Но для Белова, мне кажется, такое раскрытие песни не самое главное. Исполняя куплеты, он стремится создать при их помо­щи характеры и биографии людей. Куплеты для него — это да­же не особого рода музыкальный монолог, а целая пьеса, за­ключающая и развитие сюжета и конфликты. Исполняя песенку, Белов играет роль, перевоплощается в образ, иногда используя для этого те или другие сценические детали: шляпу-канотье, трость, тюбетейку.

Немного погодя я еще вернусь к исполнительской манере Белова. Пока же бегло расскажу о его творческом пути; считаю, что он в значительной степени определил эстрадную деятель­ность артиста. Сразу после окончания Московского театрального училища Белова приняли в Театр Революции. Ученик талантливого педа­гога О. И. Пыжовой, он попал под руководство выдающегося режиссера А. Д. Попова.

Что характерно для Пыжовой? То, что она, будучи последо­вательницей К. С. Станиславского, требует от своих учеников верности в передаче чувств, театральной яркости их подачи. Попов же всегда требовал от актеров умения создавать четкий, выразительный и законченный образ. Он считал, что безо-бразье — самый страшный враг театра. Я пишу об этом потому, что и Пыжова и Попов благотворно повлияли на Белова.

В театре молодого артиста стали все чаще и чаще занимать в спектаклях. Одним из критериев при этом была необходимость исполнить по ходу пьесы романс или песню — у Белова это по­лучалось хорошо. Дело здесь заключалось не только в голосе, но и в задушевности пения, в умении передать через песню эмоциональный настрой спектакля и персонажа, которого артист изображал. Так он пел в «Отважном трусе» И. Штока, в «Умке — Белом Медведе» И. Сельвинского. Но дело пением не ограничивалось. Были сыграны роли: Тристана в «Собаке на сене» и Фло-реса в «Овечьем источнике» Лопе де Вега, Оскара Риго в «Лест­нице славы» Э. Скриба, Васи в «Тане» А. Арбузова, Поющего гусара в «Давным-давно» А. Гладкова.

Все это, кроме Тристана, — роли небольшие, выражаясь театральным языком, «без ниточки», то есть помещающиеся на одной странице. Но зрители тем не менее Белова выделяли. Существует такое понятие — мастер эпизода. Вот Белов им стал очень скоро. В эпизоде тоже надо уметь раскрыть характер человека. Только времени для этого отводится совсем немного. Отсюда и возникает повышенный интерес к внешнему рисунку роли, к известной преувеличенности, даже гротесковости и внеш­него облика и манеры поведения персонажа. Здесь следует заметить, что «эпизодический актер» часто бывает близок эстра­де, по самой своей сути являющейся искусством малых форм (малых, а не мелких, что, кстати, далеко не одно и то же). И не мудрено, что Белов  пришел  на эстраду.

Афанасий Белов

Переход из одной области искусства в другую произошел не сразу. Начался он во время Великой Отечественной войны. Тогда, кажется, все театральные труппы выделяли фронтовые бри­гады. Попал в такую бригаду и Белов. Ему поручили объявлять номера. Но просто объявлять — скучно, неинтересно, да и бойцы ждали от ведущего острого словца. Своего репертуара у Белова не было, и он использовал анекдоты талантливого конферансье А. Менделевича.

Выходил перед занавесом эдакий простецкий рыжеватый па­рень. И было видно, что он смущен, что конферировать ему не­привычно. Конечно, и сами анекдоты, которые рассказывал Белов, были смешные. Но оттого, что их рассказывал человек, явно стесняющийся, не знающий, куда девать руки, как поставить ноги, — они становились еще смешнее. Исполнять роль неуме­лого артиста трудно: тут особенно нужны такт, чувство меры. Белов играл эту роль блистательно, соединяя обаяние, чуть при­метную иронию, простоту тона со страхом — и перед зрителями и перед теми, кого он взялся объявлять. Он именно играл не­опытного, впервые выступающего конферансье. Играл роль так же, как это делал в театре.

Конферансье Белов пришел на Всесоюзный конкурс артистов эстрады. Строгое жюри оценило его работу как хорошую, спе­циально отметив, что исполнителем найдена своеобразная и инте­ресная маска. Но репертуар встретил общее недоумение: нель­зя молодому человеку выступать со старыми анекдотами, да к тому же еще взятыми у другого артиста. И тогда был пригла­шен писатель В. Поляков, который и написал для Белова специальный репертуар. Через короткое время одну из лучших своих вещей передал Белову 3. Гердт. Это была пародия на зазнавшихся и невежест­венных поэтов — «Евгений Альный». Белов в роли Ального чи­тал стихи и сам их комментировал. Он показывал человека само­уверенного, бравирующего своей грубостью. Мы, мол, не интеллигенты, и наши стихи просты, как березовая кора. Но в то же время артист очень тонко подмечал, что поэт вовсе не уверен в себе, что он трус, а его нахальство — только способ спрятать жалкую душонку. И, несмотря на весь свой гонор, Альный чут­ко прислушивается к мнениям «вышестоящих». Короче говоря, писатель и артист создали значительный сатирический образ, могущий, как мне кажется, звучать и сегодня.

Успех на эстрадном конкурсе, успех с номером Евгения Ального, то, что Белова все чаще приглашали на концерты, в то время как в театре особенно ролями не баловали, — все это вместе привело артиста к заключению: надо окончательно пере­ходить на эстраду. И с 1950 года А. Белов — артист эстрады, при­бавим — один из ведущих артистов. На эстраду Белов пришел, переиграв несколько ролей не только в театре, но и в кино, Назову некоторые фильмы, в ко­торых он снимался: «Первая перчатка», «Доброе утро», «Оче­редной рейс», «Два бойца», «Песня табунщика», «Гость с Кубани» и другие. Но, кроме того, Белов не без успеха пробовал свои силы в литературе. Сценарий «Тихая пристань» он отправил на Всесоюзный конкурс и получил за него премию. Рассказы печа­тались в журналах, а сейчас Белов мечтает об издании сборни­ка. Сам себя Белов в шутку называет графоманом, но это дале­ко не так: у него определенный литературный вкус и талант. Говорю об этом после того, как прочел если не все, то некото­рые его произведения.

Но здесь важно сказать и другое: на эстраду пришел талант­ливый и образованный, любящий литературу и искусство артист. Скажем честно: так бывает не всегда. Поначалу он продолжал конферировать, показывал Евгения Ального, начал петь куплеты. Потом соединился с М. Мироновой и А. Менакером, и они в 1959 году показали обозрение В. Дыхо-вичного и М. Слободского «Кляксы». Здесь Белов играл шесть ролей и в каждой был убедителен. Он не менял ни костюмов, ни париков, но внутренне перевоплощался в своих героев и одно­временно находил для них точные детали. Так, играя взяточника, Белов все время сплевывал в сторону, и эти небрежные плевки как нельзя лучше передавали циничное отношение персонажа ко всему на свете. В другой сцене Миронова танцевала, а Мена­кер и Белов пели — тут у Белова было маленькое соло, всего одна строчка. Но какое у него было при этом сознание своего превосходства, как он ставил руки в боки, как кокетничал и гла­зами и всей фигурой, как поглядывал на зрителей! Сразу было видно, что это и пустой малый и ужасный нахал.

Ну а потом артист стал выступать по преимуществу с купле­тами и уже в этом качестве пришел в 1963 году в мюзик-холл. Как исполнитель куплетов Белов музыкален, ритмичен, умеет найти контакт с аудиторией. Но согласитесь, что это — азбука жанра. Хотя замечу: на эстраде не все ею владеют. В чем индивидуальные особенности куплетиста Белова? Вот он поет куплеты В. Бахнова и Я. Костюковского «Вы мне, я вам». В них говорится о круговой поруке взяточников. И здесь у арти­ста все имеет значение: жест, поза, эмоциональная и характер­ная окраска слова. Белов, исполняя куплеты, действует в опре­деленном образе, играет роль.

Вероятно, то, о чем я говорю, станет еще более очевидным, когда мы вспомним, как Белов показывал старого куплетиста. Он выходил на сцену и заявлял, что ему от дедушки-куплетиста достались не только круглая соломенная шляпа, но и репертуар. Конечно, что касается репертуара — это была шутка: исполняе­мые Беловым куплеты были злободневными, хотя и стилизован­ными под старинные песенки. Но в танцах, жестах, даже в походке  чувствовалась  какая-то  старомодность. Есть такое профессиональное слово: подтанцовка. Это — уме­ние в каких-то полудвижениях передать сущность танца и играе­мого персонажа. Соединяя танец со словом, куплетист придает ему особое своеобразие: и комизм, и драматизм, и лиризм, и в конечном счете характерность. Белов это делает отлично. И, играя куплетиста-дедушку, он показывает его со всех сторон: и в его злободневности, и в отличном ощущении Публики, и в стрем­лении ей потрафить, и в музыкальности, и в механистичности. Старая эстрада во всей ее сущности предстает перед нами бла­годаря волшебству актерского перевоплощения.

Я знаю, что некоторым не нравится тот номер, в котором Белов показывает русского шантанного артиста, оказавшегося в эмиграции в Париже и знающего только одну тему— ворчливую тещу. Согласен, сами куплеты могли бы быть поострее. Но по­смотрите, как играет Белов свою роль, как именно через купле­ты раскрывает он судьбу человека. Вначале он поет залихватски. Артист знает — в ресторане сидит его публика, и он уверен в успехе. А потом звучит все тот же разбитной мотив, и кажется, что и куплеты так же веселы. Но вглядитесь в исполнителя: не­определенный, какой-то незаконченный жест, чуть-чуть испуган­ный взгляд в сторону, чуть-чуть сгорбленные плечи, как у чело­века, постоянно получающего удары. И мы сразу понимаем: теперешнее веселье наигранное. Куплетист сам стесняется своего репертуара, своей развязности. И еще он боится: а вдруг его номер не будет иметь успеха у публики — что тогда? Белов изнутри разоблачает пошлую буржуазную эстраду, всю ее ник­чемность. Сам шантанный куплетист, которого он показывает, приходит к такому выводу. В этом общественная сущность номе­ра, его драматическая сила.

Я бы мог остановиться на других куплетах, исполняемых арти­стом, хотя бы: «О, Жоржета, моя Жоржета». По-моему, это — удача. Но анализ этого номера принципиально ничего не изменит в характеристике артиста. Я думаю, что каждый действительно талантливый эстрадный артист — непременно яркая творческая индивидуальность, един­ственный в своем жанре, как писали когда-то на афишах. Белов — это прежде всего творческая индивидуальность, его ни с кем не спутаешь. Он принадлежит к тем артистам, выступлений которых мы ждем с особым нетерпением, которых мы любим и ценим. Ну а кому много дано, с того и многое спрашивается. Вот с репертуаром за последние годы что-то не очень вытанцо­вывается у Белова, нужны вещи художественно и общественно более значительные. Ведь речь идет о подлинном художнике эстрады — значит, и репертуар у него должен быть подлинно художественным.
 

Ю. ДМИТРИЕВ