Цирковой коллектив «Вильнюс»
Направляясь в Гомель, на свидание с остатками некогда процветавшего литовского циркового коллектива «Вильнюс», я думал о Литве. О моей Литве, в которой чудным образом переплелись Чюрленис и Межелайтис, звук шагов любимой женщины на улицах ночного июльского Каунаса, и Друскининкай, и Неман, и тихие сосновые боры, и музыка Баха, которой не слышно, но которая звучит в засыпанных осенней листвой двориках старого университета, и собор святой Анны...
Моя Литва больше их музыки, стихов, живописи, чем из каких-то реальных, действительно бывших некогда событий. И все-таки она есть, она во мне, и хочу я того или нет, попытаюсь отыскать параллели в цирке.
Но можно ли передать все это и тысячи других оттенков на манеже? Не надо, не спешите говорить «нет». Ибо в этом случае вы отказываете цирку считаться большим искусством. А он таков — загадочный, непонятный, едва заметными признаками связанный с нашим подсознанием и способный вытянуть оттуда, из глубины души, удивительные, даже нам самим доселе неведомые нити сложных ассоциаций, размытых образов, неясных намеков... Вот Стасис Пожеринис... Он оттуда, из той моей Литвы или из того моего цирка. Хозяин ночных вильнюсских крыш, странный блондинистый литовский черт, или домовой, беззаботно катающийся на флюгерах? Какая разница? Он берет меня за руку (не важно, меня ли — ребенка или меня — взрослого) и поднимает до философского обобщения и погружает в глубины народной фантазии. И я, обделенный с детства литовской сказкой только потому, что не родился и не рос в том краю, воспринимаю ее в интерпретации жонглера Стасиса Пожериниса как само собой разумеющееся, потому что в сказке этой есть душа, мысль и фантазия. И еще потому, что добрый и серьезный сказочный герой Пожериниса, беспечно разгуливающий по ночному небу, позволяет мне увидеть иной, незнакомый, а потому особенно волнующий мир его, литовских грез и литовских фантазий. И я, зритель, благодарен ему за то, что он поверил в мою способность сопереживания, не ударился в махровый, набивший оскомину примитив «двух прихлопов и трех притопов».
«За свою долгую цирковую жизнь я работала со слонами, медведями, обезьянами, собаками, пони, голубями, дикобразами..— говорила мне там же, в Гомеле, Тереза Васильевна Дурова, — и могу сказать совершенно точно: тот, кто берется за дрессуру свиней, человек по-настоящему мужественный. Добиться от поросенка даже самого простого трюка бывает порой очень трудно. А то, что делают животные Пятраса Варякойиса, — это уже не просто школа — университет».
Спорить с таким опытным специалистом, как Тереза Дурова, бессмысленно. Тем более что «студенты» свинского университета Варякойиса — темпераментный Джейбас, хитроватый блондин Белтас, флегматичный брюнет Иодукас, леноватый толстяк Стори, быстрый малыш Вяль-кас, агрессивный Можюкас, обидчивый Рико — действительно умеют многое: они раскатывают ковровые дорожки, прыгают через барьеры, вальсируют, качаются на качелях и, запряженные в тележку, возят дрессировщика. Но, конечно же, самый артистичный и самый прилежный в труппе — Вилкас. Он ходит на задних лапах и прыгает через горящий обруч, катается на своей спине Пятраса и лихо бегает по бочке. А главное, главное — это то, что Вилкас не просто демонстрирует трюки, но исполняет определенную роль. Невероятно, но факт: похожий на ковбоя, длинноногий, небрежно поправляющий сползающую на лицо шляпу, Пятрас то и дело попадает впросак. И виноват всякий раз хитроумный Вилкас.
В фильме известного американского режиссера Джона Шлезингера «Полуночный ковбой» главный герой (его играет Ион Войт) — молодой, самоуверенный и одновременно совершенно неискушенный в жизни провинциал приезжает в Нью-Йорк. Ситуации, в которые постоянно попадает наивный техасец, порой нелепые, порой драматические, заставляют внимательнее присмотреться к окружающему его довольно-таки, свинскому обществу. «За что они его так, что он им плохого сделал?» — думаешь ты, невольно сочувствуя обаятельному герою. И в то же время понимаешь, что и сам-то он, этот деревенский парень, во многом виноват: захотелось легких денег, что ж — получай! Сравнение фильма Шлезингера и номера Варякойиса напрашивается само по себе, поскольку и там, и здесь характеры героев близки и они очень точно выписаны. Литовский парень, точно так же, как и американский, раскован, обаятелен и наивен. Самоуверенность так и прет из него, а самоуверенность, не подтвержденная ни умением, ни опытом, чревата неважными последствиями. Пятрас не изображает ситуацию, он живет в ней и потому достоверен.
По нынешним, прямо скажем, не лучшим для циркового искусства временам два сильных номера на программу — уже совсем неплохо. А учитывая крепкую, вполне профессиональную работу коверных Леонида Дудойть и Юрия Лысенко, воздушной гимнастки Виргинии Путрене, велофигуристок под руководством Татьяны Путрене, казалось бы, только радоваться нужно. Но... как выяснилось, это и был весь коллектив. Вернее, то, что осталось от Литовского цирка.
Досадно, но мне остается лишь перечислить имена (а это, как известно, малоубедительно) и просить вас поверить мне на слово, что Я и И. Романаускасы, А. Гинейка, братья Путрюс, Д. Берейшене, В. Варякоене, О. Калужавичене, П. Пипирас, В. и 3. Черняускасы были действительно большими артистами. Впрочем, подкреплю свои слова авторитетом Николая Леонидовича Ольховикова. В 1982 году он писал в нашем журнале: «Творческое становление замечательного Литовского коллектива происходило на моих глазах; я всегда радовался встрече с ним, мне нравились его яркие, полные своеобразия представления, где что ни артист — то мастер, что ни номер — то высокий профессиональный класс, и к тому же каждый окрашен неповторимым национальным колоритом; я восхищался их цветистыми прологами, мне импонировал этот коллектив еще и своим актерским и человеческим составом, и тем также, что здесь свято почитались лучшие традиции старого цирка — товарищества и взаимовыручки. В пору расцвета Литовский цирк имел постоянный штат контролерш — специально обученных, вежливых и внимательных. У него был свой парк автомашин, броско расписанных цирковыми сюжетами. Водители выполняли функции униформистов, каких уже давно не встречал я в цирках,— идеально обученных, работающих четко, слаженно, красиво». Автора этих строк уже нет на свете, иначе пришлось бы ему брать назад многие эпитеты, попытайся он переложить их с того Литовского коллектива на сегодняшний.
Впрочем, и слово-то «коллектив», пожалуй, уже совершенно неприемлемо по отношению к группе артистов, которые по моей просьбе собрались в Ленинской комнате Гомельского цирка. Что общего у них? То, что родом все из Литвы? Что они — артисты цирка, много лет проработавшие вместе? Достаточно ли всего этого, чтобы считаться национальным коллективом? То есть, как я это понимаю, в целостном представлении передавать неповторимое своеобразие своего народа, его этнографию, фольклор, культуру, основные черты характера? Наверное, нет. Ведь задача эта сверхсложная, а сил, возможностей и, главное, желания у артистов нет. Уже нет. Отбили желание...
Эквилибрист СТАСИС ПОЖЕРИНИС
Представлю моих собеседников: директор коллектива заслуженный артист Альгис Путрюс, в коллективе 26 лет; коверные Юрий Лысенко и Леон Дудойть, — 15 лет; велофигуристка Татьяна Путрене, — 18 лет; заслуженный артист Стасис Пожеринис, — 15 лет; воздушная гимнастка Виргиния Путрене, — 21 год; дрессировщик Пятрас Варякойис, — 10 лет.
А. ПУТРЮС. Спрашиваете, в чем причина развала коллектива! Объясню, хотя, по-моему, это и так видно: мы никому не нужны. В Союзгосцирке говорят, просите деньги в республике, литовское руководство отмахивается от нас как от чумы: вы артисты Союзгосцирка, им доход даете, к ним и идите. Сколько может продолжаться это позорное нищенское существование — год, два, десять! Всему есть предел. Мы просто устали и прекратили борьбу.
П. ВАРЯКОЙИС. А как мы показывались в Вильнюсе? Серое, драное шапито, вокруг лужи, грязь,— самый настоящий балаган. Да кто к нам всерьез относиться будет!! Вот есть танцевальный ансамбль «Литва», это — гордость республики. Им все: лучшие костюмы, лучшие площадки. А мы — балаганщики, изгои. Мы — чужие среди своих.
Ю. ЛЫСЕНКО. Литва богата цирковыми традициями, и цирк литовцы любят. Но вот найдется ли человек, который, как некогда Н. П. Барзилович, взялся бы за организацию, а точнее, за реанимацию коллектива! Да и заинтересован ли главк в существовании национальных коллективов! У меня на этот счет сомнения.
С. ПОЖЕРИНИС. А у меня сомнений нет. Заявляю совершенно категорически: мы мешаем всем, мы никому не нужны. Именно поэтому такое безобразное отношение к нам со стороны Союзгосцирка. Уверен, работай каждый из нас самостоятельно, имел бы и ставки выше, и маршруты интересней.
Т. ПУТРЕНЕ. Уж во всяком случае, на переезд Чарджоу — Владивосток вряд ли кто-нибудь согласился. А коллективом, что ж, поехали...
А. ПУТРЮС. Не хочется в это верить, но у меня такое впечатление, что Стасис прав. Как ни верти, а стоило Дикулю уйти из коллектива, его сразу послали на гастроли в Канаду. Так же и с другими, ушедшими от нас артистами. Вот и создается впечатление, что зарубежные гастроли — своего рода вознаграждение за уход из национального коллектива. Выходит, что коллектив лишь сдерживает творческий рост артиста, ущемляет его материально, не давая взамен никаких благ. Помню, пришел к нам паренек, чемпион Литвы по батуту, говорит, хочу в цирке работать. Отлично, делай номер. Он, практичный человек, спрашивает, а получать я сколько буду. Что мне оставалось, я честно сказал: вместе с суточными — 150 рублей. Он на меня, как на дурака, посмотрел.
С. ПОЖЕРИНИС. Что ж, наверное, мы и правда дураки, если столько работали на одном энтузиазме. Я еще полтора года назад получал 150 рублей, и это имея двоих детей. Все верил: буду хорошо работать, заметят, не могут не заметить...
П. ВАРЯКОЙИС. Нас можно смело заносить в Красную книгу. Во-первых, потому что мы последние литовцы в цирке, во-вторых, потому что хоть мы еще и работаем, но о нас уже никто не знает. То, что называется — в упор не видят. Да-да, зашел недавно в дирекцию по подготовке новых номеров, принес заявку на новую работу, а там специалисты удивляются: что, разве есть у нас s системе номер с дрессированными свиньями!
В. ПУТРЕНЕ. Мне кажется, мы прошли через все обиды. Нас не тарифицировали годами, не посылали в поездки, отправляли по самым дальним и неудобным маршрутам. Что ж, видимо, есть в этом и наша вина, что не могли бить кулаком по столу, брать за грудки, требовать свое, так, как это делают другие. Мы старались жить и работать честно. В результате оказались не у дел.
Вот такая печальная беседа с членами коллектива, которого как бы уже и нет. Не в успокоение артистам и не в назидание руководству Союзгосцирка, а исходя исключительно из жизненного опыта и знаний диалектики, утверждаю: ничто не появляется и не исчезает само по себе, вне связи с другими событиями. Исчезновение литовского коллектива как маленького сколочка всей литовской культуры, хотим мы этого или не хотим, понимаем или нет, обедняет нас. Другое дело, что имея печальный опыт этого и многих других национальных цирковых коллективов, стоит ли создавать новые? Не уподобляемся ли мы при этом иным руководителям районного масштаба, которые, переименовав вконец разорившийся колхоз «Рассвет» в «Восход», считают, что тем самым увеличат его урожаи?
Плывя по верхам, поддерживая лишь форму и мало заботясь о содержании, мы уже добились того, что по количеству номеров джигитов на душу населения обошли все наиболее развитые страны мира вместе взятые. При этом большинство номеров как две капли воды похожи друг на друга и даже специалист-этнограф при всем желании с трудом отличит мастеров подбрасывания и ловли папахи из Средней Азии от его коллег с Кавказа или бескрайних равнин Дона и Кубани. При подобном поверхностном подходе к созданию национального номера происходит естественная нивелировка, и уж, простите, оттого, кричит ли человек на манеже «эс-cal или «ух ты1», я все равно не верю, что он осетин или русский. Потому что воплем, лезгинкой или рубахой с петухами, как ни пыжься, все равно национального характера не выразишь. Нужно нечто большее. Это «нечто» менее заметно и более хрупко, но оно-то как раз и определяет истинную цену всего, что видим мы на манеже. Потому что это «нечто» — талант. А настоящий, подлинный талант — не важно, носитель его адыгеец, молдаванин или уйгур — наше общее национальное достояние. И потому все мы отвечаем за него, а не конкретный дядя, выдающий звания или отправляющий за границу. Дяди эти приходят и уходят. А мы, зрители, народ, люди, остаемся. С чем остаемся?
Александр РОСИН
оставить комментарий |
RSS 
