Журнал Советская эстрада и цирк. Июль 1983 г.
Каким быть цирковому спектаклю? Александр Калмыков
Пантомима. Слово это украшало афиши цирков Франкони, Чинизелли, Никитина. В тридцатые годы рядом с этим словом появились замечательные названия — «Черный пират», «Махновщина», «Индия в огне», «Люди морского дна» и многие другие.
И сегодня спектакль-пантомима в цирке — это возможность беседовать со зрителем языком трюков и символов, передавать информацию, рожденную сердцем автора, режиссера, актера, а значит, выполнять основную задачу искусства. Однако в последнее время, несмотря на многочисленные попытки, цирковые спектакли-пантомимы иногда восхищают, иногда разочаровывают, но ничего нового не говорят зрителю. Обратимся к спектаклю «Руслан и Людмила», поставленному А. Шагом и А. Сониным в Ленинградском цирке. Казалось, здесь все было для успеха. А результат получился иным. В чем же причина? В отсутствии точного понимания сверхзадачи спектакля? В этих канонических «для чего», «о чем?» Думается, не только в этом. Ведь постановщики — люди многоопытные, они не могли не ставить перед собой вопросы: что привлекло их в гениальном материале, о чем они хотят поведать зрителям? Как сделать спектакль, чтобы он волновал людей сегодня? Разумеется, ставили они перед собой такие вопросы и отвечали на них, конечно. А если не было у спектакля громкого успеха, то по причине более серьезной. Ведь изменилось время, изменились вкусы зрителей, иными стали творческие приемы. И на манеже тоже нельзя решать проблемы современной жизни, как решали их прежде. Допустим, цирковой режиссер выбрал для спектакля глубокую тему, отобрал выразительные средства, нашел исполнителей главных ролей. Но с чем он сталкивался? Прежде всего с крепостной замкнутостью драматургии циркового номера. Находясь в ткани спектакля, номер повествует о чем угодно, кроме основной идеи произведения. Например, «Дрессированные медведи» Игоря Петрухина в пантомиме «Руслан и Людмила». Первоклассный номер, но какое отношение он имеет к спектаклю? Произведение, сотканное из таких «лоскутов», может заинтересовать, удивить, но цельным быть не может. И далее: современный постановщик цирковой пантомимы сталкивается с целым арсеналом штампов, как-то: «конный бой», «рукопашный бой», «сжигание», лирический дуэт в воздухе, рассказывающий о пламенной любви главных действующих лиц, и, наконец, «праздник во дворце» (хана, князя, короля, консула и т. п.), где просто чередуются номера перед заставленным бутафорскими яствами столом властелина. Есть масса других штампов, которые переходят из спектакля в спектакль. А приводит это к тому, что если исполнителей пантомимы, сделанной, скажем, на русском материале, переодеть в древнеримские, восточные или средневековые костюмы, подобрать новую музыку, то можно практически, не меняя действия, сыграть спектакль на тему совершенно иной легенды. Режиссеры, авторы, актеры придумывают интересные трюки, пытаясь оживить очередную пантомиму, но все эти крупинки новаторства тонут среди вышеперечисленных штампов. Без них не обошелся пока ни один спектакль. Готовятся новые работы, но в них по-прежнему в том или ином виде наверняка будут «праздники во дворце», «рукопашно-конный бой», лирическое объяснение на воздушном аппарате... Каким же видится цирковой спектакль? Возможен вариант так называемого тематического дивертисмента. Это когда в прологе и эпилоге выражена главная тема всего представления, а созданные (или подобранные к случаю) номера являются иллюстрацией этой темы. Тематический дивертисмент — форма живая и, конечно, приемлемая. Но, возвращаясь к пантомимам, нельзя не отметить, что сюжет их чаще всего довольно примитивен. А когда тема циркового спектакля вдруг перешагивает привычную карнавальную незатейливость, то сразу возникает вопрос: как быть с десятью-двенадцатью номерами, каждый из которых сам по себе является цельным драматургическим произведением. Вот тут и получается, что номера существуют сами по себе, а спектакль сам по себе. Какой же напрашивается вывод? Думаю, следующий: в пантомиме должны использоваться не законченные номера, а лишь отдельные трюки из них. Так, впрочем, бывало в пантомимах Чинизелли, Никитина, Труцци, когда после двух отделений дивертисментной цирковой программы шла пантомима, участниками которой были все те же артисты. Некоторые цирковеды высказывают мысль, что сегодня на манеже не следует прибегать к непрерывному сюжетному действию в прямом значении этого слова. Будущий цирковой спектакль может состоять из фрагментов, в основе которых будет заложено некое потрясение (шторм или закат солнца, борьба со стихией и т. д.). Цирк, по их мнению, не должен разъяснять, повествовать. Его задача — производить эффект «эмоциональной молнии», которая в свою очередь разрушает заурядную мысль. Однако современному цирку с его недостаточной сценографией, несовершенной постановочной техникой решение таких проблем пока не под силу. Возможно, это цирк будущего. Есть еще один вариант, на мой взгляд, являющийся промежуточной ступенью к спектаклю будущего. Все латиноамериканские, испанские и многие западноевропейские цирки давно уже пришли к комментированию циркового действия. Чтобы наш читатель представил себе, как это происходит, пусть он вспомнит, например, комментарии к выступлениям фигуристов на льду во время соревнований. Вероятно, от прямой параллели со спортивными зрелищами это явление на манеже и возникло. Но названные мною цирки комментируют не только физкультурно-спортивные жанры, но и дрессировку, более того, — клоунаду! Другой источник современного циркового комментария — в народном фольклорном театре, предтече современного цирка. В нем поэтический, прозаический песенный комментарий является стержнем действия. А целое направление так называемых «воображаемых декораций», когда создается словесный образ места действия (к примеру, волшебный сад, райские птицы, сказочные цветы и растения, а на сцене или арене стоит одинокий кустик, и он вместе со словом создает удивительное сочетание. Воображение слушателей-зрителей в соединении со скупой зримой деталью дорисовывает пейзаж, который не сравнится ни с какими рисованными фанерными декорациями). Иначе говоря, слово на манеже, незаслуженно забытое, — великое выразительное средство.
На фото: Анатолий Марчевский Все мы знаем, что в последние годы цирк замолчал. Замолчали клоуны, исчезла сатира, публицистика, исчезли целые жанры, бывшие когда-то любимейшими у почитателей циркового искусства. И, сейчас, когда физкультурно-спортивные жанры достигают вершин профессионально-спортивного рекордизма и не знают, что делать дальше, когда дрессировщики всего мира показывают, соединяют, смешивают почти всех известных животных, когда львы уже становятся банальностью, а коровы и кошки — необычайным открытием, когда клоуны заходят в тупик, до дыр затаскав наследие классической клоунады, фильмов Чаплина, пантомим Марсо и Енгибарова, — слово на манеже является оплодотворяющим началом, способным дать новую жизнь практически всем жанрам цирка. Но в данном случае речь идет о цирковом спектакле с глубокими мыслями, сложной новаторской драматургией (если таковая появится в цирке). Как же создать спектакль на основе комментария? Можно записать на пленке вариант радиопьесы, в котором профессиональные актеры профессионально озвучивают свои роли. На той же пленке и в соединении с цирковым оркестром создать шумовую и музыкальную партитуры спектакля. Само это звуковое произведение должно быть законченным, цельным, точно выстроенным, чтобы при прослушивании в воображении уже возникал образ спектакля (как это происходит при прослушивании музыки к балету или радиоспектаклю), а затем к готовой радиопьесе можно подобрать соответствующие... не номера, нет, а трюки из этих номеров. Профессор Ю. Дмитриев совершенно справедливо отмечает, что сам по себе трюк асоциален, бессмыслен. Но тогда асоциальны и балетные па. Но из этих бессмысленных, казалось бы, па возникли «Спартак» и «Анна Каренина»... Что же мешает цирку создавать спектакли, равные балетным? Прежде всего незнание законов музыкальной драматургии, раздробленность отдельных номеров. «Мой номер — моя крепость», — говорят зачастую в цирке. Номера, конечно, всегда будут, но уж коли они сходятся вместе для создания спектакля, должно происходить их коренное перерождение в новое, незамкнутое качество, необходимое спектаклю. Слово, комментарий в разумных, конечно, рамках откроют для всех жанров завесу, отделяющую рекордизм от истинного искусства, помогут артистам сделать очередной шаг вперед. И тогда спектакли цирка не будут ограничиваться вариациями конно-рукопашных боев, праздников у королей, а откроют новые глубины жизни человеческого духа, жизни природы. Однако все это в будущем. Но когда? Время покажет... А. КАЛМЫКОВ, директор, художественный руководитель Тульского цирка