На манеже Нази Ширай
Вы не видели номер Нази Ширай? Если вы любите цирк и бываете в нем — вероятно, видели. И даже не раз. Да и писалось об этом номере тоже неоднократно.
Уверенное мастерство артистки давно уже завоевало признание, а номер ее — свое особое место. И вот снова о нем. Может быть, артистка что-то поменяла в номере или придумала какой-нибудь новый трюк? Как будто бы нет. Как будто бы все по-прежнему... Но когда некоторое время назад на представлении в Ярославском цирке вновь привелось увидеть выступление Нази Ширай — ее номер, такой, казалось бы, знакомый, обрадовал неповторимым изяществом, свежестью и новизной. А ведь все, в сущности, осталось так же, как и было...
В чем же дело? Может быть, более совершенным стало техническое исполнение? Надо знать Ширай, чтобы сразу же отвергнуть подобное предположение. Артистка ни за что не ступила бы на манеж, если бы какой-либо трюк, включенный в номер, не получился бы, как говорят в цирке, из десяти одиннадцать раз. То есть, если бы она не владела им с абсолютной свободой. И тут, пожалуй, стоит рассказать, как дается эта непринужденность и свобода. В номере Ширай есть такой трюк. Кистями разведенных в стороны рук артистка посылает навстречу друг другу бубны. Они катятся по рукам, встречаются у нее за спиной и, не сталкиваясь, продолжают катиться. А Нази Ширай, подхватив бубны, как бы играя, вновь посылает их, уже в обратный путь. И так снова и снова. Легко и свободно.
Трюк этот у нас никто больше не исполняет. Нази он дался трудом и упорством поистине цирковым. Два с половиной года беспрерывно репетировала она его. Где угодно — на манеже, когда был час ее репетиции, в фойе, когда манеж был занят другими, в номере гостиницы, в которой жила во время гастролей. Только и слышен был в номере в любое время суток стук падающих бубнов. По нему безошибочно можно было определить: Нази вернулась домой. На этой почве с гостиничной администрацией не раз возникали осложнения — на беспокойное соседство жаловались постояльцы. Тогда артистка сдвигала диван и кровать, становилась между ними, и репетиция продолжалась. Бубны теперь шлепались бесшумно.
На овладение другим трюком — жонглированием шестью бубнами — артистка потратила семь месяцев. Семь месяцев такого же упорного труда. Однако это только на то, чтобы научиться выбрасывать вверх бубны и жонглировать ими. Но вот трюк окончен, сейчас бубны упадут. Как поймать и поймать красиво каждой рукой три бубна с широким ободом? Ведь что получается? Пришел в руку первый бубен, а уже летит второй, и надо мгновенно, действительно в какие-то доли секунды, держа первый бубен, свободным большим пальцем этой же руки вложить второй в первый... А второго уже настиг третий! На эту заключительную — и совершенно незаметную для зрителя часть трюка! — ушло еще два месяца репетиций с утра до вечера. Делалось это так. Стелились на пол маты, в середине которых оставлялось окошко. Нази становилась в это окошко, и работа -зчиналась. Бубны падали, били по пальцам, раскатывались по матам. Их подавали артисты, случившиеся в этот момент в студии. И снова бубны взлетали вверх, чтобы через мгновение рассыпаться. Но Нази упорно продолжала репетировать. А потом все уходили, и оставались только она и старик сторож. И когда Нази плакала от бессилия, он, подавая ей уже в который раз бубны, говорил:
— Ничего, Надюша, у нас получится!
Словом, Нази Ширай тщательно, как и положено в цирке, готовила свой номер. И когда выступила с ним, получила восторженный прием у зрителей. Мастерство ее, в том числе и техническое, не вызывало сомнений даже у самых придирчивых критиков. А на VI Всемирном фестивале молодежи и студентов в Москве артистка завоевала золотую медаль. Дальнейшие гастроли по стране и за рубежом подтвердили ее высокий класс... И вот теперь, в Ярославском цирке, вновь встретившись с этим номером и размышляя об истоках его постоянной свежести и новизны, я подумал о том, что техническое совершенство — это лишь одна, хоть и очень важная, сторона номера. А есть другая — сообщающая ему жизнь, наполняющая его смыслом, а потому и не дающая ему заштамповаться.
Но если говорить о первой стороне номера, о его технической оснащенности, трюках, то вот что следует заметить. В последние годы наш цирк вообще в этом смысле очень вырос. Более совершенной стала методика обучения. И теперешний способный выпускник циркового училища подчас начинает свой творческий путь с таких трюков, какими раньше гордились мастера. Это как в спорте, с которым цирк издавна дружит. Помните? Лет двадцать назад двухметровая высота для прыгунов казалась космической далью, А сейчас некоторые из них чуть ли не с нее только начинают соревноваться. Взаимно обогащая друг друга, цирк и спорт на тысячах стадионов, спортивных площадках и манежах пробуют, прикидывают различные варианты будущих чудес. Да, в цирке появилось множество виртуозных умельцев. Они приучили зрителей относиться к высоким достижениям, хоть и с большим интересом, но со спокойной уверенностью, что иначе и быть не может. В самую пору пришлось бы нынче старое выражение Ильфа о том, что в цирке были бы чудеса, если бы чудес там не показывали...
И вот, глядя на номер Нази Ширай, я подумал о том, что теперь при большом желании какой-либо умелец, такой же упорный и одаренный ловкостью, сумел бы повторить ее трюки, скопировать до мельчайших деталей всю композицию номера, каждое движение артистки. Но была ли бы эта тщательная копия подобна оригиналу? Нет, конечно. Потому что Нази Ширай — не просто умелец, а прежде всего талантливая артистка. Истинный же талант, как известно, неповторим. Копия так и осталась бы холодной копией. Ну а если предположить, что номер скопировала тоже талантливая артистка? Тогда при абсолютном внешнем сходстве это был бы совершенно иной номер. Впрочем, природа подлинного таланта воспротивилась бы такому слепому подражанию...
Так в чем же все-таки, если не в техническом мастерстве — а оно, повторяю, высокое, — секрет постоянной новизны номера? Вспомните, как все начинается. Инспектор манежа объявляет:
— Заслуженная артистка Армянской ССР Нази Ширай!
Звучит восточная мелодия, и через некоторое время из форганга появляется красивая женщина. Она идет, прикрыв лицо и голову платком. На ней длинное платье, движения плавны. Она идет, чуть склонив голову, покачивая гибким станом. И это — уже не просто движения, а танец. Неясный вначале, едва уловимый, он становится все отчетливей. И из танца рождается образ. И вот уже артистка с каким-то радостным освобождением открыла лицо, закружилась. И так кружась, достала из широких рукавов разноцветные легкие платочки. Танцуя, помахивает ими... вот подбросила и поймала. Еще раз подбросила. И незаметно оказывается, что она уже жонглирует ими. Так осторожно, как бы продолжение игры и танца, начинается второй трюк, третий... Гаснет свет, зажигается вновь, и уже звучит другая музыка. Другой костюм на артистке. И движения ее теперь, хотя и по-прежнему плавны, но не так мягки, а энергичны, акцентированны. И опять каждый трюк возникает как бы самопроизвольно из той игры и танца, которые затеяла талантливая артистка.
Так вот в чем дело! Нази Ширай не просто демонстрирует трюки, ограненные изящной композицией, а всякий раз на наших глазах творит образ — именно то, что делает мастерство искусством, дает ему жизнь. И образ этот свой, особый, неповторимый. Можно было бы, конечно, еще многое рассказать о номере. Например, о редкостно удачном сочетании танца с жонглированием, о вкусе и такте артистки, с которым она ввела в номер различные национальные атрибуты, найдя им точные пропорции и форму. Но, во-первых, об этом уже неоднократно писалось. А во-вторых, все это сводится к главному — к образу. Недаром во имя образа артистка даже отказалась от некоторых весьма эффектных трюков.
Но у меня была совсем иная задача. Я встретил на длинной ленте циркового конвейера номеров старого знакомца и, обрадовавшись его непроходящей свежести, постарался выяснить причину его творческого долголетия. Можно с уверенностью сказать: до тех пор пока артистка будет стиль же взыскательна в своем искусстве — номер ее всегда будет молодым и новым.
А. ГУРОВИЧ
Журнал Советский цирк. Март 1967 г.
оставить комментарий