Особое задание

Серега, Михей и я работаем в механическом. Может, мы никогда бы и не подружились — цех большой, если бы не любовь к искусству.

Каждый вечер, кроме тех, когда я уходил а вечернюю школу или Михаил — к своей Люсе, мы собрались в красном уголке общежития. Серега приносил гитару и напевал модные песенки Окуджавы и Висбора. Слух у него хороший. Я бренчал на мандолине. Миша, можно сказать, играл на балалайке. Наверное, хуже, чем виртуоз Андреев, но его я не слышал. Дело шло на лад, мы даже собирали аудиторию. Правда, она не столько наслаждалась нашей музыкой, сколько отгадывала на спор, что мы играем. А при нашей музыкальной подготовке это было не так-то просто. И все шло хорошо, пока в красном уголке не появился член нашего цехового комитета комсомола Коля Варочкин. Он отозвал нас в сторону и заявил:

— Нехорошо у вас получается, ребята!
— Сами  знаем, что плохо, — отозвался Михей. — Так ведь для себя играем.
— Не в том разрезе плохо: кружок организовали, а комитет не знает. Непорядок! Надо его оформить, на учет взять.
— Тоже мне учетчик! — сразу же закипятился Серега. — Нечего бюрократию разводить!
— Да и музыкант один — Серега, — объяснил Михаил. — А у нас и слуха-то нет.
— Слухами мы не пользуемся, — нажимал Коля Варочкин. — У нас есть твердое указание. По солистам план я уже выпол­нил, нужен ансамбль.

Спорить было бесполезно. На следующий день в цехе поя­вился график выступлений нашего музыкального трио. В субботу предстояло дать концерт на соседней макаронной фабрике. Билеты на «Сто четыре страницы про любовь» Михею приш­лось продать, и Люся на него страшно обиделась. Через неделю нас повезли в подшефный колхоз. На про­щанье Варочкин каждого из нас постучал по спине и объяснил, что мы — посланцы рабочего класса и обязаны крепить союз серпа и молота. Мне пришлось пропустить занятия в школе. И не в последний раз. Потом целую неделю мы выступали в цехах нашего завода. И все это в обеденные перерывы, так что сами довольствова­лись сухими бутербродами. Но когда нам предложили после смены пойти в подшефный детский сад, Серега встал на дыбы:

— Не пойду! Пусть сами играют в ладушки-оладушки!

Михей горько вздохнул: он вспомнил, что Люсина мама при­глашала его на блины. Пошли в детский сад. Старшая группа почему-то отсутство­вала, пришлось выступить перед младшей. Исполнили «Во саду ли а огороде». Малыши изумленно таращились на нас. Потом, при­няв все это за веселую игру, притащили разорванный барабан, губную гармошку и музыкальный волчок. Получился великолеп­ный концерт. Напрасно руководители пытались навести тишину: ребятишки веселились от души. Люся перестала здороваться с Михеем. Настал день, и Коля Варочкин торжественно изрек:

— Остановиться — значит отстать! Надо вам, ребята, поду­мать о репертуаре. Что вы сейчас играете — «Дунайские вол­ны», «По долинам и по взгорьям»? А нужна классика. Без нее нельзя. Нас не поймут. Я тут кое с кем посоветовался, рекомен­дуют разучить венгерскую рапсодию. Забыл композитора. В об­щем из братской страны... Да, вспомнил! Композитора Листова.

— Листа, — поправил Михей.
— Так для этого надо ноты знать, а мы-то на слух...
— Правильно! Нужно освоить. Недели хватит?..
— Колька, ты олух! — взмолился Сергей. — Я читал про од­ного дореволюционного балалаечника, так он рапсодию Листа месяцами оттачивал.
— Так то было до революции! — отрезал Коля. — Посты­дился бы, а еще передовик производства! В общем, десять дней. И рассматривайте это как задание по линии культсектора.

Мы твердо решили доказать Кольке его невежественность и в конце недели сами пришли к Варочкину с инструментами.

— Молодцы, ребята! — обрадовался он. — Я же говорил, смелость города берет! Давайте послушаем.

Мы разложили ноты — я уж и не помню точно, какие, — и в бодром темпе три раза подряд сыграли «Молдаванеску» из старого репертуара. Колька ликовал. Потом зачем-то закрыл дверь на ключ и заговорщицки прошептал:

— Ну, ребятки, теперь надежда только на вас. Особое зада­ние! Через неделю во Дворце культуры вечер. Будут подводить итоги соревнования. Сборочный цех все равно позади останется. Вот и надо по поводу нашей победы песню сочинить. Сами и исполните. Ну как?

Я хотел было отказаться: песен никто из нас прежде не пи­сал, но Сережка опередил:

— Будет песня! — рубанул он.
— Орлы! — закричал Коля Варочкин. — Львы! Не посрами­те чести родного цеха.
— Не посрамим! — пообещал Серега.

Последняя декада в нашем цехе всегда бывает тяжелой. А такого еще не бывало. Вечерами после этого штурма мы воз­вращались в общежитие, как моряки после шторма. И принима­лись за музыкальное творчество. В общем нам доставалось, но работа над песней спорилась. Наверное, потому, что мы дейст­вительно любили свой механический цех. Настал торжественный вечер. Дворец культуры ломился от зрителей. По итогам со­ревнования мы оказались впереди. Цифры, как всегда, были на уровне. Но что это был за уровень и как он был достигнут, зна­ли все. Начался концерт. Пришла и наша очередь. Вышли на сцену в фуражечках, подражая популярным ярославским куплетистам. Ударили по струнам:

Мы правдивые робята,
Откровенно говоря.
Спеть о цехе очень надо.
Да, ох попросили нас не зря!

Я видел Колькино лицо в первом ряду. Он сидел довольный и широко улыбался: «Так, мол, держать!» Мы продолжали:

Мы правдивые мужчины:
Хоть и грустно, а поем.
Что такое штурмовщина?, —
Да, ох! Брак в три смены выдаем!

Зал разразился аплодисментами. Колька уже не улыбался. А мы, знай себе, распевали:

Эти липовые цифры
Не приводят нас в восторг.
Почему на сцену вышли —
Пусть расскажет наш культорг.
Серега сделал шаг к краю сцены.

— Давай, Коля! Выходи к нам!

Зал раскалывался от аплодисментов, а Варочкин тем време­нем, наступая на ноги зрителям, пробирался к выходу.

...Прошел год. Весной я заканчиваю десятилетку. Серега за­нимается во Дворце культуры и стал лауреатом смотра. Колю Варочкина перевели учетчиком на склад готовой продукции, и теперь там полный порядок. У каждого свой талант. Да, забыл сказать — на днях мы гуляли на свадьбе Михея и Люси. Вот где мы дали концерт!
 

И. ЧЕХОВ

Журнал Советский цирк. Апрель 1967 г

оставить комментарий