Пражский театр пантомимы «На Забрадли»

В чешских газетах промельк­нуло сообщение: Пражский театр пантомимы «На Забрадли» вернулся из много­месячных гастролей по странам Ев­ропы и на Кубе и снова играет в своем родном доме, в переполнен­ном тесном зале под старинными низкими  сводами».

Мое знакомство с этим театром состоялось незадолго до его зару­бежной гастроли, и я представляю, какой большой успех выпал на долю молодого талантливого коллектива с таким интригующим чисто чешским названием «На Забрадли» («У пе­рил»). Не трудитесь разгадать его смысл. Надо просто зайти и увидеть и   понять... Первое впечатление, до поднятия занавеса, странное. Разностильная, нарочито грубая мебель в фойе, партер на сто — сто пятьдесят мест, три керосиновые лампы под синими абажурами на стенах (это— имита­ция, свет электрический), квадратная сцена — метров пять ширины, осве­тительная будка из некрашеного те­са. В зале — разнокостюмье: черные пары дипломатов, пестрые рубашки студентов, декольте, рабочие платья, солдатские мундиры. Запаздывают с началом на пятнадцать минут. Но вот раздается бесхитростная музыка в механической записи. Раздвигается занавес, и с первой минуты мы попа­даем в атмосферу большого искус­ства.

Ладислав Фиалка — режиссер и ведущий ак­тер.

Душа этого театра — Ладислав Фиалка — режиссер и ведущий ак­тер. Кто видел французского мима Марселя Марсо, будет обескуражен. Пражский «чародей молчания» ка­жется на первый взгляд во многом похожим на своего парижского собра­та. Да он, собственно, и не собирает­ся этого скрывать — отдельные но­мера его программы непосредствен­но сделаны по либретто Марсо: «Тянущий канат», «Бабочка», «Давид и Голиаф», «Жизнь человека». Но глубоко ошибается тот, кто на этом основании сочтет Фиалку эпигоном. Разве в пантомиме, как и в театре, не могут жить классические сюжеты, исполняемые разными актерами по-своему,  со  своим  взглядом  на  мир? Конечно, мимическое искусство не располагает такими большими возможностями, как синтетический те­атр: оно ограничено, в его выразительных средствах — нет слов, само­го щедрого и умного аппарата чело­века. Но и в пределах пантомимы можно сделать многое для выраже­ния многогранной человеческой жиз­ни. И, глядя на искусство Фиалки, лишний раз убеждаешься в том, что нет границ человеческой фантазии и   творчеству.

Прежде всего о маске Фиалки — в пантомиме это особенно важно. Вы помните, как выглядит знаменитый Бип Марсо — герой его мимических стихотворений? Худощавый парень в матросской тельняшке, короткой тужурке и в узких, с заплатой панта­лонах. В губах зажат наивный цве­ток — символ его смешной, а чаще грустной поэзии. Лицо по-клоунски набелено, под веками застыла чер­ная капля слез, широкий раскрашен­ный рот раскрыт в натянутой улыб­ке — полупечальной,  полусмешной,  а брови, нарисованные на лбу, замер­ли в трагическом изломе. Так вот: у Фиалки совсем другое лицо. Он смотрит на мир, удивленно. Он то в белом, то в черном гладком трико. По-детски широко раскрытые глаза с поперечными штрихами на веках, вздернутые брови на белом, собранном в складки лбу. Он хочет все увидеть, понять, ощутить радость открытий. Этим стремлением, этой внутренней темой своего лириче­ского героя пронизаны все мимиче­ские рассказы Фиалки. Лучше всего проследить это на тех номерах, ко­торые взяты им из программы Мар­со и нам хорошо известны. В срав­нении лучше видишь особенности и самобытность искусства чешского мима.

Вот номер, который в программе Марсо называется «Бип и бабочка», а у Фиалки—«Мотылек», еще вер­нее (в заставке, которую перед каж­дым номером выносят два мима-ста­тиста), «Человек и мотылек». У Мар­со,   как   рассказывает   в   своей   книге «Театральный Париж» Г. Бояджиев, этот номер выполнен так: «Бип ловил мотылька; и воочию был виден при­хотливый полет бабочки, передавае­мый артистом не только мечущими­ся в воздухе пальцами, но и всем его телом, как бы вторящим полету мотылька. И опять за этой конкрет­ной картиной отчетливо вырисовыва­лись контуры общей темы — эфемер­ности  легко  пришедшего  счастья». О Фиалке с технической стороны можно без преувеличения написать то же самое: и искусно переданный прихотливый полет бабочки, и мечу­щиеся, пружинистые пальцы, и гиб­кое тело актера, как бы вторящее полету мотылька. Но у Фиалки было и другое, большее, главное. О нем в этом номере никак нельзя было сказать последнюю фразу об «эфе­мерности легко пришедшего сча­стья». Фиалка нес тему удивления жизнью, бесконечной и вечной при­родой и более того — именно чело­веческой радости от проникновения в   ее   тайны.

Как   это   делалось!

...Поймав бабочку, Фиалка бесце­ремонно берет ее в руки, перехва­тывает трепещущие крылышки ука­зательным и большим пальцами то левой, то правой руки, с любопыт­ством разглядывает, как она бьется, вырываясь на волю от праздного, глупого человека. Потом с интере­сом смотрит, как мотылек, обесси­лев, затихает, встрепенется и снова поникнет. Человек разочарован — и это все? Тогда он выпускает ее на свободу. Взметнулась бабочка и... упала. Человек снова ее ловит, те­перь уж без труда, и снова подки­дывает в воздух: лети, я тебя отпу­скаю, ты мне больше не нужна! А мотылек, судорожно сделав круг над его головой, опять падает к но­гам человека. Фиалка злится, потом сдувает с пальцев прилипшую пыль­цу и... на секунду задумывается. Когда он поднимает лицо, мы видим в его глазах слезы и еще многое ви­дим... И вот тогда актер-человек бе­режно, как величайшую драгоцен­ность, берет бабочку на ладонь, под­носит ко рту и дышит на нее челове­ческим теплом и смотрит влюбленно, благоговейно... Мотылек взлетел и понесся вверх, к свету, к солнцу, и глаза артиста сияют.

Нужно   ли    выводить    мораль   из этой прекрасно сыгранной сцены и еще доказывать ее философичность? В мимическом рассказе «Жизнь человека» без достаточных основа­ний, как видно, больше из щепетиль­ности, помеченном в программе театра звездочкой, что значит «взя­то у Марсо», Ладислав Фиалка еще больше отходит от первоисточника и дает свое, сугубо оригинальное про­чтение этого мимического сюжета. Поначалу все так, как у Марсо, толь­ко более кратко, лаконично, Но фи­нал принципиально иной, просто новый, подсказанный чешскому ар­тисту жизнью, мировоззрением, если хотите. И от этого вся сцена приоб­ретает другую, оптимистическую окраску. У Марсо человек растет, наби­рается сил, взбирается по лестнице жизни, стареет и умирает. Он всегда и всюду один. Тема трагического одиночества человека в мире, где полно людей, звучит у французского мима печальным реквиемом. Ладислав Фиалка в этой роли рождается дважды. Сначала он ша­гает по жизни один и умирает так же грустно и бесследно, как и Бип. Но второй раз герой Фиалки решает жить по-другому. Достигнув зрело­сти, он вступает в строй людей, пол­ных сил и энергии, решивших стать хозяевами жизни, и он идет вместе с ними, и ему не страшны старость и смерть, он живет, действует, бо­рется...

В цирке. Этюд.

Мог сыграть такое Марсо? Мог. Но не сыграл. Не захотел или не пришло в голову? Все равно — не случайно. Так же, впрочем, как и то, что новое прочтение сюжета «Жизнь человека» принадлежит Ладиславу Фиалке —актеру и гражданину со­циалистической   Чехословакии. Программа «Этюды» в театре «На Ззбрадли» обширна и разнообразна: в ней 23 номера. Первое отделение состоит из цикла миниатюр «Цирк», в них, пожалуй, с наибольшей силой проявляется техническая виртуоз­ность и совершенное владение ми­микой, жестом и телом актеров чеш­ской пантомимы. Невозможно за­быть картину «Наездник» в исполне­нии Фиалки. На фоне черного бар­хата, целиком сливаясь с ним, актер в черном трико, в белых перчатках и обрезных белых чулках на щико­лотках изображает одновременно скакуна и жокея. Световой луч свер­ху выделяет попеременно то лицо и перчатки галопирующего всадника, то нервные ноги нетерпеливого ска­куна в белых чулках. Впечатление ошеломляющее по своей точности и и конкретной ассоциации с жизнен­ными примерами. Язык мима — дви­жение, действие, в этом его драма­тичность и доступность любому зри­телю. Искусство Фиалки и его не­большой талантливой труппы тем и покоряет в этюдах о цирке, в жанро­вых картинках «Шахматы», «Верни­саж», «Что он видел в перке» и дру­гих, что оно всегда конкретно, что оно укрепляет и выражает в физи­ческом   действии   поступки,   чувства и мысли человека, делает их види­мыми, возбуждает не только эмоции, но и сознание.

Театр  «На Забрадли»  лишь   один из   театров   малого   жанра,  открывшихся в последнее время в Праге. Он завоевал уже мировую известность. С ним должен встретиться со­ветский   зритель.
 

А.  ГЕРШКОВИЧ

Журнал Советский цирк. Апрель 1964 г.

оставить комментарий