В костюме Арлекино

Вот «Балаган» Пикассо — раус, толпа, тщетные усилия актеров завлечь публику, и публика, которая идет мимо, даже не смотрит на комедиантов. Люди в котелках, шляпах, кепках, равнодушные, угрюмые; нарочито оживленные актеры. Юный Пикассо еще только усваивает уроки импрессионистов. А в «Облокотившемся Арлекине» (1901 ), уже сам Пикассо, его поиск, его модель.

Парный портрет — очень известные у нас «Странствующие акробаты». Мужчина и женщина за столиком как будто срослись вместе, и оба одиноки. А за ними появились «Старый гитарист», «Шарманщик», «Мать и сын» («Бродячие акробаты»), «Два юных акробата с собакой». Едва возникнув, реальный мир цирка, кулис, огней уходит с полотен — Пикассо не рисует клоунов и акробатов на арене, он отрывает своих героев от нее, но образ клоуна притягивает Пикассо надолго, на всю жизнь.

Как-то Сальвадор Дали сказал о себе: «Я шут...» И он вел себя всю жизнь, как шут, от которого всегда ждали сюрпризов,
экстравагантности, возмутительных и завораживающих картин. Пикассо не был экстравагантным, а его любовь к клоунам носит другой характер. Хотя в очень пожилом возрасте сфотографировался в маске клоуна, как бы говоря: я — клоун, но теперь уже старый клоун. Клоун — лейтмотив его живописи, этим образом художник проверял свое отношение к миру. Откуда взялись все эти арлекины, пьеро «голубого» и «розового» периодов? Где он их видел? У Медрано?

Медрано был умным клоуном, хотя бы уже потому, что придумал себе этот рефрен: «бум-бум». Он знал, что такое интонация. Умным и потому, что не претендовал на первенство даже в собственном цирке. Он сумел руководить цирком в Париже. И хотя законодателем цирковой моды, представляющей знаменитостей, пожалуй, был Новый цирк, но художники, писатели, люди искусства больше ходили к Медрано, потому что это был цирк клоунов. Медрано считал, что в цирке прежде всего должно быть весело. У него выступали целые компании клоунов. Он ввел убыстренный темп представления, освободив его от медлительности, а было это почти сто лет назад.

Люди искусства оценили его новшества и ходили к нему. Цирк клоунов был зрелищем, питанием для фантазии поэтов и художников. Кого только не видела арена Медрано! Сначала и сам Медрано выходил на арену. Он помогал становлению клоунов, поддерживал новичков, действуя весьма энергично. Скажем, он пошел даже на то, что, когда Луиджи и Поль Фрателлини добились разными уловками, чтобы публика освистала клоуна Александра Пьерантони, по-своему осуществил акт справедливости и уволил Фрателлини. Одно время Медрано даже выступал в паре с Шоколадом. Потом в его цирке появился Аверино, удивительно похожий на Фут-тита. Благодаря Медрано встал на ноги молодой Дарио Мески. Он проработал целый сезон у Бум-Бума. И Медрано предложил будущему знаменитому Дарио первый самостоятельный контракт. Дарио рассказал ему свою невеселую историю. Сын каменщика, детство в нищете, рано начал подражать уличным акробатам, в пятнадцать лет поступил в обучение к Годзини, тот бил ученика...

Может быть, Пикассо знал эти истории? Может, и нет? В его акробатах и арлекинах нет ни конкретной бедности, ни конкретных унижений. Как позже сказал Генрих Бель: «Людей ничто так не обескураживает, как клоун, вызывающий жалость. Это ведь равно, как если бы вам подал пиво официант в инвалидной коляске».

«Семья акробатов с обезьяной» (1905) — Арлекин склонился к молодой жене, которая держит на коленях мальчика. Какая нежность. Просто еще одна мадонна с младенцем, но только отец — клоун. С другой стороны от матери сидит, внимательно и серьезно смотрит на ребенка большая обезьяна. Можно было бы счесть пародией на традиционную группу «святое семейство», если бы не это удивительное сочетание нежности и розового цвета. Или «Семья Арлекина» (1905). Мать, отец, крошечный мальчик на руках отца. Мать, обнаженная, причесывается перед зеркалом. Отец, готовый к выходу, в полном костюме арлекина. Ясно, что в семье нет достатка, благополучия, но художник исключает быт. Герои картины на фоне театрального или циркового занавеса. Они — люди искусства. Искусство становится их судьбой.

Я был весь в пестрых лоскутьях, Белый, красный, в безобразной маске. Хохотал и кривлялся на распутьях, И рассказывал шуточные сказки...

... Кто-то долго, бессмысленно смеялся,

И кому-то становилось больно.

И когда я внезапно сбивался,

Из толпы кричали: «Довольно!»

(А. БЛОК)

А у Пикассо арлекины молчаливы. У них нет необходимости в суетливом общении. О чем говорить? Они как будто никогда не разговаривают друг с другом. Каждый знает свое прошлое и будущее. Будущее не сулит блестящих перемен. Они — художники, им известна их роль, их задача, их вечный крест, и они будут его нести до конца, пока их не настигнет смерть, как этого Арлекина. Неподвижного, навеки уснувшего Арлекина, вытянувшегося в своем костюме («Смерть Арлекина», 1905). И руки — не скрещенные на груди, а приподнятые, как будто он хочет помолиться за оставшихся на земле. Около его кровати сидят два маленьких акробата. Кажется, святость исходит от постели умершего. И над головами детей появляется сияние, почти нимб. Почти.

Смерть для судьбы — такая малость,

Но как ее капризна власть!

Мне ничего не удавалось!

Мне даже смерть не удалась!

(РОСТАН)

Все арлекины Пикассо живут в своей сценической одежде, но она для них органична и естественна. И смерть Арлекина проста. Никаких рыданий и оплакиваний.