Как сказал Райкин: — Быть или не быть?
Это выражение, содержащее ссылку на особый авторитет, бытует давно. Ссылка на Аркадия Райкина в разговоре придает словам говорящего повышенное значение. Ему пишут текст разные авторы, но, если бы среди них был даже сам Шекспир, все равно публика говорила бы: — Быть или не быть? — как сказал Райкин.
Боже сохрани, Шекспиру — Шекспирово. Но все, что проходит сквозь Райкина, обретает особую форму выражения.
Если литература — энергия, то Райкин, так сказать, квантовый генератор, создающий импульсы сконцентрированной убийственной силы. Писать об Аркадии Райкине — одно удовольствие. Во-первых, его все знают и никому не нужно рассказывать о его программах. А во-вторых, то, что делает Аркадий Райкин, представляет собой особенный жанр, о котором сколько ни будет написано — все мало. Этот жанр органически объединяет и мудрость шута и бесстрашие скомороха, тонкость психолога и достоинство гражданина.
Жанр этот разнообразен.
Райкин шутит. Но нет среди его шуток ни одной из той субботней серии, способствующей пищеварению. Из тех бесполезных успокоительных капель, придуманных взамен смеха. Райкин лицедействует. Но нет в его лицедействе ни одного натянутого, приблизительного, не узнанного в первый же мигобраза. Райкин говорит о людях. И нет в его разговоре ни доли заискивания, ни момента подобострастия, ни мига суетливости.
Райкин говорит о возвышенном. И никто еще не видел, чтобы при этом из его ноздрей валил огонь. Потому что в том, что он говорит, есть мера и нет фальши. Райкин говорит о низменном. И нет в его словах ни злобы, ни раздражительности, но есть злость. Злоба и злость — разные вещи. Злоба присуща характерам мелким и мстительным. Злость есть свойство сильной натуры. Райкин не злорадствует. Он зол потому, что дерется всерьез, со страстью и с открытым забралом. То, что делает Райкин, необыкновенно серьезно и глубоко. Конечно, эстрада создана для того, чтобы с нее неслось что-нибудь облегченное, веселящее, может быть, даже поверхностное. Жанр «Райкин», несмотря на то, что возник он на эстраде, — это новое качество, появившееся в старой форме. И, даже когда Райкин разрушает привычную эстрадную форму, даже когда он показывает на эстраде цельный спектакль, это воспринимается как должное, как естественное отличие этого удивительного жанра. Один восточный мудрец сказал:
— Плохой человек — это тот, кто ни разу не посмел посмеяться над собой...
Восточный мудрец сделал это наблюдение, наверное, не без оснований. Очевидно, ему попадались люди, которые предпочитали задыхаться от спеси, вместо того чтобы просто открыть заслонку и выпустить лишнее. Люди накапливают запасы смеха исподволь, не замечая этого или стараясь не замечать, или, наоборот, изо всех сил отбиваясь от этого объективного процесса. Трудно сказать, когда человек рассмеялся впервые. Я думаю, это произошло в тот момент, когда человек впервые посмотрел на себя со стороны и вдруг сообразил, что надо скорее открывать заслонку, иначе лопнешь от предрассудков, от тупости, от ограниченности и от самовлюбленности. Он засмеялся и почувствовал облегчение.
С тех пор хорошие люди предпочитают избавляться от нехороших черт при помощи этого испытанного способа. Райкин взвалил на себя тяжелый груз. Он пользуется этим способом от имени рода людского в деле заострения человеческих характеров. Он показывает характер с тем, чтобы пригласить вас сделать выводы. Взрыв смеха приканчивает показанный характер. Это происходит потому, что вы давно уже, сами того не подозревая, искали случая посчитаться, да не знали, как это сделать. То, что показывает Райкин, вам давно известно. Но известно расплывчато, рассеянно, несформулированно. Может быть, известно только гранями, отдельными чертами. Райкин показывает точную формулировку образа или целого общественного явления. Он показывает объемно, поворачивая образ множеством граней, и делает это мгновенно. Какой же яркости должны быть эти грани, чтобы произвести немедленный эффект!
Можно, конечно, рассмешить человека, показав ему что-нибудь смешное. Например, палец. Есть такие благодарные зрители, которые готовы смеяться уже оттого, что пришли смотреть комедию. То, что делает Райкин, прежде всего очень социально.
В колымагу жизни впряжены испокон веку две лошади — гордый мерин Пафос и неказистая кобыленка Сатира. Иногда Пафос забывается и больше заботится не о том, чтобы тащить колымагу, а о том, чтобы никто не заметил, что он мерин. Он в этом случае пускает огонь из ноздрей, выпячивает грудь, бьет копытами и вообще ведет себя, как на репетиции к параду. При этом ему, конечно, не до колымаги. Во-первых, он забывает, что создан для работы, а не для каких-то высших целей, о которых не имеет ни малейшего представления. Во-вторых, он начинает стесняться своей соседки, которая не пускает огонь из ноздрей, и поэтому ему не пара. Он выбивается из сил, растрачивая их черт знает на какую чепуху. И тогда Сатире приходится тащить колымагу одной, пока ее напарник не отдышится от очередного спектакля.
Но надо сказать, Сатира до сих пор не чувствует усталости. Она никогда не избегает работы. Ей совершенно все равно, что о ней подумают. Она умеет и бить копытами, и пускать огонь из ноздрей, и разворачивать грудь. Она просто не хочет заниматься этими фокусами потому, что умеет смотреть на себя со стороны и соображать, что фокусничать во время работы смешно. И потом она еще чувствует ответственность. Она понимает, что, если колымагу не тащить, колымага остановится... Вот на какие полуфилософские мысли наталкивает меня славная работа Аркадия Рай-кина. Когда он впервые появляется у рампы, мне кажется, будто он спрашивает:
— Ну, граждане, граждане вы или нет?
И вопрос этот не содержит в себе ни назидательности, ни недоверия. Райкин работает с нами и для нас. Он на наших глазах впрягается в нелегкую колымагу и тащит ее вперед, шаг за шагом, и нам становится легче, и мы помогаем ему и, сами того не замечая, оказываемся в его веселой, умной, прямодушной и честной упряжке. И мы хохочем над спесью, над предрассудками, над чванством, над невежеством, над ничтожной непогрешимостью дураков и прохвостов. И мы понимаем, что умение расставаться с прошлым смеясь — есть признак высокого социального здоровья и твердая уверенность в завтрашнем дне.
Быть или не быть? — как сказал Райкин. Несомненно, быть...
Журнал Советский цирк. Июнь 1967 г.
оставить комментарий