Красочная образность
Среди корреспондентов А. Л. Дурова был маленький мальчик Вадим Рындин. Он еще ни разу не видел настоящий цирк.
Но рассказы взрослых о веселых клоунах, об умных зверях, о знаменитом А. Дурове давали богатую пищу его фантазии. И вот он пишет письмо Анатолию Леонидовичу, посылает свои рисунки — гусей, мышей, собак. Приходит ответ. Завязывается переписка.
Мальчик вырос, стал художником. Уже взрослым человеком В. Ф. Рындин впервые попал в цирк. Детские фантазии обрели реальные очертания. Любовь к цирку стала осознанной. Она находит свое отражение в ранних живописных и графических работах.
Однако до встречи с цирком — в качестве художника — было еще далеко. Вадим Федорович Рындин оставался увлеченным зрителем. И тем не менее приход Рындина в цирк не случаен. Цирк закономерно венчает определенную линию его творчества. Эта линия развивалась параллельно с героико-трагедийными спектаклями и открывала другую грань таланта художника. Истоки этой линии творчества берут свое начало в увлечении Рындина народным прикладным искусством. Лубок, игрушка, яркие чистые краски, наивный примитив всегда были художнику по душе, всегда питали его воображение. Ему был чрезвычайно близок жизнерадостный оптимизм народного искусства.
В 1937 году Рындин получает приглашение оформить цирковую программу. Инициатива исходила от Ю. С. Юрского, тогдашнего худрука Московского цирка. С тех пор, в течение более десяти лет (вплоть до 1949 года), Рындин регулярно раб тал в цирке.
Приглашение Рындина было выражением очень важных процессов, происходящих в советском цирке. Существо их — в создании представлений, объединенных единым режиссерским и художническим планом и подчиненных общей теме. Такими стали первые же программ оформленные Рындиным, — ноябрьская юбилейная 1937 года и молодежная 1938 года. Все в них, начиная с костюмов и кончая коврами, было решено в едином ключе, согласовано по цвету и составляло цельный изобразительный образ представления.
Ковры, выполненные по эскизам Рындина, поражали разнообразием своих тем и мотивов. Они никогда не бывали нейтральными: в них в цвете или рисунке передавался характер номера. Для оформления программ союзных республик художник широко использовал национальные орнаменты. Интересны были и так называемые сюжетные ковры. На ярком поле возникали прыгающие клоуны, важно шествующие слоны, крадущиеся пантеры и т. д. Очень пригодился Рындину богатый театральный опыт. Художник «оживлял» ковер, заставляя его играть вместе с актерами. Вот один из номеров.
...На пустой арене ликующим красочным аккордом горит ковер. В центре арены из люка появляется гимнастка. Она медленно поднимается все выше и выше, и вместе с ней, как ее огромная шелковая юбка, взвивается ковер. На арену выбегают девушки, берутся за края ковра-юбки и крутят его. Затем гимнастка наверху отстегивает от пояса ковер, он фантастическим пузырем спускается на арену, где девушки расстилают его.
Рындинские работы для цирка носили принципиальный характер. Художник твердо знал, с чем он борется и что он утверждает. Он решительно выступал против дешевой красивости, против различных чуждых влияний, в том числе — западноевропейского ревю. Он последовательно возвращал в цирк его народные основы, прививал хороший вкус. При этом под народностью В. Рындин подразумевал многое, в том числе «яркую образность, сочность и смелость декоративного облика арены»*.
* В. Рындин. Как создается художественное оформление спектакля, М., 1962, стр. 13—14
Все это он последовательно проводил в жизнь. Уже в первой своей программе художник удачно одевает группу Океанос в костюмы, решенные в духе русского лубка. Лубок хорошо сочетался с режиссурой номера: выезд актеров на тройке, пляски и т. д. Целую национальную сюиту развернул Рындин в эскизах балетных костюмов для программы 1947 года. Рындина привлекала присущая цирковому искусству контрастность— соседство в одной программе самых разнообразных жанров. Им были интересно решены оформление номеров канатоходцев Тарасовых, труппы Кадыр-Гуляма, партерных акробатов шари-вари и программы Кио. Для каждого жанра он искал костюм, пластически отвечающий существу выступления. В костюме клоунов фантазия художника хлещет через край, это очень показательно для Рындина — здесь выражено, если можно так сказать, цирковое кредо художника.
Эскизы костюмов клоунов. Фото А. ИКОННИКОВА
В цирке, как и в театре, Рындин видел и утверждал прежде всего романтику. Если у художников сатирического направления между костюмом и тем, что клоун играет, как говорится, иголки не просунешь, то Рындин дает обобщенный, условный образ. Это — маска белого или рыжего, которые несут на арену ощущение приподнятости, праздничности. Это — народные умельцы, которые могут представить, что угодно. Рындин не очень любил одевать коверных — их образ более конкретен. Его больше привлекали белый и рыжий клоуны. В этих традиционных клоунских масках художник старался отбросить все позднейшие напластования и вернуться к их первоначальным народным истокам. В рыжем ему виделся прототип Иванушки-дурачка, в белом — он раскрывал тему поэтически-романтическую. Особенно интересны костюмы белого. Какие только изобразительные мотивы художник здесь не использовал! Здесь и вятские игрушки и всевозможные животные: крокодилы, лягушки, слоны, жирафы, змеи... Здесь и необычайные растения и прихотливый орнамент.
«Каждое появление В. Рындина в цирке — большая радость. В душе этого художника живет яркий, красочный, сверкающий наивный и фантастический цирк, который он рисует с увлечением и мастерством» *.
* В. Эрманс. Премьера в цирке. Литература и искусство, 1944, 12 декабря.
Эти слова писались еще в годы Великой Отечественной войны. Она сделала оптимистически-романтическую тему Рындина особенно актуальной. Н. Дмитриева писала: «...молодость обновленного мира нуждается в ярких, пламенеющих красках — глаз современного человека жаждет и радуется интенсивным, энергичным цветовым аккордам, возбуждающим в нем волю, силы и обостренное чувство жизни»**. Все это давали зрителю цирковые работы Рындина.
** Н. А. Дмитриева, Изображение и слово, М., 1962, стр. 270.
На стенах квартиры Рындина висят рисунки, посвященные цирку, бережно он хранит папки с эскизами циркового оформления, костюмов, ковров.
— Цирк и сейчас меня интересует и волнует, — говорит Вадим Федорович, — меня с ним связывают крепкие творческие узы.
На наш вопрос, отводит ли он в своих творческих планах место цирку, художник ответил:
— Со времени моих последних работ для цирка протекло несколько лет. За это время произошли изменения в ярком, своеобразном искусстве. Значит, надо находить новые решения оформления спектаклей, разрешать новые творческие задачи. За работу для цирка я берусь всегда с увлечением.
В. БЕРЕЗКИН
Журнал Советский цирк. Сентябрь 1964 г.
оставить комментарий