Народный шут Виталий Лазаренко

Чем в более далекой перспективе видится замеча­тельный советский цирковой артист Виталий Ефи­мович Лазаренко, тем яснее становится его огромное значение в истории нашего цирка и в истории всего советского искусства.

То, что сделал Лазарен­ко, — огромно. Право, до сих пор некого поставить с ним рядом как циркового сатирика и публициста. Этот артист убедительно сочетал остроту и злободневность содержа­ния исполняемых вещей с цирковой формой их подачи. Ему многие пытались подражать, но безуспешно, так как брали за образец то, что для него было все-таки второсте­пенным: мастерские прыжки через препятствия, акробати­ческие трюки, даже костюм и грим. Но забывали о глав­ном: о его общественном темпераменте, умении вмеши­ваться в события современности, поддерживать с арены все значительное, передовое, что рождалось в жизни, осмеи­вать   уходящее, реакционное. Лазаренко нравился не всем. И тех, кто приходил в цирк только развлечься, посмеяться над кривлянием клоунов, он даже раздражал тенденциозностью своего репертуара, тем, что прославлял революцию и клеймил ее врагов. Но именно благодаря этому он пользовался успехом у боль­шинства зрителей, его номер был гвоздем программы.

У Лазаренко было трудное детство. Ему исполнилось всего восемь лет, когда умер его отец-шахтер. С горя запившая мать отдала мальчика в обучение к директору цирка М. И. Котликову. Что только не приходилось ему де­лать там: и осваивать трудную цирковую премудрость, и покупать на базаре продукты для всей труппы, и чистить картошку, и трясти манежные ковры, и играть в оркестре на большом барабане, и обтирать потных лошадей после представления, и выходить по нескольку раз в день на вы­строенный перед цирком балкон, чтобы вместе с дру­гими артистами зазывать публику, и петь в цирковом хоре. Участвовал к тому же Виталий в сборке и разборке цирка при переездах из города в город. И за всю эту работу Ла­заренко не получал ни копейки. Он служил у хозяина только за харчи. Вместе с другими учениками мальчик спал на арене, для тепла закатываясь, почти как Аркашка Счаст­ливцев,   в   большой   ковер. Труппа была невелика — каждый человек на учете. И Лазаренко вскоре стал исполнять акробатические и гим­настические номера, танцевал на лопатах и исполнял роль коверного   клоуна,   забавляя   публику   в   паузах.

Переезжая из города в город, из села в село, видя ни­щету народа и роскошь богачей, произвол полиции и взя­точничество чиновников, он чувствовал, что обо всем этом стоило бы сказать с арены. Но пока еще не знал, как это сделать. В 1906 году учение кончилось. Лазаренко пере­шел в большой цирк Первиля, там он встретился с при­ехавшим на гастроли Анатолием Дуровым. Его потрясли смелые монологи, дерзкие шутки прославленного арти­ста, направленные против власть имущих. Хотелось и са­мому исполнить нечто в таком же роде. Но где взять ре­пертуар? В этом ему помог молодой, революционно настроенный рабочий. Вместе они сочинили такой монолог.

— Скажите, — спрашивал Лазаренко, — вы знаете, ка­кая  разница между  часами  и  казаками?  Не  знаете?..  Так вот,  во время погромов  казаки стояли на часах, а после них   часы   оказались   на   казаках.

Политический смысл этой репризы станет ясен, если вспомнить, что в период революции 1905 года царское пра­вительство заставляло казаков нести полицейскую службу, помогать погромщикам. Выступая во время первой мировой войны в Москов­ском цирке братьев Никитиных, Лазаренко комментировал номер факира Мака Нортона, глотавшего рыб и лягушек. Он   говорил:

— Вот так же и наши военные интенданты глотают сол­датские   шинели   и сапоги.

А в дни Февральской революции артист читал стихи, за­канчивающиеся   такими   строчками:

«Дрожат цари, когда идет свобода,
Но клоуну нечего дрожать,
Он из народа, для народа —
С него короны не сорвать».

Потом он прыгал на надутый бычий пузырь, тот с тре­ском лопался, а Лазаренко говорил: «Вот так и старый ре­жим». Но Февральская буржуазно-демократическая револю­ция мало что изменила в положении России. И тогда Лазаренко обратил свою сатиру против тех, кто продол­жал угнетать народ. В журнале «Обозрение театров» поя­вилась заметка о большевистском клоуне Лазаренко, ко­торому пора закрыть рот. Так артист в злобном окрике буржуазного журнала получил высокую оценку своего творчества. Когда свершилась Великая Октябрьская социалистиче­ская революция, Лазаренко, не задумываясь, отдал ей на службу свой талант. В 1918 году он первым из цирковых артистов отправился на фронт для обслуживания красно­армейцев. Выступал прямо на полянах, исполнял злобо­дневные шутки, направленные против белых генералов и тех, кто их поддерживал. Артист вспоминал: «Я читал са­тирический  монолог  и  прыгал  через  военные повозки  и полковые кухни. Однажды по нашей просьбе нам разре­шили выступать на передовой линии. Нам не повезло, и мы попали в разгар боя. Не без труда выбрались в тыл, но сейчас   же   двинулись   дальше».

Возвратившись в Москву, Лазаренко, в отличие от мно­гих своих коллег, предпочитавших выступать с традицион­ными антре, сразу начал готовить новый репертуар. Он не ждал, когда ему принесут готовые вещи, а сам обращался к писателям, предлагал им темы, участвовал в их разра­ботке, спорил, доказывал, соглашался, добивался того, что современность все чаще приходила на цирковые арены. В. В. Маяковский, пользуясь консультацией клоуна, подго­товил для него обозрение «Чемпионат всемирной классо­вой борьбы». В нем Лазаренко играл роли Арбитра и Ре­волюции, вступающей в схватку с Антантой — союзом бур­жуазных государств, стремившимся уничтожить Советскую Россию.

Рекламный прыжок В. Е. Лазаренко в ЦПКиО имени М. Горького

Уже в первые годы революции артист утвердил вместе с художником Б. Эрдманом новую маску, а вместе с тем и новую форму подачи своих номеров. Двух­цветный костюм, шапочка, мягкие, удобные для акроба­тических упражнений двухцветные ботинки, взбитый над лбом чуб, высоко при помощи грима подтянутые брови — все это придавало облику Лазаренко необычайный и уди­вительно свежий вид. В ярких красках костюма, в задор­ности чуба ощущались молодой оптимизм, решительный отход от цирковых штампов. И в то же время внешний облик Лазаренко был чем-то близок к исканиям револю­ционных художников новой России. Если говорить о манере исполнения, то Лазаренко всегда стремился к открытой публицистичности, отказывался от всякого рода подтекстов и полутонов. Он вел прямую лобовую атаку против врагов молодой Советской республики. Его оценки и выводы были ясны, определенны, точны, он не боялся прямого восхва­ления, когда речь шла о хорошем, и прибегал к буффона­де, когда речь шла об осмеянии отрицательных явлений. Его номера были близки выходившим в годы гражданской войны сатирическим плакатам — «Окнам РОСТА», стихам Д. Бедного. Во многом они были близки и творчеству Маяковского того периода. И при всем этом Лазаренко всегда оставался именно цирковым клоуном. Позже в одной из статей он писал: «У арены, как и у рампы, есть свои зако­ны, с которыми нужно считаться. У клоуна одновременно со словом идет акробатика, и вся трудность этого заклю­чается в том, что она должна быть иллюстративной, а не самоцелью, как у профессиональных акробатов, она только поясняет слово» 1. И, надо сказать, он сам всегда очень точ­но   придерживался   этих   положений,

В начале номера Лазаренко обычно читал короткий мо­нолог, чаще всего определяющий место клоуна в совре­менном цирке. И не всегда этот монолог артист исполнял стоя на земле: иногда он поднимался под купол на тра­пецию или выходил на арену на огромных ходулях. Во время же исполнения своих номеров Лазаренко почти ни­когда не стоял на месте. Учитывая особенности производ­ственной цирковой площадки, вокруг которой сидели зрители, он быстро шел, на ходу подавая реплики, так что все секторы зала видели его одинаково хорошо. Акроба­тика органически входила в его выступления. Собираясь ответить на сложный вопрос викторины, он предварительно вставал на голову: «массаж мозгам». В «Чемпионате все­мирной классовой борьбы» Лазаренко один демонстриро­вал борьбу двух противников, делая при этом поразитель­ные каскады. В финале номера он читал:

«Все, кто хочет,чтоб
красные победили через десять
минут,
пусть идут по домам,
а завтра — на фронт добровольцами
и Врангелю шею намнут.
А  я  уже
сегодня  туда же
и для скорости
в экипаже даже».

Виталий  Лазаренко, Цирк и клоун. — «Рабочий   зритель», 1926, № 2.

На арену выкатывали обруч. Лазаренко, согнувшись, помещался в нем. Отталкиваясь одной ногой и делая не­прерывные кульбиты, он объезжал арену и исчезал за занавесом. И, наконец, знаменитые прыжки Лазаренко, которыми он заканчивал свои выступления: через экипажи, лошадей, возы с сеном, полотнища, слонов, дома, горящие бенгаль­ским огнем, и многие другие препятствия. Только в послед­нее десятилетие своей жизни Лазаренко стал при исполне­нии прыжков пользоваться трамплином, а раньше он, раз­бежавшись, отталкивался от невысокой и жесткой, обитой бархатом деревянной подушки и при этом делал сальто-мортале через шесть лошадей. Право, и теперь это кажет­ся рекордом. Почти каждый прыжок сопровождался корот­ким, ударным стихотворением. Вот например:

«Пусть старый мир плетется понемногу
И   славит   тракт   заезженных   дорог.
К свободе, к счастию найдя свою дорогу,
Чрез царский трон мы делаем прыжок».

Найденное в первые годы революций развивалось и со­вершенствовалось на всем протяжении жизни артиста. Постоянные дружеские контакты с литераторами, обраще­ние к злобе дня, активное вмешательство в жизнь — вот что всегда отличало этого артиста. В Москве, Ленинграде и других городах одна за другой открываются балетные студии, в которых часто не столько учат, сколько калечат мо­лодежь. И у Лазаренко появляется сатирическая сценка — «Катя-танцовщица». В суде слушается дело директора банка Краснощекова, за взятки производившего незаконные операции; у Лазаренко появляется номер — «Штрихи из зала суда». На русский язык переводятся бульварные романы Эдгара Берроуза: «Тарзан» и «Возвращение Тарзана», и Ви­талий   Ефимович   показывает   своего   «Тарзана   наизнанку».

В   1921   году  X  съезд   РКП(б)   заменил   продразверстку продналогом. Артист приветствовал это событие, произнося с арены монолог. Когда партия призвала молодежь учиться, Лазаренко читал перед одним из своих прыжков:

«Эй, молодежь, садись за книгу!
Бери   науку   за   бока
И   по-советски   к   знанью   прыгай,
Освоив технику прыжка».

Дружа с выдающимся деятелем театра Вс. Мейер­хольдом, Лазаренко в день его юбилея вышел на сцену на огромных ходулях и сказал всего два слова: «Велико­му — великий». Но это было произнесено так неожиданно, смело и по-цирковому броско, что имело огромный успех. И в дни демонстрации 7 ноября и 1 мая Лазаренко на хо­дулях появлялся на улицах и площадях, выкрикивая при помощи   рупора   стихотворные   лозунги   и   шутки. Знаменитый артист, которого ждали на аренах в круп­нейших городах, в 1927 году поехал по деревням с Первым деревенским цирком. И что характерно: желая обслужить как можно больше народу, Виталий Ефимович нередко исполнял свои знаменитые прыжки через препятствия прямо на улице. Когда в 1938 году японские империалисты спро­воцировали военные действия в районе озера Хасан, Лаза­ренко немедленно туда отправился для выступления перед красноармейцами.

В 1926 году его пригласил на гастроли в Харбин антре­пренер Ф. Я. Изако. В то время в этом городе, как извест­но, проживало большое число русских белых эмигрантов, выброшенных с Советского Дальнего Востока. Изако пола­гал, что, попав в Харбин, Лазаренко ограничит свой репертуар прыжками и несколькими безобидными комическими антре. Но не на того он напал. Советский клоун, наоборот, усилил сатиричность своих номеров, направляя их острие против белогвардейцев. Не удивительно, что после двух-трех вы­ступлений его поспешили выслать из города, и он вернулся в   Советский   Союз. Лазаренко отдавал себя цирку целиком. Отдал ему и самое дорогое, что у него было, — своего сына, тоже Виталия. Он сам обучал его и приглашал специальных учи­телей. И сын сделался универсальным артистом — клоуном, акробатом-прыгуном, музыкантом, велосипедистом. Посте­пенно самые трудные прыжки стал исполнять Виталий-младший. Отец и сын вместе разыгрывали злободневные сатирические   антре.

Иногда говорят, что, мол, Лазаренко при всех достоин­ствах не отличался ярким актерским талантом, что ему не хватало тонкости нюансировок, простоты тона, умения соз­давать различные образы. Это неверно: артист сознательно утверждал публицистическую форму подачи своих номе­ров, и это предопределяло те приемы, которыми он поль­зовался. Но никто не может отрицать, что его отличали большой сценический темперамент и обаяние. Умел он, когда надо было, применить и гневный сарказм, и иронию, и юмор, и легкую насмешливость. А как хорошо он играл скорее притворяющегося наивным, чем наивного на самом деле украинского хлопца, впервые попавшего на цирковое представление! А его безработный и беззаботный артист Аркашка — неудачник, готовый взяться за любое дело, только чтобы заработать на хлеб!

Вспоминая свою молодость, Лазаренко ставил пантоми­му «Итальянский цирк братьев Котликовых», играя в ней роли и самого господина директора, и балаганного зазыва­лы, и наездницы мадемуазель Аннет, и силача, и гимнаста, находя для каждого из названных персонажей своеобразие. Наконец, он сыграл роль Махно в «Махновщине», постав­ленной в Московском цирке в 1929 году, раскрыв наглость батьки, его напористость, темперамент, садизм. Лазаренко хорошо передал колорит русско-украинской полублатной речи   атамана. Лазаренко делал все для успеха представления и своего собственного. Любопытно, что за свой счет он печатал летучки с таким текстом:

«Спасибо за вниманье,
Я уезжаю, до свиданья!» —

и нанимал мальчишек, чтобы они их раздавали прохожим. Дирекция цирка считала эти летучки ненужной роскошью,но артист не мог уехать  из  города,  в  котором  он  имел успех, не попрощавшись со зрителями.

В. Е. Лазаренко и его партнер А. Иванов на манеже Московского цирка

В Центральном государственном архиве литературы и искусства хранятся афиши артиста. Их там множество, и какие они разные: и в виде телеграмм, извещающих о его приезде, и манифест шута, и афиши со стихами, и многоцветные плакаты, изображающие прыжок, и плакат, выпол­ненный цветным карандашом, — Лазаренко стоит во весь рост, и афиши с перечислением его номеров. И что харак­терно: в рекламных материалах почти нет безвкусицы, свои плакаты Лазаренко нередко заказывал известным худож­никам. Приехав в цирк, Лазаренко чувствовал себя ответствен­ным за все в нем происходившее. В 1936 году с его уча­стием должно было состояться открытие цирка в Улан-Удэ. Случилось так, что вовремя кроме него с сыном успели прибыть исполнители всего только трех номеров. Открытие явно срывалось. И тогда Лазаренко решил работать на про­тяжении почти всего вечера, выступать в трех отделениях. Он не мог допустить, чтобы зритель, придя в цирк, увидел на его двери замок и ушел бы раздосадованный.

Поразительный это был артист, подлинная слава и гор­дость советского цирка! И очень точно о нем написал в «Правде» Мейерхольд: «На введение политического эле­мента в цирковое искусство, на превращение рыжего развлекателя у ковра в политического пропагандиста сын дон­басского шахтера Виталий Лазаренко положил всю свою артистическую жизнь циркача... Лазаренко вел и ведет работу по превращению отвлеченного зрелища в агита­ционное лицедейство» *.

* Вс. Мейерхольд,  Юбилей  Виталия  Лазаренко —  «Правда»,1933,10 мая.

И когда теперь кое-кто говорит, что Лазаренко устарел, что в современных условиях он не имел бы успеха, то это звучит по меньшей мере глупо. Просто сейчас артист нашел бы новый репертуар, новые объекты для сатиры, новые возможности для создания публицистических монологов. И его номера зазвучали бы с прежней, а может быть, даже большей   силой.

Отмечая семидесятипятилетие выдающегося клоуна-три­буна, артисты советского цирка должны продолжать его славные традиции — нести современность и публицистич­ность  на манеж.
 

Ю. ДМИТРИЕВ

Журнал Советский цирк. Май 1965

оставить комментарий