Образ маска

В основе искусства — всегда образ. Нет образа, нет и искусства. О том, как создается образ, написаны наверно тысячи книг. На многих языках. Но нас интересует сейчас особый случай: как помогает (а иногда и мешает!) созданию образа так называемая «маска».

Что такое маска?

Маска — это чисто внешнее, причем предельно обоб­щенное и порой довольно условное выражение данного образа, его внутренней сущности. Маска более или менее постоянна. Она рассчитана, что называется, на много раз. Лучшие маски запоминаются зрителями моментально. Они сразу и индивидуальны и социальны. Весь мир знает ге­ниальную маску Чарли Чаплина. Широко известны во мно­гих странах мира и маски знаменитого французского мима Марселя Марсо и ничуть не менее знаменитого советского «солнечного   клоуна»   Олега   Попова.  Артисты цирка особенно любят маски. Чаще всего мас­ки принадлежат клоунам. Но, разумеется, не только им. Маску может иметь и комик-акробат, и музыкальный эк­сцентрик,   и   даже   дрессировщик. Как правило, маски в цирке преимущественно комиче­ские. Такова уже сама природа цирка, искусства мажорно­го, ярко жизнерадостного. Но бывают маски и другого типа — трагические   и   трагикомические. Каждая удачная маска — плод величайших творческих усилий, исканий, размышлений над жизнью.

КАК СОЗДАЕТСЯ МАСКА

Известно, что Чарли Чаплин далеко не сразу нашел свою маску. В самых первых фильмах Чаплина даже труд­но узнать. На нем щегольской сюртук и высокий цилиндр. Большие, свисающие усы, И лишь в фильме-импровизации «Детские автомобильные гонки» мы впервые видим буду­щего знаменитого Чарли: поношенный, явно с чужого пле­ча костюм — слишком узкий пиджачок и слишком широкие брюки, нелепые стоптанные башмаки с задранными носа­ми — и при всем этом явная претензия на «аристокра­тизм» — усики щеточкой, тросточка и котелок. Исследователи творчества Чаплина досконально выясни­ли, у кого что было взято: у кого из артистов Чаплин взял для «Детских автомобильных гонок» брюки, у кого — баш­маки, у кого скопировал грим. Но лучше всех объяснил происхождение маски Чарли сам артист: «Мой «тип» пред­ставляет собой синтез внешнего облика значительного числа англичан, которых мне пришлось видеть за время моей жизни в Лондоне... Я подумал обо всех маленьких англичанах с маленькими черненькими усиками, с бамбу­ковыми тросточками, и я решился взять их себе за обра­зец». Это свидетельство артиста крайне важно. Вот, ока­зывается,   как   родилась   маска   «маленького   человека».   В нищих кварталах Лондона, где много лет жил молодой Чаплин, подсмотрел он и костюм своего героя, и его уси­ки,  и его беспросветно печальные глаза.

Как бы ни ухищрялись иные формалисты, доказывая что маска непременно алогична, в хорошей маске всегда есть своя логика. Хорошая маска всегда подсмотрена (пусть даже по мелочам!) в реальной жизни. Лишь тогда маска приобретет настоящую популярность, когда она будет легко   узнаваться   зрителями. Никакой иной путь создания маски не принесет ее твор­цу подлинного успеха. Примеров тому великое множество. Сколько, скажем, разных «чаплинов» было в свое время на цирковых манежах — и у нас и за рубежом! А что оста­лось? Многие ли их помнят? А ведь были и талантливые подражатели. И маску Чарли точно копировали и ногами семенили очень похоже. Но не было самого главного. За взятой напрокат маской не стояло собственное открытие жизни, не чувствовалась чаплиновская боль за беззащитно­го человека. Не было образа! Маска была сама по себе. Она напоминала денежную купюру, не обеспеченную зо­лотым   запасом. Особенно ненужной была маска Чарли в советском цирке. Она не имела соответствий в нашей жизни, не рож­дала у зрителей необходимых ассоциаций. Мало этого, она даже мешала росту наших артистов. Вот, как вспоминает, например, о своем творческом пути Карандаш: «Я делал упорные усилия, чтобы овладеть покроем и «душой» чаплиновского одеяния... Меня не покидала мысль сделать со­вершенно новый, «свой» костюм. Хотелось чего-то инте­ресного, свежего, а не повторять то, что уже сделано, не жить на проценты Чаплина... Брался я за выработку соб­ственной маски. Бродил по базарам, по толкучкам, по пив­ным, рассчитывая в готовом виде встретить такой «типаж», который можно было бы скопировать и перенести на аре­ну   цирка».

Конечно, готовый типаж не так-то просто встретить в жизни. Маска — всегда синтез длительных наблюдений и размышлений. Но сам по себе путь молодого комика был единственно правильным. От готовой чужой маски к поис­кам собственной. Причем искать в повседневной жизни, внимательно приглядываясь к множеству самых разных людей. И результаты сказались буквально тут же: «Чаплиновский котелок заменился мягкой шляпой, чаплиновский кургузый фрак сменился простым пиджаком, бамбуковая трость обменялась на простую... Походка моя измени­лась — ноги я стал ставить свободно, как мне нужно. Моя фигура приобрела возможность свободно двигаться свои­ми, индивидуальными движениями. Тогда я принялся выра­батывать свою маску (в отношении грима), а также вырабатывать отдельные мелочи своего костюма... Когда я осво­бодился от рамок Чаплина, передо мною открылся сво­бодный путь. Я стал пользоваться речью, музыкой, появи­лись новые формы работы. Теперь я не ограничивался од­ним материалом цирковой действительности, но заимство­вал материал и из обыденной жизни, обрабатывая его, внося   его   в   цирк   извне». И успех не заставил себя ждать. Из неудачника-подра­жателя молодой артист с головокружительной быстротой становится ведущим комиком советского цирка, любимей­шим, популярнейшим Карандашом! Трудно придумать бо­лее  поучительный  пример — и  не  только  для  молодежи...

В наши дни, когда на цирковой арене то и дело появ­ляются некие «клоуны вообще» — в лохматых париках, в нескладной «потешной» одежде, с нелепыми носами, — многие, не понимая, зачем все это, весьма просто объяс­няют себе и другим то, что видят; «Клоуны — они и есть клоуны. У них так и должно быть. Это такая традиция». Удивительное заблуждение! Традиции советского цирка совсем не в том, чтобы закреплять закрепленное — да еще и отжившее! — а в том, чтобы постоянно обращаться к живой действительности, к злобе дня, искать и открывать новое, быть чутким современником зрителя. Очень хорошо писал об этом еще в 1937 году один из основоположников советской клоунады, замечательный клоун нашего цирка Л. К. Танти: «Даже взяв необходимую в этом случае по­правку на шарж, утрировку, пародию... все «рыжие» все же должны быть людьми: это хитрецы, наивные ротозеи, прохвосты, весельчаки, задиры, флегматики, пустозвоны, бестолковые   путаники,   но   все   же   это   люди,   это   сколки живой действительности, которые еще не перевелись в окружающей жизни... Почему коверные советского цирка (а в этой области мы имеем успехи) ближе зрителю своим юмором?.. Потому что они — смешные люди: их забавные, но характерные и типичные манеры напоминают многих Иванов Ивановичей и Иванов Петровичей, потому что зритель узнает в них и своего сослуживца-чудака, и соседа по трамваю,   и   партнера   по   спортивной   игре». Тут   все   точно   сказано.  

Маски должны подсказываться жизнью, а не браться готовенькими — «традиционными».

МАСКА, Я ТЕБЯ ЗНАЮ!

Гастроли цирка «Ереван» в Москве. Никакой экзоти­ческой мишуры. Строгие современные костюмы. Даже уни­формисты все как один в ослепительно белых рубашках и в модных черных брюках. На арене наши современники, чаша отличная молодежь — веселая, ловкая, праздничная. Весь спектакль — гимн нашему времени! Но что это? В паузах на манеже Леонид Енгибаров. Недавний выпускник Государственного училища циркового искусства. Один из наиболее талантливых молодых комиков. Но как он одет? На голове старорежимный котелок, на ногах невозможные ботинки с подчеркнуто квадратными носами — такие, каких и в цирке теперь не увидишь! А маска? Трагическое лицо, напоминающее лица комиков из итальянских неореалисти­ческих фильмов. И хотя все, что делал Енгибаров, было интересно, свежо, умно, все равно смотреть на него было неловко. Настолько выпадал он из общего стиля представ­ления. Настолько весь его облик был не сегодняшним, не нашим. Маска жестоко подвела молодого клоуна. Ему бы получше всмотреться в нашу жизнь, а не заимствовать чу­жое. Ведь в сегодняшней жизни столько еще не открытых искусством типов, они так и просятся в клоунаду! Трудно даже сказать, почему на наших аренах то и дело появляются старинные маски. Не очень давно моск­вичи в цирковом представлении «Новое в цирке» (?) наблю­дали «уморительную» сценку. Некий, очень бравый, очень самоуверенный господин, типичный буржуа конца XIX века в обязательном по тем временам котелке, упорно хотел сесть на строптивого мула. Мул брыкался. В результате у господина... лопались брюки. Пошлость так и била от этого номера. Смеяться над лопнувшими штанами?! Не бу­дем спорить, возможно, лет 60—70 назад этот номер и имел право на существование. И публика тогда была не та, и высмеять чванливых господ лишний раз отнюдь не ме­тало. Но в наши дни кому нужен этот «традиционный» но­мер? Неужели у нас нет своих объектов для высмеивания...

Или Константин Берман. Весьма популярный коверный. Вот он выходит на арену и видит, что инспектор манежа что-то   кладет  себе   в   рот.

— Что  это  вы  пробуете? — спрашивает  Берман.
— Витамины.
— А   мне   можно   попробовать?
— Пожалуйста!

Берман пробует и... на глазах у зрителей начинает раз­дуваться. За одну-две минуты его живот достигает чудо­вищных размеров. Конечно, подобный живот смешон. Од­нако напрасно мы стали бы допытываться, к чему все это? Что не надо есть витамины, иначе раздует живот? Что огромные животы появляются от неумеренного потребле­ния   витаминов?.. А ведь трюк с растущим на глазах у зрителей животом таит богатейшие возможности для сатирического осмеяния всякого рода засидевшихся бюрократов, заевшихся без­дельников и тому подобных «героев». Но трюк этот тре­бует не только осмысления, но и другой маски. Маска Бермана — маска весьма неопределенная. Маска клоуна вооб­ще. Маска без всяких социальных и индивидуальных отли­чий. Такие маски, да простится каламбур, маскируют отсут­ствие   образа! Но зато сколько истинной радости приносят зрителям осмысленные, удачно найденные маски, подкрепленные, а лучше  сказать   «обеспеченные»   цирковыми  образами.

Олег Попов! О нем написано уже довольно много. Это действительно солнечный клоун. Ловкий, веселый и... чуть-чуть   наивный.  Удивляющийся   самому  себе:   до   чего  же  у него ловко порой получается! И право жаль, что когда от жонглирования и номера на проволоке артист переходит к отдельным сценкам, его солнечный образ заметно мерк­нет. Маска остается, а образа уже словно нет. Ибо то, что разыгрывает артист с партнерами, почти не продолжает его    образ.

Юрий Никулин. Неповторимая маска! Изумленные гла­за, наивно разинутый рот. Безошибочный образ ошелом­ленного простака. Помните, как внимательно разглядывает он кувшин с молоком, с трудом веря, что перед ним дей­ствительно молоко! Зрители стонут от восторга. Не сме­яться невозможно. А с каким трогательным простодушием сообщает он хохочущим зрителям о своем потрясающем открытии: «Коровячье!» Это бесспорно одна из лучших реприз Никулина. Актер предельно верен своей маске, маска и образ нерасторжимы. Хотелось бы только, чтобы новые номера Никулина были еще злее, сатиричней, социальней.

ЭСТАФЕТА ПОКОЛЕНИЙ!

На арену выбегают клоуны. Сколько их, трудно сказать. Может быть, пять, а может быть, и десять. Цирковая про­граммка утверждает, что восемь. Вполне возможно. Во всяком случае, несколькими больше, несколькими мень­ше — решительно безразлично. Все они суетятся, мельте­шат перед глазами. И не запоминаются. Настолько безлики. Нет масок, нет характеров и даже нет цирка. Все, что де­лают клоуны, по силам любой заурядной самодеятельности. В самом деле, вот один из главных их номеров. У од­ного клоуна сегодня первая в жизни получка. Друзья пред­лагают ее «обмыть». Новичок сначала отказывается, затем поддается на уговоры, выпивает и начинает хулиганить. Друзья разбегаются, боясь, как бы им не пришлось отве­чать за пьяного. Все цирковые трюки сводятся к тому, что у одного клоуна при убегании с арены с головы свали­вается   парик! Второй номер еще хуже. Два абстракциониста (один художник, другой скульптор) демонстрируют остальным клоунам свои «шедевры». В общем «шедевры» как «ше­девры». В действительности творения абстракционистов и уродливее и нелепее и смешнее. Никакого настоящего са­тирического приговора, да еще средствами цирка, аб­страктному искусству в этом номере нет. И как бы пони­мая, что задача ими не выполнена, клоуны-абстракционисты начинают кривляться в дурацком танце, пока один из них не падает замертво и его не уносят с арены. Ну что же дурацкие западные танцы высмеяны, а абстрактное ис­кусство? Его клоуны не сумели высмеять. А кажется, труд­но найти что-нибудь более подходящее для буффонного издевательства, чем модные «абстракции»! К сожалению, этого не сделали ни автор репризы поэт Ю. Благов, ни да­же такой опытный режиссер, как М. Местечкин.

Называется это цирковое представление «Эстафета по­колений». И невольно возникает тревожный вопрос: неуже­ли же вот эти беспомощные, безликие, абсолютно нецир­ковые клоунады и есть — эстафета поколений? Неужели прославленным клоунам, мастерам нашего цирка, нечего было передать своей смене? Да неправда же... Русские клоуны всегда были яркими индивидуальностями, они отлично знали своих героев  и не щадили их.  В умении своими собственными средствами изображать действительность, в умении создавать неотразимо запоми­нающиеся типичные маски и славны мастера клоунады. Их традиции, как эстафету и должна принять наша молодежь.
 

Н. ХАЛАТОВ

Журнал Советский цирк. Август 1964 г.

оставить комментарий