Открытие обязательно состоится - В МИРЕ ЦИРКА И ЭСТРАДЫ
В МИРЕ ЦИРКА И ЭСТРАДЫ    
 







                  администрация сайта
                       +7(964) 645-70-54

                       info@ruscircus.ru

Открытие обязательно состоится

Гелена Великанова При всей моей увлеченности и песнями Гелены Великановой и ею лично постараюсь все же не забывать, что о ее творчестве вполне может быть несколько мнений.

Разных. Сама актриса относится к этому спокойно, анализирует причины собственного успеха или неуспеха с беспристрастностью арбитра. (Никаких попыток свалить не­удачу на публику, на аккомпаниатора, на погоду — она отвечает за все).

— На эстраде не скроешься. Придите на сольный кон­церт певца и в конце второго отделения точно будете знать, что он за человек.

Великанова сказала это как бы между прочим, но тут она вся: ее трезвый ум, ее жестковатая требовательность, ее нежелание снисходить к слабостям. Трудоспособность и самодисциплина у артистки огром­ные. Репетициями она доводит себя до изнеможения. Неко­торые музыканты отказываются с ней работать. Она могла бы повторить тяжкие, как капли пота на лбу, слова великого Федотова: «Поработаешь раз со сто, так и будет про­сто».

Судьба не слишком баловала ее, хотя и жаловаться как будто не на что, всегда была работа, а категорий «везет — не везет» она не признает вовсе. И все же — везло ли ей? Юность выпала тяжелая, голодная, сиротская — не в ка­ком-нибудь там переносном смысле, а в прямом и беспо­щадном. Студия, которая открылась в 1947 году в Москве, была, конечно, и соблазном и риском одновременно: Гелена лю­била самодеятельность, особенно художественное чтение, но решить, что именно это — дело всей жизни?..

Три года учебы в студии. Подготовка не специфически эстрадная — широкая актерская. Педагоги — прославлен­ные, любимые с детства мхатовцы: Петкер, Кторов, Андровская. Только на третьем курсе определились преимущест­венные интересы: Эмиль Радов, например, пошел в «разговорники», Гелена Великанова — в певицы. У студии был единственный выпуск. Может быть, ее за­крыли правильно, может, она в общем не оправдала себя, но Великановой студия дала многое. Она никогда не была вульгарной на сцене — даже в далеко не лучшие свои вре­мена. Например, она всегда много читала, много бывала в театре, особенно на спектаклях, о которых спорили, сле­дила за политикой и за поэзией.

Сколько лет назад это было? Может быть, по истории эстрады, по точным датам картина получится несколько иная, но неискушенному зрителю до сих пор вспоминается так: в один прекрасный день вдруг, враз откуда ни возь­мись, вышли на сцены несколько одинаковых певиц и за­пели одинаковые песни. Смотреть на них было очень прият­но, и голоса и песенки, кажется, были милые, душев­ные, с «юморком» или «грустинкой» — такие в то время появились выражения, специально изобретенные для ис­полнительниц лирических песен, ибо не позволяли они себе ни юмора, ни грусти — только «юморок» и «грустинку». Ничего настоящего, все в одну десятую натуральной вели­чины, все слегка... Так представлялись и законы жанра, такими считались и запросы публики.

Великанова появилась на эстраде примерно в эти вре­мена, чуть позже одних девочек в капроне, чуть раньше некоторых других, таких же. Ничем она не отличалась, увы! И если какую-то песню она не пела, а ее «близнец-сопер­ница» пела, то это почти всегда было делом случая — впол­не могло получиться и наоборот. Я держу в руках билет в ЦДРИ на творческий вечер Великановой. Вторник, 8 июня 1954 года. Два отделения. Четыре года работы за плечами... «Девушка Мари», «Колхозная плясовая», «Фотограф в зоопарке» — какая пестрота, какая всеядность.

Способности были. Актриса еще не родилась. Выбирала песенки, как выбирают ткани — модного рисунка. Если попадались талантливые, тем лучше. Но обязательным ус­ловием это не выдвигалось. Была бы новенькая, миленькая, эстрадненькая. Огромные буквы на афишах. Поездки, кон­церты, овации. Была слава, но актрисы еще не было. В ис­кусстве сколько угодно легких путей. Великанова выбрала труднейший. Я не знаю, насколько возможно здесь гово­рить о волевом решении, о сознательном «Рубикон перей­ден!» Скорее всего, изменения копились незаметно, под­спудно.

Актриса была умнее своего репертуара, и это становилось все заметнее. Она еще пела пресловутую «Тишину», ее еще дружно поносила критика, а в голосе была подлинная страсть и глубина, отчего песня по контрасту делалась еще нелепее. Настоящее чувство неуместно в ненастоящих ве­щах, и Великанова заметалась. Началось тяжелое, долгое молчание. Она мало работала — невероятный для нее факт! Не появлялась на хороших площадках. В Москве не зву­чало больше ее имя. Поскольку не выступать было нельзя, выступала, ездила. «Тишину»! — скандировал зал. «Ланды­ши!» — и шквал аплодисментов. В искусстве сколько угодно легких путей...

Почти целиком ушла на радио, в детские передачи — неблагодарная область, трудно-филигранная отделка, тыся­чи оттенков, поиски новой выразительности,— а известности это не принесет... Не принесет? Вот и прекрасно! Великано­ва спела сотни детских песен. Она «задавала» их себе, «приговорила» себя к ним, как приговорила к молчанию на «взрослой» эстраде. В ней шла огромная внутренняя работа, словно сжима­лась тугая пружина, чтобы враз распрямиться, зазвенеть. Никто еще не знал, что Великанова начала готовить новую программу. Совсем новую. Она приходила то к Одному ком­позитору, то к другому. «Ты не читал новые стихи в «Юно­сти»? Видел вчерашнюю «Литературку»? Ничего там тебе не запомнилось такого?..» И если получала отрицательный ответ, доставала стихи из сумочки: «Давай я тебе прочту!» Теперь она часто звонила знакомым переводчикам, подру­жилась с молодыми актерами из театра на Таганке.

Она хотела доказать, что еще певица, а доказала, что уже совсем другая певица.

...Она объявляет название песни сама. Пожалуй, это на­иболее опасное место в любом концерте. Дар слова — это другой дар, а многие исполнители считают — «чего там!» И «разоблачают» себя, то заигрывая с публикой, то вдруг беря ее «на обаяние», то перебарщивая по линии чувстви­тельности. Великанова говорить умеет. Кратко и серьезно объявляет песню. Есенинский «Клен». Легко представить себе озорной, распевный, разудалый вариант «Клена». Тем более что и указаны автором четкие приметы: дружеская попойка, возвращение с нее нетвердыми ногами, эх-ма, жизнь веселая! И когда герой, «одуревши в доску, как жену чужую, обнимал березку!» — легко вообразить в исполнении и лихость и хвастливую удаль: вот я, мол, каков!

Великанова неожиданно переставляет акценты. У нее в песне нет молодого гуляки и повесы; вероятно, строфа: «И себе казался я таким же кленом, только не опавшим, а вовсю зеленым» — насторожила ее. «Казался... вовсю зе­леным» — так она прочла. Зелень и юность — только вос­поминания, бесшабашность — дань этим воспоминаниям. А глубже — грусть. Многое миновало, научился защитной иронии, и над собой почему не поиронизировать!..

Следующая песня — и все наоборот!, «Калина красная» — ведь слеза прошибает, как вдумаешься в ситуацию. Из гор­дости, из глупой размолвки на глазах ломаются две судьбы. А неунывающая девчонка (из пригородных) от несчастной любви умирать совершенно не собирается. «Так, значит, он хорош, а я не стоила»,— произносит она с такой ухмылоч­кой, что без труда читается: «Много вас таких, давай про­валивай!» Вначале слушатель сопротивляется, не желая расставаться со сложившимся представлением, но певица сильнее. В лучшем случае теперь в душе слушателя будут жить обе эти противоположные версии. В худшем — ему придется забыть свою навек и покориться великановской...

Необычайно сильное впечатление производит «Песня». Ее на слова Марины Цветаевой написали специально для Гелены Великановой два молодых актера Московского теат­ра на Таганке — Васильев и Хмельницкий. Зал замирает при первых звуках. Для Великановой на ее сегодняшнем этапе главное: текст. А здесь текст, если можно этим сухим словом обозначить самое поэзию, великолепен:

Вчера еще в ногах лежал,
Равнял с великою державою.
Враз обе рученьки разжал
Жизнь выпала копейкой ржавою.

Знаете, тактично, вдумчиво донести такие строки — только донести, не предлагая даже какой-то особенной, ори­гинальной трактовки, и зритель уже поклонится тебе. Вели-канова мужественно идет на это. Она как бы сдерживает себя, отстраняется — она рассказывает о боли, не прибегая к натурализму. Это целомудренно. Страшная мука, которой полны сами слова, прорывается в песне лишь однажды:

«Мой милый, что тебе я сделала?» Здесь певица позволяет себе нечто удивительное. «Мой милый»... Второй слог отде­лен от первого, как кажется, невероятной высотой (на са­мом деле в нотах небольшой интервал). Это певица коротко кричит его тонюсеньким голосом — некрасиво, неблагородно, не округло... Это как писк птахи, что замерзнет в сле­дующий миг. Коротенький, жалобный, некрасивый крик унесете вы с собой, и он долго будет стоять в ушах...

Журнал Советский цирк. Март 1967 г.

оставить комментарий

 

НОВОЕ НА ФОРУМЕ


 


© Ruscircus.ru, 2004-2013. При перепечатки текстов и фотографий, либо цитировании материалов гиперссылка на сайт www.ruscircus.ru обязательна.      Яндекс цитирования