Открытие обязательно состоится
При всей моей увлеченности и песнями Гелены Великановой и ею лично постараюсь все же не забывать, что о ее творчестве вполне может быть несколько мнений.
Разных. Сама актриса относится к этому спокойно, анализирует причины собственного успеха или неуспеха с беспристрастностью арбитра. (Никаких попыток свалить неудачу на публику, на аккомпаниатора, на погоду — она отвечает за все).
— На эстраде не скроешься. Придите на сольный концерт певца и в конце второго отделения точно будете знать, что он за человек.
Великанова сказала это как бы между прочим, но тут она вся: ее трезвый ум, ее жестковатая требовательность, ее нежелание снисходить к слабостям. Трудоспособность и самодисциплина у артистки огромные. Репетициями она доводит себя до изнеможения. Некоторые музыканты отказываются с ней работать. Она могла бы повторить тяжкие, как капли пота на лбу, слова великого Федотова: «Поработаешь раз со сто, так и будет просто».
Судьба не слишком баловала ее, хотя и жаловаться как будто не на что, всегда была работа, а категорий «везет — не везет» она не признает вовсе. И все же — везло ли ей? Юность выпала тяжелая, голодная, сиротская — не в каком-нибудь там переносном смысле, а в прямом и беспощадном. Студия, которая открылась в 1947 году в Москве, была, конечно, и соблазном и риском одновременно: Гелена любила самодеятельность, особенно художественное чтение, но решить, что именно это — дело всей жизни?..
Три года учебы в студии. Подготовка не специфически эстрадная — широкая актерская. Педагоги — прославленные, любимые с детства мхатовцы: Петкер, Кторов, Андровская. Только на третьем курсе определились преимущественные интересы: Эмиль Радов, например, пошел в «разговорники», Гелена Великанова — в певицы. У студии был единственный выпуск. Может быть, ее закрыли правильно, может, она в общем не оправдала себя, но Великановой студия дала многое. Она никогда не была вульгарной на сцене — даже в далеко не лучшие свои времена. Например, она всегда много читала, много бывала в театре, особенно на спектаклях, о которых спорили, следила за политикой и за поэзией.
Сколько лет назад это было? Может быть, по истории эстрады, по точным датам картина получится несколько иная, но неискушенному зрителю до сих пор вспоминается так: в один прекрасный день вдруг, враз откуда ни возьмись, вышли на сцены несколько одинаковых певиц и запели одинаковые песни. Смотреть на них было очень приятно, и голоса и песенки, кажется, были милые, душевные, с «юморком» или «грустинкой» — такие в то время появились выражения, специально изобретенные для исполнительниц лирических песен, ибо не позволяли они себе ни юмора, ни грусти — только «юморок» и «грустинку». Ничего настоящего, все в одну десятую натуральной величины, все слегка... Так представлялись и законы жанра, такими считались и запросы публики.
Великанова появилась на эстраде примерно в эти времена, чуть позже одних девочек в капроне, чуть раньше некоторых других, таких же. Ничем она не отличалась, увы! И если какую-то песню она не пела, а ее «близнец-соперница» пела, то это почти всегда было делом случая — вполне могло получиться и наоборот. Я держу в руках билет в ЦДРИ на творческий вечер Великановой. Вторник, 8 июня 1954 года. Два отделения. Четыре года работы за плечами... «Девушка Мари», «Колхозная плясовая», «Фотограф в зоопарке» — какая пестрота, какая всеядность.
Способности были. Актриса еще не родилась. Выбирала песенки, как выбирают ткани — модного рисунка. Если попадались талантливые, тем лучше. Но обязательным условием это не выдвигалось. Была бы новенькая, миленькая, эстрадненькая. Огромные буквы на афишах. Поездки, концерты, овации. Была слава, но актрисы еще не было. В искусстве сколько угодно легких путей. Великанова выбрала труднейший. Я не знаю, насколько возможно здесь говорить о волевом решении, о сознательном «Рубикон перейден!» Скорее всего, изменения копились незаметно, подспудно.
Актриса была умнее своего репертуара, и это становилось все заметнее. Она еще пела пресловутую «Тишину», ее еще дружно поносила критика, а в голосе была подлинная страсть и глубина, отчего песня по контрасту делалась еще нелепее. Настоящее чувство неуместно в ненастоящих вещах, и Великанова заметалась. Началось тяжелое, долгое молчание. Она мало работала — невероятный для нее факт! Не появлялась на хороших площадках. В Москве не звучало больше ее имя. Поскольку не выступать было нельзя, выступала, ездила. «Тишину»! — скандировал зал. «Ландыши!» — и шквал аплодисментов. В искусстве сколько угодно легких путей...
Почти целиком ушла на радио, в детские передачи — неблагодарная область, трудно-филигранная отделка, тысячи оттенков, поиски новой выразительности,— а известности это не принесет... Не принесет? Вот и прекрасно! Великанова спела сотни детских песен. Она «задавала» их себе, «приговорила» себя к ним, как приговорила к молчанию на «взрослой» эстраде. В ней шла огромная внутренняя работа, словно сжималась тугая пружина, чтобы враз распрямиться, зазвенеть. Никто еще не знал, что Великанова начала готовить новую программу. Совсем новую. Она приходила то к Одному композитору, то к другому. «Ты не читал новые стихи в «Юности»? Видел вчерашнюю «Литературку»? Ничего там тебе не запомнилось такого?..» И если получала отрицательный ответ, доставала стихи из сумочки: «Давай я тебе прочту!» Теперь она часто звонила знакомым переводчикам, подружилась с молодыми актерами из театра на Таганке.
Она хотела доказать, что еще певица, а доказала, что уже совсем другая певица.
...Она объявляет название песни сама. Пожалуй, это наиболее опасное место в любом концерте. Дар слова — это другой дар, а многие исполнители считают — «чего там!» И «разоблачают» себя, то заигрывая с публикой, то вдруг беря ее «на обаяние», то перебарщивая по линии чувствительности. Великанова говорить умеет. Кратко и серьезно объявляет песню. Есенинский «Клен». Легко представить себе озорной, распевный, разудалый вариант «Клена». Тем более что и указаны автором четкие приметы: дружеская попойка, возвращение с нее нетвердыми ногами, эх-ма, жизнь веселая! И когда герой, «одуревши в доску, как жену чужую, обнимал березку!» — легко вообразить в исполнении и лихость и хвастливую удаль: вот я, мол, каков!
Великанова неожиданно переставляет акценты. У нее в песне нет молодого гуляки и повесы; вероятно, строфа: «И себе казался я таким же кленом, только не опавшим, а вовсю зеленым» — насторожила ее. «Казался... вовсю зеленым» — так она прочла. Зелень и юность — только воспоминания, бесшабашность — дань этим воспоминаниям. А глубже — грусть. Многое миновало, научился защитной иронии, и над собой почему не поиронизировать!..
Следующая песня — и все наоборот!, «Калина красная» — ведь слеза прошибает, как вдумаешься в ситуацию. Из гордости, из глупой размолвки на глазах ломаются две судьбы. А неунывающая девчонка (из пригородных) от несчастной любви умирать совершенно не собирается. «Так, значит, он хорош, а я не стоила»,— произносит она с такой ухмылочкой, что без труда читается: «Много вас таких, давай проваливай!» Вначале слушатель сопротивляется, не желая расставаться со сложившимся представлением, но певица сильнее. В лучшем случае теперь в душе слушателя будут жить обе эти противоположные версии. В худшем — ему придется забыть свою навек и покориться великановской...
Необычайно сильное впечатление производит «Песня». Ее на слова Марины Цветаевой написали специально для Гелены Великановой два молодых актера Московского театра на Таганке — Васильев и Хмельницкий. Зал замирает при первых звуках. Для Великановой на ее сегодняшнем этапе главное: текст. А здесь текст, если можно этим сухим словом обозначить самое поэзию, великолепен:
Вчера еще в ногах лежал,
Равнял с великою державою.
Враз обе рученьки разжал
Жизнь выпала копейкой ржавою.
Знаете, тактично, вдумчиво донести такие строки — только донести, не предлагая даже какой-то особенной, оригинальной трактовки, и зритель уже поклонится тебе. Вели-канова мужественно идет на это. Она как бы сдерживает себя, отстраняется — она рассказывает о боли, не прибегая к натурализму. Это целомудренно. Страшная мука, которой полны сами слова, прорывается в песне лишь однажды:
«Мой милый, что тебе я сделала?» Здесь певица позволяет себе нечто удивительное. «Мой милый»... Второй слог отделен от первого, как кажется, невероятной высотой (на самом деле в нотах небольшой интервал). Это певица коротко кричит его тонюсеньким голосом — некрасиво, неблагородно, не округло... Это как писк птахи, что замерзнет в следующий миг. Коротенький, жалобный, некрасивый крик унесете вы с собой, и он долго будет стоять в ушах...
Журнал Советский цирк. Март 1967 г.
оставить комментарий