Стихи о цирке. Гомер. Одиссея

Песнь четвертая.

Телемах и Писистрат, прибыв в Лакедемон, вступают во дворец Менелая, который празднуя свадьбу сына и дочери, приглашает их на семейственный пир свой.

"Шумно пируя в богато украшенных царских палатах,
Сродники все и друзья Менелая, великого славой,
Полны веселья были; на лире певец вдохновенный
Громко звучал перед ними, и два прыгуна, соглашая
С звонкою лирой прыжки, посреди их проворно скакали."

Песнь восьмая.

Алкиной, предложив собравшимся на площади гражданам устроить отправление Одиссея в его отечество, приглашает вельмож и людей корабельных к себе на обед. Пение Демодока во время пира. Потом игры: бег, бросание диска, борьба, кулачный бой. Пляска, во время которой Демодок поет об Арее и Афродите. За вечерней трапезой Демодок поет о коне деревянном и подвигах вождей ахейских.

Алкиной:

"Мы, я скажу, ни в кулачном бою, ни в борьбе не отличны;
Быстры ногами зато несказанно и первые в море;
Любим обеды роскошные, пение, музыку, пляску,
Свежесть одежд, сладострастные бани и мягкое ложе.
Но пригласите сюда плясунов феакийских; зову я
Самых искусных, чтоб гость наш, увидя их, мог, возвратяся
В дом свой, там всем рассказать, как других мы людей превосходим
В плаванье по морю, в беге проворном, и в пляске, и в пенье.
Пусть принесут Демодоку его звонкогласную лиру;
Где-нибудь в наших пространных палатах ее он оставил".
Так Алкиной говорил…
Место для пляски угладили, поприще сделали шире.
Той порой из дворца возвратился глашатай и лиру
Подал певцу: пред собранье он выступил; справа и слева
Стали цветущие юноши, в легкой искусные пляске.
Топали в меру ногами под песню они; с наслажденьем
Легкость сверкающих ног замечал Одиссей и двивился.
Лирой гремя сладкозвучною, пел Демодок вдохновенный
Песнь о прекраснокудрявой Киприде и боге Арее:

М.Ю.Лермонтов 1836

УМИРАЮЩИЙ ГЛАДИАТОР

Ликует буйный Рим… торжественно гремит
Рукоплесканьями широкая арена:
А он - пронзенный в грудь, - безмолвно он лежит,
Во прахе и крови скользят его колена…
И молит жалости напрасно мутный взор:
Надменный временщик и льстец его сенатор
Венчают похвалой победу и позор…
Что знатным и толпе сраженный гладиатор?
Он презрен и забыт… освистанный актер.


И кровь его течет - последние мгновенья
Мелькают, близок час… Вот луч воображенья
Сверкнул в его душе… Пред ним шумит Дунай…
И родина цветет… свободной жизни край;
Он видит круг семьи, оставленный для брани
, Отца, простершего немеющие длани,
Зовущего к себе опору дряхлых дней…
Детей играющих - возлюбленных детей.
Все ждут его назад с добычею и славой…
Напрасно жалкий раб, - он пал, как зверь лесной,
Бесчувственной толпы минутною забавой…
Прости, развратный Рим, - прости о край родной…
Не так ли ты, о европейский мир,
Когда-то пламенных мечтателей кумир,
К могиле клонишься бесславной головою,
Измученный в борьбе сомнений и страстей,
Без веры, без надежд - игралище детей,
Осмеянный ликующей толпою!
И пред кончиною ты взоры обратил
С глубоким вздохом сожаленья
На юность светлую, исполненную сил,
Которую давно для язвы просвещенья,
Для гордой роскоши беспечно ты забыл:
Стараясь заглушить последние страданья,
Ты жадно слушаешь и песни старины,
И рыцарских времен волшебные преданья -
Насмешливых льстецов несбыточные сны.

А.А.Фет (Ленинград, Советский писатель, 1959) с.236

ДАКИ

Вблизи семи холмов, где так невыразимо
Воздушен на заре вечерний очерк Рима
И светел Апеннин белеющих туман,
У сонного Петра почиет Ватикан,
Там боги и цари толпою обнаженной,
Создания руки, резцом вооруженной,
Готовы на пиры, на негу иль на брань,
Из цезарских палат, из храмов и из бань
Стеклись безмолвные, торжественные лики,
На древние ступя, как прежде, мозаики,
В которых на конях Нептуновых Тритон
Чернеет, ликами Химеры, окружен.
Там я в одной из зал, на мраморах, у входа,
Знакомые черты могучего народа
Приветствовал не раз. Нельзя их не узнать:
Все та же на челе безмолвия печать,
И брови грозные, сокрытых сил примета,
И на устах вопрос, - и нет ему ответа.
То даки пленные; их странная судьба -
Одна безмолвная и грозная борьба.
Вперя на мрамор взор, исполненный вниманья,
Я в сердце повторял родимые названья
И мрамору шептал: "Суровый славянин,
Среди тебе чужих зачем ты здесь один?
Поверь, ни женщина, ни раб, ни император
Не пощадят того, кто пал как гладиатор.
По мненью суетных, безжалостных гуляк,
Бойцом потешным быть родится дикий дак,
И, чуждые для них поддерживая троны,
Славяне составлять лишь годны легионы.
Пускай в развалинах умолкнет Колизей,
Чрез длинный ряд веков, в глазах иных судей,
Куда бы в бой его ни бросила судьбина,
Когда потомок твой, весь в ранах и в крови,
К тому, кого он спас, могучие свои
Протянет руки вновь, прося рукопожатья,
Опять со всех сторон подымутся проклятья
И с подлым хохотом гетера закричит:
"Кончай! Кончай его! - он дышит, он хрипит;
Довольно сила рук, безмолвие страданий
Невольных вызвали у нас рукоплесканий!
(Как эти варвары умеют умирать!)
Пойдемте! Кончено! Придется долго ждать
Борьбы таких бойцов иль ярой львиной драки,
Пойдемте! Что смотреть, как цепенеют даки!"

Волошин Максимилиан (Избранное: Стихотворения, воспоминания, переписка. Минск, Маст. Лiт., 1993,. с.18)

В ЦИРКЕ

Андрею Белому

Клоун в огненном кольце.
Хохот мерзкий, как проказа.
И на гипсовом лице
Два горящих болью глаза.

Лязг оркестра, свист и стук.
Точно каждый озабочен
Заглушить позорный звук
Мокро хлещущих пощечин.

Как огонь подвижный круг.
Люди - звери, люди - гады,
Как стоглазый, злой паук,
Заплетают в кольца взгляды.

Все крикливо, все пестро…
Мне б хотелось вызвать снова
Образ бледного, больного,
Грациозного Пьеро.

В лунном свете с мандолиной
Он поет в своем окне
Песню страсти лебединой
Коломбине и луне.

Хохот мерзкий, как проказа:
Клоун в огненном кольце.
И на гипсовом лице
Два горящих болью глаза.

к теме "Эквилибр на проволоке"

Анна Ахматова 1911г.

Меня покинул в новолунье
Мой друг любимый. Ну так что ж!
Шутил: "Канатная плясунья!
Как ты до мая доживешь?"

Ему ответила, как брату,
Я не ревнуя, не ропща,
Но не заменит мне утрату
Четыре новые плаща.

Пусть страшен путь мой, пусть опасен,
Еще страшнее путь тоски...
Как мой китайский зонтик красен,
Натерты мелом башмачки!

Оркестр веселое играет,
И улыбаются уста.
Но сердце знает, сердце знает,
Что ложа пятая пуста.