Необыкновенный клоун
Счастливую жизнь вели обитатели необыкновенного города. Каждый свободно развивал свои природные наклонности; и если обезьяна, например, преуспевала в мотоспорте, то бегемот тяготел к наукам и даже преподавал в местной школе. Слон увлекался футболом, осел слыл художником.
Но главное, всех без исключения отличали искренность, чистота нравов и уважение к звериной и человечьей личности. Из людей, впрочем, им был знаком только Владимир Григорьевич Дуров.
Но однажды в город приехал еще человек...
Авторы сценария фильма «Необыкновенный город» Н. Эрдман и Н. Зиновьев отпустили щедрую дозу «яда» для характеристики этого героя. Всеми неправдами утвердившись среди доброго зверья на теплой должности «градоначальника», человек по фамилии Облапошкин начал лихорадочно перетаскивать туда свой духовный скарб: искусство «модерн», от которого звери дружно падают в обморок, традиционное «с тебя причитается», к сожалению, имеющее хождение среди людей известного сорта, винный погребок в книжном шкафу (коньяк в нем забаррикадирован книгами современных писателей),
Простодушное зверье сбито с толку непонятной человечьей привычкой использовать казенную машину в личных целях, попытками давать «на чай». Правда, оберегая собственное достоинство, кенгуру-почтальон вынуждена за чаевые ударить «градоначальника». Ко всему прочему Облапошкин обнаруживает поразительную готовность уничтожать все, что выходит за рамки его понимания.
Этот фильм, полный неожиданностей, юмора и гротеска, снимался киностудией им, М. Горького в Подмосковье, на станции Планерная.
Как две змейки, поблескивая, выползают из леса рельсы, опоясывают поляну, замирают у вокзала. Вокзал... Его строил жизнерадостный зодчий. Влюбленно возводил ажурные стены, легко, точно фехтуя, врезал в небо острый шпиль. Краски выбирал голубовато-белые, солнечные.
Открываются двери вокзала в невиданный город. Режиссеру, снимающему фильм, заслуженному деятелю искусств РСФСР Виктору Владиславовичу Эйсымонту не понадобится и трех минут, чтобы объехать весь город на «москвиче».
Нам повезло: день выдался ясный. Съемочный коллектив столпился у кинокамеры.
— Мотор! — командует режиссер.
Стрекот камеры перекрывает нетерпеливые отдаленные крики птиц и зверей. Здесь, в окрестностях Планерной, оборудован настоящий филиал зоопарка. Среди берез мелькает легкая, тонконогая зебра — подмосковный белоствольный лес удивительно «к лицу» ей. В маленьком озере плавают лебеди. Голуби густой белой тучей взмывают в синеву. В ожидании своего выступления перед объективом пригорюнился красавец пинчер по имени Чарли. Его черная с подпалиной голова покоится на вытянутых лапах. Поперек тела — белая повязка с красным крестом, у пинчера ответственная роль сотрудника «Скорой помощи».
Животные-актеры, в основном воспитанники В. Г. Дурова, «народ», привыкший к арене, но нередко, строптивый или робкий перед кинокамерой. (В фильм включены также номера дрессировщиков В. Ольховиковой, Н. Ермакова, А. Корнилова и В. Варякоене, подготовленные ими в цирке.)
Случилось так, что среди дрессированных зверей не нашлось подходящей кандидатуры на роль зайца. Этот герой путешествует по местной железной дороге как обычно — «зайцем». «Актеру» предстояло сделать немало сложных трюков. Исполнителя пришлось подыскивать из «простых смертных», не профессионалов. Десятки претендентов, питомцев здешней зообазы, «проэкзаменовал» дрессировщик, прежде чем остановить свой выбор на кролике Алексее.
Сейчас эти кадры уже отсняты. Блестяще сыгранная кинороль стала пробным камнем одаренности животного и началом артистической биографии: Алексея включили в труппу цирка.
...Зверь на киносъемках — это поток неожиданностей. Непременны уступки необычному актеру, где-то недооценки или переоценки его возможностей, переработка сценария. И всегда труд более ответственный и напряженный, чем с актерами-людьми.
Съемочный коллектив — режиссеры, операторы, актеры, сотрудники цирка — находился на Планерной чуть ли не круглосуточно. Жильем служили школа, парикмахерская, ателье бутафорского города.
Снимаются будни города. Вот специализированные магазины: «Мед», «Мясо», «Сено», «Рыба»...
В первый резво вбегает малыш-медвежонок, в мясной по очереди входят собаки в легких летних одеждах. Из магазина «Сено» степенно выплывает пони с тюком сена на спине. Вслед за ним — козел, груженный капустой и арбузами. Из рыбного спешит с покупками пеликан. Шагает по тротуару. Тяжко виснет на шее сетка с рыбешкой. И вдруг...
Прямо перед объективом неожиданно он импровизирует, «выдает» экспромт — торжествующий танец изобилия. Медленно кружится. Ритмично и плавно взмахивает роскошными крыльями, высоко поднимая гордую большеклювую голову на тонкой шее. Танец изобилия! Находка, достойная актера-человека!
Щедрая награда постановщикам. Вообще «дивертисменты», не предусмотренные сценарием, не редкость на этих необычных киносъемках.
Типичный кинопарадокс: исполнителю отрицательной роли надо порой обладать мужеством, присущим характеру самому героическому.
Борис Кузьмич Новиков («градоначальник» Облапошкин) должен близко общаться с представителями фауны разных широт, собранными в необыкновенном городе. Он приходит в парикмахерскую, и его берет в обработку... слон, вооруженный бритвой. Является впервые на службу — трепетный, начищенный до блеска, в предвкушении знакомства со своей будущей секретаршей Машенькой. А его встречает... шимпанзе с бесконечно поэтическим именем — Машенька.
Конечно, Владимир Григорьевич Дуров и его помощники прилагают максимум усилий, чтобы обеспечить безопасность работы актера среди зверей, но все же...
—В финале мой герой увольняется (по собственному желанию) и убегает из города без оглядки, — рассказывает Б. К. Новиков. — Его по пятам преследуют самые быстроногие горожане — бульдоги. Эти кадры
уже отсняты. Укусы на ногах почти зажили...
—Ваш герой сумел-таки вызвать ненависть среди горожан?
—Самую лютую!
—Значит, удалось?
— Боюсь, что да... Дело в том, что звери — очень цельные натуры. Не умеют ненавидеть вполовину. Но, право, не думайте обо мне как о мученике! Я хоть порой и испытываю страх перед зверем, работой своей все же удовлетворен. Хочется скорее увидеть фильм готовым. И потом здесь, на съемках, я впервые познакомился с адским (другого слова и не придумаю) трудом дрессировщика. Понаблюдайте за тем, как работает Дуров.
—Новиков! — громыхнуло над лесом.
—Это режиссер… меня. — Борис Кузьмич из обаятельного, чуть насмешливого и тонкого собеседника, артиста Новикова превращается
в хама и глупца Облапошкина, с навсегда застывшей на лице презрительной обидой на этот свет. Мы желаем ему удачи и мужества. Перед объективом артиста ждет партнер — косолапый и бурый, с добродушной физиономией, знающий свои силы и себе цену зверь.
Необычайно бодрый и подвижный Владимир Григорьевич Дуров руководит съемками наравне с главным режиссером В. В. Эйсымонтом. Отснята сцена с медведем. Умолкла кинокамера. Владимир Григорьевич исчезает из поля зрения.
Приходится отправляться на его поиски.
—Дуров? — переспрашивает встречный озабоченный человек, оператор Д. Суренский. Он не отрывает взгляда от темной тучки, повисшей над лесом. За тучкой — солнце.
—Дуров? — вздохнув, отрывается оператор от своего занятия. — Владимира Григорьевича можно отыскать... — его рассеянный взгляд становится теплее. Широким, но, увы, неопределенным жестом он обводит окрестности.
Мы нашли Владимира Григорьевича беседующим с бегемотом. Да-да, это была беседа, вполне дружеская, в меру назидательная. Бегемот умиротворенно прикрывал глаза под ласковыми руками, слегка двигал челюстью — у него получалось что-то вроде полуулыбки.
—Теперь он почти оправился от потрясения, — начинает Владимир Григорьевич, — А совсем еще недавно был так травмирован, что я всерьез опасался за его здоровье.
И мы выслушиваем удивительную историю, происшедшую с бегемотом на киносъемках.
Часть кадров, в том числе «куски» с бегемотом — «школьным учителем», снималась в Риге. «Актер» до этого ни разу не снимался в кино. С трудом удалось приучить его к свету. К шуму аппаратуры он так и не смог привыкнуть, и съемки пришлось сопровождать музыкой. Но вышло так, что в разгар работы дрессировщика срочно вызвали в Одессу. Бегемот был передан на попечение помощников Дурова. Тот строго наказал: до возвращения не снимать «учителя». Но помощники пренебрегли этими указаниями.
Заметим в скобках, что бегемот терпеть не может насилия. По-видимому, он сразу — чувствительнейшая натура! — почувствовал недостаточно ласковые, холодноватые, непривычные руки, которые пытались заставить его «играть». И когда затрещал киноаппарат (на беду оператор забыл «перестраховаться» музыкой), бегемот покинул кафедру, пересек арену, одним движением взломал первую, другим — вторую, третьим — последнюю двери здания. Без особых усилий одолел железные ворота.
Жители Риги и не подозревали, что необычный и разгневанный прохожий, появившийся на улице среди бела дня, всего лишь «школьный учитель» из другого, необыкновенного городка.
—Потом, — заканчивает Дуров свой рассказ, — он еще долго не хотел сниматься. И я приехал, и музыка исправно сопровождала съемки, — бегемот не мог оправиться от потрясения. Пришлось снова много работать с ним.
—И что же? Чем кончилось?
—Попросите оператора, он покажет вам кадры.
...Из-за тучки выплывает солнце, расправляет, выпрастывает лучи — один за другим. Мы прощаемся с капризной «творческой индивидуальностью» и идем к съемочной площадке.
Владимир Григорьевич шагает размашисто, быстро. И кажется — он намерен появиться на съемочной площадке раньше, чем небесное светило окончательно выберется из-за тучки. Он торопится, чтобы быть во всеоружии, чтобы команда режиссера, слышная всему городку: «Внимание! Мотор!» — грянула в самую нужную минуту.
Л. Белая
Воспоминания клоуна
Польский клоун Эдвард Манк, известный широкой публике по выступлениям в номере «Дин-Дон», написал книгу воспоминаний. Несколько отрывков из нее мы предлагаем вниманию читателей.
Геркулес на арене
Однажды во время представления выступал силач Брейтбарт, перекусывавший десятирублевые монеты. Вдруг сидяший в ложе известный в Варшаве врач-стоматолог крикнул на весь зал:
—Чепуха! Это невозможно.
На следующий день силач явился в его кабинет в обществе представителей газет и адвоката. Пока удивленный и напуганный врач приходил в себя, атлет удобно уселся в зубоврачебном кресле, раскрыл рот и, показывая на один из зубов, сказал:
—Рвите!
—Но это же совершенно здоровый зуб, и вообще, что все это значит?
—Рвите, — грозно оборвал его Брейтбарт. — Я плачу, я требую.
Испуганный врач взял самые мощные щипцы, рванул раз, второй, третий — ничего. Вдруг силач стиснул зубы, что-то хрустнуло, и перекусанные надвое клещи упали на пол.
—Берете назад свои обвинения? — спросил Брейтбарт.
—Беру, — пролепетал побледневший врач.
—Никогда в другой раз не кричите, что это чепуха, — сказал атлет, очаровательно улыбнулся и вышел...
Борьба
Мой отец часто вспоминал большие турниры борцов в русских цирках в начале нашего столетия. Русские, как никто, любили борьбу и сходили с ума от радости, когда на манеже под звуки «Марша гладиаторов» выступали: великан Заикин, прославленный чемпион мира Поддубный, открытый некогда среди портовых грузчиков, комичный «Дядя Пуд» — колосс с мощным животом, которым он придавил не одного чемпиона, и, наконец сильный, как тур, Богатырев и кроткий, медлительный Крылов — борец с добродушным лицом.
Такие матчи длились много недель и изобиловали неожиданностями. Отец вспоминал, как однажды, подговоренный знакомыми, на арену вылез сильно напуганный священник, закатал рукава сутаны и крепко обхватил своего противника — известного американского борца, черного как смоль негра. Публика посмеивалась над священником, но на арене произошло удивительное событие: не выпуская противника из железных объятий, он поднял, его вверх и уложил на ковер.
Клоунада
У моего отца несколько лет подряд был партнером способный клоун Янош, имевший одну слабость — любил выпить. Однажды отец вышел на арену, сделал несколько комических антре и повернулся в сторону, откуда должен был выйти Янош. Но его не было. Директор рвал на себе волосы, униформисты носились как сумасшедшие, наездники, вскочив на коней, мчались в ближайшие пивные. Отец разрывался на части, чтобы протянуть выступление... Наконец оказалось, что виновник всех хлопот беспечно спит в клетке, полной львов. Грозные звери ворчали, опекая его, но, как только служители попытались его оттуда освободить, началась суматоха. Цирк гудел от рычания разъяренных львов. Служители отгоняли их шестами, а нисколько не смущенный Янош беспечно бормотал:
— Я сюда еще вернусь, мои голубки, только поздороваюсь с публикой и вернусь...
Перевел с польского А. Ирхин
Журнал "Советский цирк" Декабрь 1962г.