B память о Ю.А. Дмитриеве. В.Н. Максимов

Воспоминания o Юрии Арсеньевиче Дмитриеве я не один год носил c собой, мне было тепло c ним, и живость воспоминаний снижала чувство вины за долго не исполняемое намерение мысленное записать.

Аристократизм – первое, долговременное и наиболее сильное впечатление o Юрии Арсеньевиче – реальном человеке и образе вспоминаемом.

Юрий Арсеньевич был аристократичен и как председательствующий на заседаниях Ученого совета, и в индивидуальных выступлениях, в коих столь часто останавливался на своем любимом предмете исследования – цирке – неизменно настаивая на народном характере этого особого искусства.

Говорил Юрий Арсеньевич, как правило, полными фразами, не подгоняя веками сложившийся строй русского языка под общий темп старающейся обогнать само время жизни. B его речи, как и в мерности движений, проявлялась какая-то принципиальная капитальность. То было впечатление, подозреваю, не только мною переживаемое, но лежащее в основе общего уважительного отношения к Юрию Арсеньевичу, проявляемого со стороны разных людей в разных обстоятельствах, что доводилось мне наблюдать неоднократно. И не только в стенах Института, но и в цирке. O чем позже.

Мой собственный пиетет к Юрию Арсеньевичу был изначально неизмеримо высок, потому как доводился он отцом тому самому Владимиру Юрьевичу Дмитриеву, который, будучи зам. руководителя Госфильмофонда, в кругу матерых киноклубников (я был из их числа) имел статус волшебника, притом доброго и доброжелательного волшебника. Внешнее сходство отца и сына придавало особую убедительность правильности такого моего, родового, подхода.

Теперь o цирке на проспекте Вернадского, где я тоже не однажды слышал неспешную речь Юрия Арсеньевича Дмитриева, произносимую в дни особо значимых цирковых премьер, и мог наблюдать трепетное отношение к «своему» профессору со стороны артистов и создателей цирковых программ. В этом сюжете, однако, главным для меня было то, что сам я, с двойным интересом внимая выступавшему, опасался при том попасться ему на глаза.

Причина была уважительная.

B 1980 году после нескольких лет напряженного ожидания места во ВНИИ искусствознания, аспирантуру которого я окончил, наконец-то, я оказался в его стенах в статусе Ученого секретаря вновь созданного Сектора народной художественной культуры. O максимальной моей включенности в работу могли

свидетельствовать ее результаты. Но потребовалось еще и соблюдение форм поведения. Дело в том, что Евгений Тимофеевич Милаев, возглавлявший тогда Московский цирк на Ленинских горах, пригласил нас c супругой в качестве режиссеров (которыми мы по профессии и являлись) в спектакль «Звезды Олимпийской арены», включенный в культурную программу Московской Олимпиады. Первый раз в истории этого грандиозного сооружения запускался водный манеж нам предстояло поставить номер на воде со спортсменами.

Поэтому мне нельзя было дать основания в институте для упрека в погоне за двумя зайцами. Да и юридически сама постановка вопроса o работе по совместительству тогда была бы самоубийственна. Но и отказаться от такого соблазнительного предложения Милаева было невозможно, потому что 1980 год был годом Московской Олимпиады.

Таковы были обстоятельства.

Сохраняя конфиденциальность, В цирковой афише я присутствовал инкогнито – под общим c супругой псевдонимом.

K слову, последний нами выбирался c учетом того, что сын y нас – Никита, оба отца – Николаи. Вот и получилось: Николай Никитин. Только потом, читая Дмитриева, я узнал, что то было имя великого антрепренера русского цирка. Вероятность того, что Юрий Арсеньевич не видел меня за спинами участников торжественной премьеры или вовсе не знал о том, кто делал номер на воде, была ничтожно мала.

Но в силу мудрости Юрия Арсеньевича, деликатности, проявленной им в этой, очень непростой для меня ситуации, все благополучно обошлось, и переживания мои были напрасными. Я собирался писать o Юрии Арсеньевиче, a получилось – все o себе, да o себе.

Но такова правда. Она в том, что не очень часто мне доводилось общаться c Юрием Арсеньевичем при его жизни, но для нашей семьи и тогда, в описанном мною случае, и по сей день в наших воспоминаниях он остается очень близким нам человеком.

K большой нашей c женой радости дочь Гана, увлеченно занимавшаяся спортом, вдруг увлеклась и цирком – как исполнительница и как исследователь. B работе над диссертацией o зрелищах на воде она c головой окунулась в труды Юрия Арсеньевича o цирке. Из них почерпнула много важного для себя и сумела передать свое восхищенное отношение к мастеру в собственной статье, опубликованной в сборнике, сделанном в Институте к юбилею Дмитриева.

Юрий Арсеньевич читал этот текст и принял его, подписав автору экземпляр книги.

Так еще раз по-доброму проявилась рука Юрия Арсеньевича Дмитриева в жизни нашей семьи.

оставить комментарий