Водевили с переодеванием

В начале, чтобы яснее была тема последующего разговора, я сош­люсь на пример, не имеющий сколько-нибудь прямого отношения к цирку.

Когда-то неведомый мне литера­тор, восхищенный, очевидно, обилием садов в каком-нибудь украинском или русском селе, написал предельно простую и, на мой взгляд, очень точ­ную фразу: «село утопает в зелени». Фраза, естественно, была опублико­вана, кому-то она понравилась, многие ее запомнили.

С тех пор удачно найденная фра­за замельтешила по страницам газет и журналов, стала кочевать из одной корреспонденции в другую. Разные авторы, подчас очень непохожие по творческой манере и стилю, уже не задумывались над тем, как лучше сказать о садах и скверах города или села: они довольствовались гото­вым и притом вполне «профессио­нальным» словосочетанием — «город (или село) утопает в зелени». Так образное выражение, свежо и при­влекательно прозвучавшее вначале, утратило от частого и бездумного употребления свою прелесть, приоб­рело характер дурного литературного штампа...

Нечто подобное, как мне кажется, бывает порой и в цирке. В свое вре­мя мне уже приходилось, например, писать о том, что участники многих номеров и аттракционов стали с не­которых пор чрезмерно увлекаться раскрашиванием реквизита под цвет и рисунок березовой коры. Готов со­гласиться, что «березовый реквизит» вполне уместен в таких номерах, как, скажем, «Русская березка» Л. Ко- товой и Ю. Ермолаева или выступ­ление акробатов-прыгунов Бондаре­вых, работающих в русских народ­ных костюмах — здесь он в какой-то мере продиктован и оправдан самим характером номера, его колоритом. Но когда шесты и трамплины, оди­наково размалеванные «под березку», появляются на манеже чуть ли не в каждой программе — это вряд ли может служить подтверждением взыскательного отношения к творче­ству.

О набившем оскомину «селе, уто­пающем в зелени», я снова вспом­нил недавно, когда побывал в одном из наших приволжских цирков. Но теперь уже по другому поводу. В про­грамме, которая там демонстриро­валась, три разные исполнительницы трех разных номеров выходили и работали на манеже в мужских ко­стюмах, надетых поверх женских платьев, или, точнее, в «мужском обличии». Затем, в середине или фи­нале номера, эти костюмы торопливо сбрасывались и публике предоставля­лась возможность убедиться, что мужчины — это, оказывается, вовсе не мужчины, а, как говорится, сов­сем наоборот.

Три водевиля с переодеванием — не слишком ли это много для одной цирковой программы? Но дело даже не в трехкратном повторении прими­тивного в общем-то маскарада, хотя и оно, естественно, настораживает. Куда более огорчительно другое: ни в одном из упомянутых выше случа­ев поспешное переодевание на гла­зах зрителей ровно ничего не при­бавляет к достоинствам номера, ни в какой мере не улучшает его.

Представьте себе молодых краси­вых артистов — Н, Горбунову и А. Кадникова, исполняющих (и, кста­ти, совсем неплохо) па-де-де на ло­шади. Но это во второй, главной, части их выступления, а вначале нам предлагают полюбоваться, как два неуклюжих клоуна, одетых в мужские костюмы, бестолково суе­тятся и прыгают вокруг бегущей лошади, пытаются схватить ее за хвост и вообще «комикуют» напро­палую. И вдруг метаморфоза, кото­рая должна, очевидно, сразить наповал изумленную публику: ис­полнители сбрасывают балахоны и колпаки, и все убеждаются, что один из клоунов — женщина. Думаю, что даже сами артисты вряд ли сумеют объяснить, что побудило их предпос­лать лирическому па-де-де суматош­ную клоунскую сценку и зачем, собственно, понадобилось II. Горбуно­вой рядиться в мужские одежды. Если ради оригинальности, то, право же, это сомнительная и, главное, ни­чего не дающая «оригинальность».

Зрители только что посмотрели одно переодевание, как им тотчас преподносят другое. Опять же на глазах у публики превращается «из мужчины в женщину» артистка А. Мухортова — исполнительница номера «эквилибр с тарелочками». Зачем превращается — непонятно, но превращается! А между тем всякому ясно, что управляться с несколькими тарелочками, которые крутятся на тонких бамбуковых тростях, можно, вероятно, и не прибегая к каким бы то ни было трансформациям.

И, наконец, третье переодевание (все в том же цирке, в той же про­грамме!) — на сей раз в номере акро­батов-эксцентриков Л. и Е. Ескиных. Был «он» — стала она. И все так же стандартно, по шаблону обставляет­ся этот маскарад — резкая смена рит­мов в оркестре, летящие в разные стороны тряпки и горделивый ком­плимент исполнительницы: вот, дес­кать, как ловко я ввела вас, зрите­лей, в заблуждение!

Заблуждение, пожалуй, и впрямь присутствует здесь — только не зри­телей, а артистов и режиссеров, гото­вивших эти номера. Заблуждение тех, кто ошибочно полагает, будто внешне эффектная, но ничем не обу­словленная смена костюма способна обогатить номер, приподнять его, при­дать ему свежую оригинальную кра­ску...

Допускаю, что три номера с перео­деванием, оказавшиеся в одной про­грамме, — редкое и досадное совпа­дение. Но кто станет отрицать, что таких номеров стало с некоторых пор непомерно много в нашем цирке, что к водевилям с переодеванием все чаще и чаще прибегают исполнители, которые ищут облегченных путей к успеху у зрителей. Артистки отважно щеголяют в мужских костюмах, ар­тисты — в женских, причем делается это, как правило, примитивно, вуль­гарно, актерски невыразительно. И трудно поэтому не согласиться, скажем, с архангельским журнали­стом И. Леонидовым, который пишет на страницах газеты «Правда Севе­ра»: «Безвкусен номер музыкальных эксцентриков Катомцевых. Непонят­но, зачем один из участников (а их пятеро!) выходит на арену в женском костюме. Ни ходом номера, ни его композицией это не оправдано». Ида- лее: «Накручено» в номере много: и ломающаяся труба, и смена костю­мов, и «живой» рояль, но все это не достигает цели, так как номер, его за­мысел не проникнут единой идеей, не согрет подлинно творческой вы­думкой».

Вот то-то и оно: «накручено» мно­го, а толку нет. Нет потому, что вся­кого рода украшательства, вроде ма­скарадных переодеваний, не могут сами по себе улучшить номер — они лишь способны испортить его, как это и случилось г выступлением молодых артистов Н. г'орбуновой и А. Кадни- кова.

Говоря все это, я вовсе не хочу, разумеется, представить дело так, будто переодеваниям вообще не дол­жно быть места на манеже цирка. Все мы знаем и любим великолепный номер музыкальных эксцентриков Е. Амвросьевой и Г. Шахнина, пост­роенный в значительной мере имен­но на эффекте трансформации. Но в данном случае переодевание не укра­шательство, не наивная попытка за­интриговать зрителей — это, если угодно, сама суть номера, принцип его образного решения. Талантливые артисты перевоплощаются не только внешне, но и внутренне, они создают характеры, заставляют нас безуслов­но поверить в реальность своих за­бавных героев. И не случайно поэто­му так изумляет и радует всегда фи­нал номера, когда выясняется, что «он» — это она, а «она» — это он.

Возможно, я ошибаюсь, но мне ка­жется, что именно многолетний, не­проходящий с годами успех номера Е. Амвросьевой и Г. Шахнина и поро­дил в известной мере эдакое повет­рие водевилей с переодеванием. В цирке это бывает. Совсем недавно я с удивлением услышал, например, от одного из руководителей группы акробатов-прыгунов, что он намере­вается ввести в свой номер трюки на ходулях только потому, что ходули сейчас «хорошо проходят». Да и то, сказать, копировать и повторять уже найденное куда проще, как известно, чем создавать свое, оригинальное. Но ведь искусство это ни в какой мере не обогащает и самим исполнителям вряд ли приносит творческое удов­летворение.

Хочется поэтому еще и еще раз предостеречь молодых артистов от бездумных заимствований и повторе­ний, чуждых самой природе творче­ства. Ведь для того чтобы сказать, что в селе много садов, совсем не обя­зательно прибегать к выражению; «село утопает в зелени»...

НИК. КРИВЕНКО

оставить комментарий