А. М. Горький и А. И. Куприн об Анатолии Дурове
СУДЬБА ЭТИХ СТАТЕЙ О ТВОРЧЕСТВЕ ВЫДАЮЩЕГОСЯ РУССКОГО КЛОУНА АНАТОЛИЯ ЛЕОНИДОВИЧА ДУРОВА ПОИСТИНЕ НЕОБЫКНОВЕННА. ОБЕ СТАТЬИ ПЕЧАТАЛИСЬ ТОЛЬКО ОДНАЖДЫ — ГОРЬКОВСКАЯ В АЛЬБОМЕ «А. Л. ДУРОВ В ЖИЗНИ И НА АРЕНЕ» (1915), А КУПРИНСКАЯ — В КИШИНЕВСКОЙ ГАЗЕТЕ «БЕССАРАБЕЦ» (1924).
Анатолий Леонидович Дуров (редкий снимок)
А. И. КУПРИН И РАНЬШЕ ПИСАЛ О ДУРОВЕ, А СТАТЬЯ А. М. ГОРЬКОГО — ЕДИНСТВЕННАЯ В СВОЕМ РОДЕ. КАК УЖЕ СООБЩАЛОСЬ В «ЛИТЕРАТУРНОЙ РОССИИ» ОТ 24 ИЮЛЯ С. Г. А. М. ГОРЬКИЙ БЫЛ ЗНАКОМ С АНАТОЛИЕМ ДУРОВЫМ И ВСТРЕЧАЛСЯ С НИМ НЕСКОЛЬКО РАЗ. ЭТО ПОДТВЕЖДАЮТ ЕГО ЖЕНА - Е. Р. ДУРОВА-ФАЧЧИОЛИ, А ТАКЖЕ ДОЧЬ — М. А. ДУРОВА-МИЛЬВА. И ПОЭТОМУ НЕТ НИЧЕГО УДИВИТЕЛЬНОГО В ТОМ, ЧТО АЛЕКСЕЙ МАКСИМОВИЧ НАПИСАЛ ПРЕДИСЛОВИЕ И ПОСЛЕСЛОВИЕ К АЛЬБОМУ. ОБЕ СТАТЬИ НАШИХ ВЫДАЮЩИХСЯ ПИСАТЕЛЕЙ МЫ ПУБЛИКУЕМ БЕЗ СОКРАЩЕНИЙ.
Рыцарь тысячи и одного приключения
ПРЕДИСЛОВИЕ
Когда мне предложили взять на себя редактирование книги о Дурове, я обрадовался, но и смутился. Анатолий Дуров — это очень многое в немногом, это наше детство с его сказками о собачках, знающих арифметику и географию; о крысах, воюющих, танцующих, о вальсирующих свиньях... Все мы давно знаем, что люди — животные, но Дуров первый сказал нам:
— Животные те же люди.
Дарвин доказал нам, что человек произошел от обезьяны, а Дуров в свое время показал нам обезьяну, происшедшую от человека, — ибо она ничем не отличалась от людей. Это — друг нашего детства. Дуров наш, общий, неотъемлемый волшебник нашей весны, русский чародей, бог животных. Но есть и другой Дуров — Анатолий... Загадочный, мягкий, со все замечающими глазами, ласковой поступью и красивым звучным голосом. Дуров — юморист, сатирик, остроумный рассказчик, автор талантливых памфлетов и экспромтов, рыцарь тысячи и одного приключения. Это Дуров наших юношеских симпатий. Дуров, в остротах которого чутким душам слышался смех сквозь слезы Но слезы не всегда звучали в голосе Дурова, ибо нет вечного горя, а вечно плачут только восточные плакальщицы, которых нанимают за деньги и заказывают им рыдания. Смех Дурова — простой, веселый, здоровый русский смех, бодрящий, зажигающий.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
С легким сердцем, с сознанием исполненного долга кладу я перо... Когда после утомительного странствования в пустыне однообразной, не ласкающей глаз яркими красками, пред художником вдруг открывается красивый пейзаж, — рука его невольно тогда тянется к кисти... И я был, как этот художник, которому в сумеречный осенний вечер, в толпе безличной, пошлой человеческой обывательщины, блеснула в глаза фантастически сказочная жизнь. Я не льстил и не льщу: нельзя говорить о соловье, когда он поет на восходящей радостно заре, нельзя говорить о нем, что он льстит солнцу.
Люди скупы на радость, на смех, охотнее украшают они свою грудь потухнувшими черными бриллиантами печали и страданий, чем
искрящимися алмазами радости и смеха... Анатолий Леонидович был тем волшебником, который черным бриллиантам дал искру огня, в отравленный источник печали влил каплю, одну только каплю живой воды — смеха — и сделал его целебным, дающим силу и жизнь... Здесь не было ни волшебства, ни ловкости рук: он просто взял человека современности, угрюмого, мрачного, — и из темного угла печальных воспоминаний вывел его
под брызжущие лучи солнца смеха... Человек стал жить... Сухие моралисты скажут, что жизнь Анатолия Леонидовича двигалась по кругу порока, что пульс его жизни бился не в один такт с маятником добродетели. Пусть
говорят это те, кто свою жизнь засушивает для нравоучительной коллекции добрадетельных высоконравственных людей, кто еще в жизни прикалывает себя булавкой смиреиия и не живет, а висит на поучение шаловливым детям, которых иногда берут за ухо подводят к коллекции добродетельных людей и говорят: смотрите, вот пример для вас...
Никогда не поймем, никогда правильно не оценим мы святых мира сего, если не представим, что в их душе мир, грубо выражаясь, «стоит на голове»... Да ведь оно так и бывает в действительности, — потому только и создаются те, кого мы называем «гениями» и «героями», что они презрительно топчут и логику человеческой мысли и законы человеческие, все те внешние формы, в которые отлилось человеческое бытие... Обычные средние люди на столе пьют чай, обедают, на стульях сидят... Дети и гении перевертывают стол вверх ногами, запрягают его в стул — и говорят нам: это конь быстроногий, запряженный в легкую коляску и на нем всадник... И такова сила творческой фантазии гения, что мы верим ему, хотя прекрасно знаем, что это нелепо, несообразно ни с законами мышления, ни с законами бытия... Человеческое знание, наука, опыт говорят нам: «лошади питаются овсом»... И вот приходит какой-нибудь встрепанный, лохматый гений и дерзко и уверенно всему миру кричит в лицо:
— Врете вы, господа! Овес питается лошадьми... И мы, средние обыватели, спокойные, мирные граждане, смиренно верим этому нелепому утверждению... ибо фантазия гения увлекла нас.
Все можно простить — и прощается талантливому человеку. Он может среди бела дня совершить грабеж логики, убивать божеские и человеческие законы, и никто не крикнет: — караул! — ибо делает он из соображений, для нас пока таинственных, нам недоступных, — делает для цели, истинный смысл которой откроется нам только в далеком будущем...
Не сердитесь же, не гневайтесь на того, кто показал вам «мир кверху ногами», кто заставил вас взглянуть в кривое зеркало жизни – и испугаться отразившихся в нем ис/>кривленных, обезображенных черт своего собственного лица... Всю жизнь прожить в толпе и для толпы — не слиться с ней, не потерять «своего лица», не заразиться ее низменными инстинктами — это большая заслуга артиста... Спускается ночь. Откуда-то из темноты зловеще закричали сердитые филины — критики. Захлопнем дверь нашей книги.
«А вы на земле проживете.
Как черви слепые живут.
Ни сказки о вас не расскажут,
Ни песни о вас не споют».
М. ГОРЬКИЙ
АНАТОЛИЙ ДУРОВ
Десять лет назад, 7 января 1916 года, скончался замечательный цирковой артист, несравненный дрессировщик животных и всемирно знаменитый клоун Анатолий Леонидович Дуров. Дуров был кумиром градена (галереи). Солдаты, рабочий, дети и юноши его обожали. Московское купечество неизменно любило его. Московский! — и, покряхтывая, прощало ему дерзкие шуточки насчет «толстопузых», и «Кит-Китычей», и грандиозной широты их натуры. Только интеллигенты, забыв свои отроческие увлечения — о неблагодарные! — кисло глядели на цирк, а в особенности на клоунов.
— Помилуйте, варварское зрелище, грубый пережиток старины. Полуголые люди в жалких тряпках выламывают свои руки и ноги на потеху кровожадной черни, побуждаемые к этому голодом и непрестанной угрозой хлыста! Клоуны, с вымазанными лицами, валяются по песку и награждают друг друга звонкими пощечинами. Израненные старые клячи, выбиваясь из последних сил, обливаясь предсмертным потом, скачут по кругу для удовольствия сладострастных селадонов, которые, сидя в передних рядах, любуются ногами посиневшей от холода, испитой, чахоточной наездницы. Повторяю, писать в то время о цирке было немыслимо. Перед писателем, «подающим надежды», захлопывались двери толстых журналов и передовых газет, раз только он был уличен в частом посещении цирка.
Воздух Франции не таков. Здесь свято чтут память великого канатоходца Блонделя *, переходившего впервые по канату через Ниагару. Здесь клоун Шоколадный был любимым гостем во всех избранных домах.
* Правильнее: Блонден.
Здесь гордятся братьями Фрателлини, вспоминают с благодарностью их веселую работу в госпиталях, и правительство украсило их петлички заветными красными ленточками. Здесь популярного шталмейстера Лионеля, который в течение тридцати пяти лет подавал четкие реплики клоунам, чествовали торжественно в прошлом году почти все газеты и театры, почти все артисты и художники. И я рад, что могу теперь гораздо свободнее сказать, что Анатолий Дуров, дававший людям во всю свою большую жизнь так бесконечно много беззлобного, свежего смехе, приковывавший их глубокое и здоровое внимание к своим ученым веселым и милым зверятам, что этот величайший русский цирковой артист, впервые показавший, что клоун не шут, а художник к сатирик, что он достоин своего памятника: пусть по нынешним временам не в бронзе, а хотя бы в благородных признательных сердцах.
Род Дуровых — старый дворянский, московский род. Н. А. Дурова, известная героиня наполеоновских войн, «Девица-кавалерист», столь поощряемая Пушкиным, была прямой прабабушкой Анатолия Дурова. И вся семья была талантлива. Младший брат Владимир**, живущий доныне в Москве, вступил позднее Анатолия на песок и тырсу манежа, но сделал блестящую карьеру, в особенности как превосходный дрессировщик.
** Здесь А. Куприн допускает неточность: Владимир Дуров старше своего брата Анатолия. Он родился в 1863 г.
Сестра их Конкордия Леонидовна обладала крупнейшим драматическим талантом, в том прекрасном стиле, в котором гораздо позднее расцвел тонкий талант Рощиной-Инсаровой. По ее выступлениям в Москве (театры Немчинова и Охотничий) ей пророчилн громкую будущность. Неудачный тяжелый брак пресек ее высокий путь, родной сын Анатолия Дурова, Анатолий Анатольевич, выступает теперь в Париже со своим маленьким ученым зверинцем. Он несомненно талантлив и голосом трогательно напоминает отца. В его работе очень нравится публике та особая мягкая и свободная дружба, которая чувствуется между хозяином и его труппой...
Учился Анатолий Дуров в I Московском кадетском корпусе, но дошел всего лишь до третьего класса. Способности он имел исключительные, но был непоседа, крикун, спорщик, забияка, притом прекрасный товарищ и коновод во всех проказах. Начальству не нравилась его склонность к сатирическому остроумию, а кроме того, вечно у него под партой гостили всякие животные: ящерицы, лягушки, мыши, кузнечики и т. д. или перед экзаменационным столом вдруг выпархивает из его кармана живой воробей... Пришлось бедняге расстаться с корпусом, с военной карьерой и генеральским чином в будущем!
Из дому он однажды сбежал в балаган. Вернули, Наказали. Но призвание взяло свое. Приблудился он к какому-то странствующему шапито, а там и пошла тяжкая, суровая школа, полная приключений, выведших его наконец на путь мировой известности.
А. КУПРИН
Журнал Советский цирк. Декабрь 1964 г.
оставить комментарий
RSS 
