Две пятерки из полутора тысяч

Человек сидел в номере гостиницы и смотрел в окно. Улица уходила в степь. Размытые горизонтом дымились вдали предгорья Ала-Too. В школе напротив гостиницы резко зазвонил звонок. Во двор начала вылетать ребятня. И тут человек обратил внимание на лошадь, привязанную к школьной изгороди. Литой ахал-текинец нервно перебирал ногами. Но когда приезжий оделся и вышел, коня уже не было.

Вокруг на многие сотни километров лежали угодья Луговского конезавода. Полторы тысячи норовистых ахал-текинцев, годных под вьюк и под седло, неприхотливых к летнему безводью и зимним стужам, табунами стелились по степям.

Каждое утро человек поднимался чуть свет и колесил по степи на директорском газике. Из полуторы тысяч коней он должен был отобрать десять. Пять соловых и пять гнедых. Словно разборчивая невеста отворачивался от великолепных иноходцев, выискивая в лошадях какие-то особые, одному ему известные качества. Лошадь, стоявшая у школьной изгороди, всерьез заинтересовала его.

Утром он увидел вчерашнего знакомца на прежнем месте. Бегом выскочил на улицу. Оказывается, конь принадлежал чабану, что со своими отарами кочевал в предгорьях. Каждый день лошадь привозила семерых чабанских детей в школу и терпеливо ждала у изгороди, пока не кончатся занятия, пока все семеро снова вскарабкаются на нее. Со своими седоками мал мала меньше она осторожно шла по горным каменистым тропам.

К чабану приезжий отправился вместе с директором конезавода. Долго вдвоем уговаривали его уступить лошадь. Директор давал взамен любого коня, на выбор. Договорились, когда желтая .луна уже мерзла высоко в холодном небе гор.

Свою новую покупку человек назвал Ирисом. По пути из Казахстана в Челябинск он придумал новые звучные имена всей великолепной десятке, что невозмутимо жевала сено рядом с ним в товарном вагоне. Лотос, Гиацинт, Жасмин, Горицвет...

В Челябинске человек прославился тем, что по всему городу стал собирать консервные банки. В столовых и ресторанах ему специально оставляли жестянки из-под говяжьей тушенки и килек в томате. В «Детском мире» он купил сразу тысячу воздушных шариков. Вечерами надувал их и рисовал на них веселые человеческие рожицы. А потом сделал из консервных банок и воздушных шаров многометровые гирлянды и развесил их в старом Челябинском цирке.

Цирк был деревянный, построенный еще в тридцатом году, и из-за ветхости в нем давно запретили представления. Кое-как сделали репетиционную базу. Красные, желтые и синие человеческие физиономии украсили пустой амфитеатр. Стоило с манежа дернуть за веревку, как они начинали трепыхаться и подпрыгивать под звон и скрежет консервных банок. Создавалась какая-то иллюзия зрительного зала.

В этот манеж и ввел человек своих ахал-текинцев, привыкших к степной тишине и безлюдью. Он репетировал с ними с двух часов ночи до утра. Заставлял послушно ходить по кругу, вальсировать и дружно становиться на «оф». Не все шло гладко. Однажды служительница, выключавшая свет, гулко затопала по деревянным ступенькам, и лошади нервно сбились в стаю, подмяв под себя дрессировщика. Он еле выбрался из-под копыт. И снова принялся за свое. Из диких степных недотрог готовил цирковых артистов, не боящихся оркестра и прожекторов и галантно склоняющих головы в ответ на аплодисменты.

Он готовил номер дрессировки лошадей ма свободе или, как говорят в цирке, свободу: когда лошади, выйдя в манеж, кажется, сами по себе делают все, что нужно, а дрессировщик, стоя в центре, лишь изредка взмахивает шамберьером, словно дирижерской палочкой. Он был безжалостен к себе, работая до изнеможения. Трюк, который в представлении промелькнет в какие-то полминуты, репетировал часами.

Он ни у кого не мог взять напрокат ни знаний, ни умения, ни выдержки. Не мог взять взаймы даже времени. Время поджимало. И наконец наступил день, когда он вышел на манеж не в кирзовых сапогах, как в казахской степи, когда мотался по табунам, не в телогрейке и в валенках, как в истопленном репетиционном цирке, а в элегантной визитке и лакированных туфлях. Жители Челябинска, Красноярска, Казани, Киева и, наконец, Москвы впервые прочли его имя, набранное на цирковых афишах: дрессировщик Алексей Соколов.

Соколов строит свой номер в лучших традициях цирка, возрождая полузабытые, давно не исполняемые трюки конной дрессировки. К сожалению, цирк, самим своим возникновением обязанный лошади, когда-то просто немыслимый без конюшни, в последние годы стал расточительно утрачивать нажитое. Вряд ли можно объяснить это веянием времени, вторжением техники, старением жанра. Классика не стареет. И если сейчас по пальцам можно перечесть все оставшиеся конюшни, то это, наверное, прежде всего нужно объяснять сложностью подготовки конных номеров.

...И вот, ведомые Лотосом и Гиацинтом, потряхивая султанами, они выбегают на манеж. Пятерка соловых и пятерка гнедых, или, как однажды их назвали в печати, пятерка розовых и пятерка бронзовых. Тонконогие красавцы, расчесанные в шахматную клетку, парами, голова в голову, плавно движутся вдоль барьера. Вот последняя пара останавливается, разворачивается и, разрезая встречный строй, идет обратно. За ней это повторяют остальные. Вот пятерки становятся на задние ноги, ложатся на манеже, выстроившись в линию, склоняют головы на плечо друг к другу, делают пируэты, грациозно раскланиваются. И все настолько четко и слитно, что Виолетта Бовт, бывшая как-то на представлении, шутливо заметила Соколову, что этой слаженности и плавности не мешало бы поучиться у его лошадей некоторым нашим балеринам.

Однажды в гардеробную к Соколову зашел чемпион мира и Олимпийских игр Иван Кизимов:

— Как вы только, Алексей Сергеевич, работаете с этими ахал-текинцами? — удивился он.

Да, в спорте ахал-текинца не жалуют. Редкий спортсмен польстится на него. Это нежная, капризная, трудная лошадь. И нужно иметь поистине «лошадиные» нервы, чтобы суметь покорить ее.

Соколова прельстила в ахал-текиицах их гордая стать, их необыкновенная красота.

Нет, не зря свои две пятерки из полутора тысяч лошадей он отбирал месяц. Нельзя идти на самый пустячный компромисс на пути своего призвания, изменять даже в самом малом тому, ради чего ты, собственно говоря, и живешь.

Лошадей Алексей Сергеевич полюбил еще мальчишкой. Летом, выезжая за город, он не вылезал из колхозных конюшен и считал дл» себя величайшим счастьем сгонять в ночное. Потом пришел в Сокольники в Центральный конно-спортивный клуб ДОСААФ имени С. М. Буденного. Учился в Высшей офицерской кавалерийской школе. Демобилизовавшись, был тренером, брал призовые места по выездке, занимался джигитовкой, участвовал в номере народного артиста РСФСР М. Туганова. Затем работал дрессировщиком в «Русской березке» Л. Котовой и Ю. Ермолаева. Подготовил четыре конных номера в молодо м казахском коллективе. И лишь спустя годы вышел на манеж с собственным номером.

Алексей Сергеевич не мыслит своей жизни без лошадей. Но его любовь к лошадям особая. Однажды он сравнил это с отношением к автомашине шофера-любителя и шофера-профессионала. Первый может, ахая, ходить вокруг своих «Жигулей», любуясь зеркальным блеском кузова и одновременно калечить их своей технической безответственностью. Второй без лишних эмоций следит за тем, чтобы всегда были залиты масло и тормозная жидкость, чтобы имелись запасные скаты и бензин. Дрессировщик не сюсюкает около своих красавцев и не очень ласково посматривает на тех, кто, придя в его конюшню, как на экскурсию, сует сахар первой приглянувшейся лошади. Но он может провести без сна ночь в товарном вагоне рядом с простудившейся лошадью и каждые четыре часа делать ей уколы. Может заменить перепуганного ветеринара у брыкающегося коня и сам зашить рваную рану. Он знает каждую лошадь — предприимчивого, умного Лотоса, нарядного Гиацинта с его легко ранимым характером, серьезного, злобного Пиона, пугливо осторожного Тюльпана. Чувствует даже спиной, что готовится выкинуть та или иная лошадь, и всегда оборачивается в нужную секунду. Есть номера, где многое зависит от партнера. В его номере все зависит только от него.

В Москве, в цирке на Ленинских горах, Соколов работал, как минимум, два раза в день. Вечером 12 минут на публике и днем три часа при пустом зале. Вместе со своей женой и неизменной помощницей Валентиной Ивановной Рассказовой он репетировал, репетировал, репетировал.

И однажды вечером без всяких анонсов, неожиданно для зрителей в программе появился новый номер «Русская кадриль». Тот же дрессировщик, те же лошади, но совершенно иное выступление по замыслу, трюкам, рисунку.

Соединенные гирляндами красных и белых цветов, на манеже появляются пятерка гнедых и пятерка соловых. Гнедые— в шапочках, соловые — в кокошниках. Чинно рассаживаются друг против друга на барьере. И начинается кадриль. На задних ногах поочередно вытанцовывают пары. Приплясывая, выскакивает наряженный цыганочкой Горицвет. Кружатся нарядные кони, в цветочном тоннеле перешагивают через барьеры, становятся на «оф» и склоняются в комплименте.

Это эффектно, неожиданно, необычно. Это красиво, зрелищно, элегантно.

А Алексей Сергеевич хмурится. Он рассматривает только что принесенные фотографии:

—    Ох, сколько еще надо работать. Я не о лошадях, больше о себе. Следишь за ними и невольно перестаешь обращать внимание на себя. То пальцы на руке растопыришь, то ногу не так поставишь, то о походке забудешь. Нет, работать еще и работать!

Он полон новых планов. Конюшня должна находиться в одном цирке весь сезон. Ни к чему тратить время и деньги на переезды. А для этого нужно иметь три-четыре не похожих одна на другую программы. Чтобы каждый раз перед публикой появлялся новый Соколов. И он готовит эти программы. Хочет ввести в них и свою дочь — Лена с семи лет ездит верхом, умеет обращаться с лошадьми не хуже взрослых.

Главная его мечта — вывести на манеж большую группу лошадей. Несколько месяцев он ведет репетиции уже с семнадцатью ахал-текинцами, готовя из степных дикарей профессиональных артистов.

...Я вижу, как перед закрытым форгангом, ожидая выхода, выстроились лошади во главе с Лотосом и Гиацинтом. Слышу, как смолкает дробь оркестра и голос инспектора манежа, усиленный микрофоном, доносится за кулисы:

—    Дрессировщик Алексей Соколов!

Распахивается занавес, и он шагает в желтый круг, залитый ослепительным светом прожекторов. Человек, давно нашедший свое призвание и недавно завоевавший манеж.


Е. ГОРТИНСКИЙ

оставить комментарий