Не трюком единым

Мысленно я часто задаю себе вопрос: что же все-таки это такое — цирковое мастерство? Казалось бы, ясно. Уж сколько раз сказано, сколько раз писано: сложные, подчас рекордные трюки и совершенное исполнение.

Музыкальные эксцентрики Е. АМВРОСЬЕВА и Г. ШАХНИН

Для придирчивых искусствоведов, любящих полные ответы, сюда можно добавить и значительность замысла, и четкость композиции, и еще ряд давно известных вещей. Словом, как будто бы все ясно. Но вот когда на практике цирковым артистам прихо­дится, каждому конкретно, решать эту задачу — задачу овладе­ния мастерством, то вдруг обнаруживается, что многое общеизвестное совсем не так ясно, даже, ох, как неясно, и это неясное не поддается никакой регламентации.

Позволю себе сослаться на собственный опыт, на личную творческую практику. Вот деталь. Я, как любят говорить у нас в цирке, пускаю в работу не все, что умею: ряд сильных трюков не демонстрирую, считая это с художественной точки зрения нецелесообразным для номера. Прошу поверить на слово, что владею я ими столь же свободно, как и теми трюками, которые включены в композицию. Но, как я убедился, они мало что добавляют к номеру, хотя и свидетельствуют об умении испол­нителя делать и вот такое. Зрителю же они не нужны, в чем я давно и твердо убедился. Я знаю, конечно, что не замеченные или, так сказать, не обласканные зрительским вниманием детали, трюки бывают подчас совершенно необходимы для создания общей картины. Но в данном-то случае отсутствие этих трюков не только не снижает, но даже усиливает впечатление от номера.

Думаю, что никто не поймет меня так, будто я призываю отказываться от сильных трюков. Вовсе нет. Хочу только сказать, что трюки для артиста цирка то же, что краски для художника. А с красками обращаться надо осторожно, не то рискуешь испортить картину. Тут нужно чувство меры, без которого вооб­ще не может быть искусства. Вот этой тончайшей соразмерности часто и не хватает некоторым молодым артистам. Больше того. Побуждая молодежь овладеть сложными трюками, мы почему-то заботу о художественности оставляем на потом, ошибочно пола­гая, что это лишь момент шлифовки, отделки. И даже сами трюки воспринимаем скорее как спортивное достижение, а не как часть, как элемент отточенного художественного целого, мол, сделал, и слава богу.

Л. КОТОВА в номере «Русская березка»

Минувшим летом мне довелось присутствовать на выпускном экзамене ГУЦЭИ. Там было много интересного, замечательного. Но хочу обратить внимание вот на что. В глазах буквально ря­било от двойных сальто, сложных пируэтов, даже двойных араб­ских сальто и прочих трюков. И все радостно, поощрительно улыбались. Гремели аплодисменты. А вот то, что выпускники исполняли эти трюки часто недостаточно четко, никого особенно не смущало. И как эти трюки будут выглядеть в композициях (пока еще довольно сырых), понадобятся ли они вообще — тоже, видимо, не очень-то заботило. «Придет со временем, потом об­катаются...» — слышал я вокруг. А когда потом? Ведь в тот день молодежь уже получала дипломы, вступала на манеж артистами. Артистами!.. Мне могут возразить: молодежи нужно доверять. Верно! Но ее нужно и научить строгому искусству. Научить сразу же, с первых шагов. В театре, например, тоже оказывают молодежи доверие, и нередко еще совсем юный артист «вдруг» получает роль Гамлета. Но когда сыграет он эту роль, с него бескомпромиссно, по большому счету, даже беспощадно спрашивают и критики и зрители. Уж раз взялся за такую роль... Искусство на всех этапах требует высокой ответственности.

Здесь мне сразу же, конечно, напомнят о специфике цирка, о том, что у нас номера создаются годами и годами совершен­ствуются. Что на это ответить? А вот что. Вы замечали, вероятно, что зритель в цирке охотно простит неудавшийся трюк, если есть в номере внутренняя наполненность, движение, жизнь, если артист нашел и сумел передать в трюках, как бы это неуклюже ни звучало, свою душу. И наоборот, зритель примет равнодушно, а иногда и с тягостным нетерпением даже очень сильную по трюкам работу, если исполнитель лишен того благородного, изящного одухотворения, которое мы и называем артистизмом.

Качество это в значительной степени врожденное, но воспи­танием и неустанной тренировкой с самых первых шагов здесь также многое можно сделать. И, мне кажется, об этом нужно за­ботиться постоянно. Ведь даже годами исполняемый номер, если в нем непрерывно идет процесс актерского совершенствования, выглядит всякий раз новым и свежим, радует зрителя ощуще­нием   подлинного   творчества.

А для актерского и режиссерского творчества — в любом жанре цирка самый широкий простор. Память долго и благо­дарно хранит творческие удачи и даже удачные частности. Вспо­минаю, например, работу акробатов-прыгунов Беляковых, когда у них в номере был Иван Девяткин. По ходу выступления он дол­жен был сделать сложный трюк — двойное сальто на колонну из трех человек. Артист пристегивал лонжу и тщательно готовился. Внимание! Взлет... и неудача! Исполнитель повисал на лонже, предварительно разрушив всю колонну. Опять строилась колонна, опять все тщательно готовились. Взлет — и снова неудача. Но, как известно, в цирке артист редко уходит с ма­нежа, не исполнив трюка, И вот вновь строится колонна. А зритель, поняв, какой это трудный трюк и переживая за арти­стов, начинает сначала неуверенно, потом все дружнее хлопать, как бы говоря: «Ну, хватит, и так работа очень хороша». Тогда Девяткин отстегивал поясной ремень с лонжей и без всякой подготовки лихо «лепил» трюк. Да так, что колонна стояла не шелохнувшись. И зрительный зал разражался бурей аплоди­сментов. Люди прекрасно понимали, конечно, что стали «жертвами» розыгрыша. Но какой это был великолепный розыгрыш! С истинно русским размахом, удалью и добродушной лукавинкой.

А вот другой номер. Уже иной стиль, иная тональность. Сдержанность и четкость и вместе с тем удивительная внутрен­няя музыкальность. Сестры Кох. «Двойная проволока». Один трюк сложнее другого. Это — как восхождение на гору. И когда зрителю уже не хватает дыхания, вдруг забавная передышка: одна из сестер как бы случайно роняет платочек. А внизу Боле­слав Кох неуклюже ищет его и никак не может найти. Это было очень смешно — контраст между неловкостью на твердом ма­неже и абсолютной уверенностью и свободой на такой зыбкой «почве», как проволока. Наконец Кох «победоносно» поднял най­денный платочек, и тут же следует сильнейший финальный трюк на проволоке.

Нет, все-таки цирк надо видеть! Описание мало что дает, пропадает вся прелесть, все очарование номера. Ну как, напри­мер, описать работу такого несравненного артиста, каким был жонглер Максимилиан Труцци? Хотя то, что он тогда демонстри­ровал, сделать сейчас сумеет, пожалуй, и студент циркового училища. Но неповторимым было его актерское мастерство, проявлявшееся буквально в каждом жесте, в каждом движении. И благодаря этому мастерству имя его навсегда останется в истории цирка.

А как рассказать о чудесном номере музыкальных комиков Елены Амвросьевой и Георгия Шахнина, с которыми я вновь недавно имел удовольствие работать в одной программе? Или о Юрии Никулине и Михаиле Шуйдине? Казалось бы, мы, арти­сты, знакомы буквально с каждым штрихом их реприз. И тем не менее мы многократно смотрели их выступления, зная, что всякий раз увидим в давно знакомом что-то новое — таков, я бы сказал, творческий потенциал их работы. В цирке часто можно услышать: «Хороший работник!» Это значит, что построен номер крепко, в нем выверенная компо­зиция, сильные трюки, которыми исполнитель отменно владеет. И значительно реже слышишь восторженное: «Вот это артист!» Хочется такие слова слышать как можно чаще.

Цирк наш действительно лучший в мире, и растет он замеча­тельно. Но мне кажется, что есть известная диспропорция между ростом трюкового и артистического мастерства. В последнее время мы слишком увлеклись крупными формами — аттракцио­нами, групповыми номерами. Возможно, это и хорошо, не знаю. Но зато знаю наверняка, что за всем этим как-то теряется лицо артиста. Возьмем, к примеру, групповые номера. Ведь по идее такой номер — это маленький спектакль со многими исполни­телями, у каждого из которых должна быть своя роль, своя логика поведения. А что мы нередко наблюдаем? Артист сде­лал трюк и стушевался, не знает, куда себя деть. В лучшем случае он убежит за кулисы или с безразличным видом станет в сторонке. А ведь актеру, коль он на манеже, играть надо! Вот где нужна режиссерская помощь. Но, к сожалению, для многих она еще далеко в пути.

Между прочим, многие наши номера подаются чересчур уж серьезно. Тогда как даже в героических и лирических жанрах, на мой взгляд, должна быть доля эксцентрики — так диктует нам специфика нашего искусства. И это ни в коей мере не сни­зит впечатления от номера, если, конечно, все сделано мастерски. Здесь-то режиссерам и карты в руки.

И уж коль скоро зашла речь о режиссуре, хочу сказать и об одном частном, но весьма важном вопросе — о парад-прологах. Сплошь и рядом перед началом представления по замыслу и по воле режиссера все участники программы выходят приветство­вать публику. Мне это кажется в корне неверным. Ведь элемент неожиданности сам по себе играет большую роль в цирковом искусстве, а в некоторых номерах этот элемент имеет едва ли не первостепенное значение. И артист многое теряет, встретив­шись еще до своего выступления с публикой.

О режиссуре можно говорить много. Это интереснейшая и важная тема в цирке. Я хочу только сказать, заключая эти краткие заметки, что в повышении уровня актерского мастерства режиссерам нашим должна принадлежать одна из самых глав­ных ролей,

Н. ОЛЬХОВИКОВ, заслуженный артист РСФСР


Журнал Советский цирк. Ноябрь 1967 г.

оставить комментарий