После концерта Олега Лундстрема
Было время — и не столь, впрочем, давнее, — когда любая джазовая программа, показанная на эстраде, тотчас же вызывала яркие «локальные» эмоции: одни безоговорочно принимали, другие так же решительно отвергали услышанное.
Речь шла не столько о художественном уровне исполнения музыки, сколько о самой музыке, вернее даже — о жанре искусства. Немало сломали копий по поводу того, как следует относиться к джазовой музыке. Не в меру горячие молодые головы склонны были любую музыкальную поделку в бодром ритме объявить шедевром джазового искусства, не в меру осторожные администраторы ставили знак равенства между классиками джаза и упадочными явлениями в современной западной культуре. Нельзя сказать, что верное понимание проблемы далось нам легко: и по сей день, мне кажется, дает себя знать пора метаний от одной крайности к другой.
В области музыки для малых составов (так называемых «комбо») дело обстоит, на мой взгляд, хорошо: имена В. Сакуна, Н. Громина, И. Бриля, А. Тавмасяна, Б. Рычкова и других свидетельствуют о том, что на нашу эстраду пришли яркие музыканты джазового стиля со своей индивидуальной, импровизационной манерой. Удачи, сопутствующие им во время выступлений на фестивалях, активные поиски новых форм — все это позволяет надеяться, что время бурного расцвета нашей джазовой музыки не за горами.
Перемены, происходящие в творчестве больших оркестров, не столь велики. Впрочем, в наши дни уже стало правилом, что новое в джазе сначала проходит проверку на малых составах и лишь после того усваивается большими. Однако и с учетом этой поправки многое из того, что сегодня можно услышать в исполнении наших джазовых оркестров, не способно удовлетворить. В одних случаях еще слишком велик груз прошлого, в других, напротив, чувствуется стремление нещадно эксплуатировать тягу слушателей к новому. Эта последняя тенденция, наверное, представляет сегодня наибольшую опасность не только для слушателей, но и для джаза. Сейчас по радио, телевидению, с эстрадных подмостков больше, чем когда-либо, вместо хорошего, настоящего джаза можно услышать то, что я бы назвал «джазухой». Джазуха — развязная и бессодержательная музыка, имитирующая внешние формы серьезного джаза, — мгновенно заполонила наши концертные залы: признаться, даже некоторые серьезные музыканты поддались ее воздействию.
Таковы в общих чертах были мои настроения (и основанные на них опасения), когда я шел на концерт оркестра под управлением Олега Лундстрема. Чувства были обострены еще и тем обстоятельством, что для молодежи лундстремовский оркестр нечто большее, нежели коллектив музыкантов-исполнителей, своего рода барометр джазовой музыки, а для многих — проводник в увлекательный и самобытный мир джаза. Лундстремовский оркестр все это время, пожалуй, единственный оставался (по крайней мере, по составу инструментов) чисто джазовым коллективом, не поддаваясь соблазну встать на путь симфо-джаза, эстрадно-танцевального оркестра и т. д.
«Упорство» О. Лундстрема в приверженности к жанру было чревато немалым числом сложностей. Еще недавно крайне трудно обстояло дело с джазовыми сочинениями современных советских композиторов — их попросту не было. Попытки оркестра вводить в наш музыкальный обиход новые формы (например, джазовая сюита на русские народные темы или концерт для фортепиано с джаз-оркестром) не находили необходимой поддержки у музыкальной общественности; некоторые программы подвергались огульной, разносной критике. Я опасался, что теперь, когда наступила пора серьезного и спокойного отношения к джазу, Олегу Лундстрему будет нечего сказать, что весь свой порох он истратил на борьбу за права жанра и, добившись этих прав, почувствует для себя возможным остановиться и «отдохнуть» немного. Или, что еще хуже, не желая утратить в глазах публики роль лидера в нашем джазе, лундстремовский оркестр обратится к внешним, эффектным, проторенным путям — в конечном итоге, к той же самой лджазухе», о которой говорилось выше...
Концерт, на котором мне довелось побывать, показал, что Олег Лундстрем и его оркестр не утратили своих лучших качеств: высокого профессионализма, музыкальной культуры, индивидуального мастерства, вкуса, серьезности в отношении к джазу. Уход некоторых молодых ярких исполнителей (Г. Гараняна, А. Зубова, К. Бахолдина), несомненно сказавшийся на оркестре, на эффектности некоторых сольных партий, нисколько не отразился на стройности ансамбля: группы инструментов у Лундстрема звучат ровно и уверенно, оркестровая дисциплина безупречна, интерпретация музыкального произведения свежа. Все это оркестр демонстрирует при исполнении композиции «Лакомый кусочек» замечательного негритянского джазиста Каунта Бейси. Технически сложная пьеса, с резкими переходами от тутти к соло, от фортиссимо к пиано, с ярко выраженным «битом» и губными трелями труб — все эти характерные для стиля Бейси качества оркестр чувствует и верно передает, нигде не впадая в преувеличения, столь характерные сегодня для некоторых композиторов и исполнителей, увлекающихся этой манерой. Кстати, и в программе Лундстрема есть «Признание» А. Кролла, где злоупотребление губными трелями и подчеркнутое нарастание мощности звучания производит впечатление нарочитости и подражательства.
Внешние эффекты произведений, подобных вышеназванному, часто вводят в заблуждение ту часть публики, которая отличается непритязательностью вкуса и привыкла судить о джазовой музыке по «джазухе», еще бытующей на наших эстрадах. Для таких слушателей джаз воплощается в двух основных качествах: неистовом ритме и безудержном темпераменте. Первое олицетворяют неутомимые исполнители на ударных инструментах, второе — обладающие страстной, пряной манерой трубачи. Каждый джазовый композитор и музыкант знает, что простейший способ извлечь бурные эмоции из публики — дать побольше сольных партий ударным и трубе. Бесконечные (и чаще всего бессодержательные) бреки и надсадные вопли трубы приходились, к сожалению, по вкусу многим.
Мне кажется, что сегодня наступила некоторая реакция на период, когда Лаци Олах и Борис Матвеев были кумирами нашей эстрады. И все же, как ни трудно свести воедино в программе Лундстрема противоположные тенденции, следует указать, что наряду с серьезной трехчастной джазовой сюитой эстонца Уно Найссоо и «Лягушонком» С. Григорьева в концерте звучат лихие композиции М. Фергюссона «Бой быков» (солист — трубач Лев Щеголев) и И. Якушенко «Благодарю» (солист — трубач Роберт Андреев).
То же сочетание тонкого вкуса и понимания истинного джазового стиля со стремлением потрафить невысоким вкусам проявляется и в вокальной части программы оркестра. Дмитрий Ромаш-ков, стремясь, по-видимому, доказать свою разносторонность, поет подряд маршевую песню «Голос земли», затем лирическую «В ночной Москве», потом тви-стообразную «Ах, море, море» и, наконец, стилизованную под бернесовский говорок «Ну, что тебе сказать про Сахалин». Диапазон поистине безграничный! Однако певец остается всякий раз на поверхности песен, эксплуатируя их мелодику и ритм, но не проникая вглубь. Другой солист, Валерий Ободзинский, в еще большей степени увлечен внешними эффектами: он с металлом в голосе поет песню Б. Горбульскиса в ритме ча-ча-ча, затем в стиле би-боп песни А. Островского, затем шумно исполняет тирольскую песню и, наконец, почти что крича — «Селену» Д. Модуньо.
Певцы у О. Лундстрема, при внешнем различии, весьма похожи, как мне кажется, в основном — в непонимании джазового пения. Певицы же — Раиса Неменова и Айно Балыня — радуют истинным разнообразием, идущим от серьезного и индивидуального отношения к своим задачам. Р. Неменова лирична и тонка: ее амплуа — проникновенная, внешне весьма неэффектная песня. Слушать Р. Не-менову приятно: с первых же актов песни она увлекает нас тем, чем увлечена сама — содержанием песни, ее настроением; ей особенно близки и понятны чуть грустные песни Я. Френкеля. А. Балыня во всем противоположна Неменовой; ее стихия — «горячий» джаз. Она с неподдельным темпераментом поет популярные джазовые мелодии: «Гуди-гуди» и «Мэки-нож». И хотя эти вещи имеют многолетнюю прочную традицию исполнения, А. Балыня не повторяет того, что сделали до нее другие. Она находит свои собственные интонации и краски. Главное у певицы — чувство стиля. В этом убеждаешься, услышав в ее исполнении итальянскую песню «Сан-Тропе», а также «Песни старого турка» В. Липанда. Несколько меньшего достигает А. Балыня, исполняя советские лирические песни. В целом же с этой певицей на нашу эстраду пришла яркая, незаурядная индивидуальность.
Два певца и две певицы в программе — это своего рода неписаный закон эстрады. Он же диктует необходимость в программе хореографических номеров. Надо признаться, что О. Лундстрем придерживается этой традиции особенно ревностно: у него в концерте их сразу несколько. Хорошо, что в каждом из номеров акцент сделан на эстрадной, зрелищной стороне танца. Э. Радкевич, исполняя африканский ритуальный танец, отказывается от возможности воссоздать этнографически точный его рисунок во имя общего художественного впечатления. В. Хворостов и Э. Мигиров свой пародийный номер целиком строят на использовании эстрадных исполнительных канонов: отрывки из популярных оперетт позволяют им продемонстрировать не только свое мастерство в каскадном танце, но и хорошую наблюдательность, острое чувство юмора.
Хореографический номер, исполняемый В. Шубариным, тоже основан на показе разных танцев. Только тут акцент делается не на переосмыслении существующей исполнительской манеры, не на пародии, а на использовании пластических возможностей, заложенных в каждом танце. Замысел интересный, дающий немало поводов судить о В. Шубарине как об актере и режиссере. Я хочу разделить здесь эти обычно слитые воедино на эстрадных подмостках понятия потому, что в концерте проявилось противоречие между двумя ипостасями танцевального номера. В. Шубарин демонстрирует поистине ослепительную технику танца: темп, в котором он работает, кажется невероятным. И, вместе с тем, режиссура танцев (и, еще раньше, их сочинение) отличается однообразием. Вернее, одинаковостью использованного приема. Показывая с эстрады ча-ча-ча, чарльстон, твист, В. Шубарин обращает внимание лишь на ритмические различия и одну основную фигуру танца, хорошо знакомую каждому. Затем же, продолжая хореографическую тему, артист уходит от первоосновы, не развивая пластические возможности, заложенные в ней. От этого шубаринские фантазии на темы популярных танцев оказываются весьма сходными друг с другом. Наблюдая их, мы восхищаемся мастерством Шубарина.
В то время как целью номера было привлечь внимание к хореографическим возможностям, таящимся в хорошо известных ритмах. Артист, думается, пошел по более легкому, хотя и более эффектному пути. Здесь снова в концерте Лундстрема встречаются высокое искусство со стремлением непременно достичь зрительского успеха, произвести впечатление, сорвать аплодисменты.
При исполнении большинства тех номеров, о которых шла речь как о проявлении невзыскательности, О. Лундстрема не было на сцене: он уходил, предоставив место второму дирижеру. Это можно понять символично, как нежелание музыканта подписываться под всем, что существует в концерте. Конечно, О. Лундстрем, как джазист и как музыкальный руководитель, отвечает прежде всего за репертуар и уровень его исполнения оркестром. Вокалисты, артисты балета, акробаты нет-нет да и меняются, в то время как костяк оркестра остается прежним. Однако Лундстрем не только музыкальный, но и художественный руководитель коллектива. Мало того, он, как я говорил, признанный авторитет в советском джазе. Его программа становится для многих оркестров образцом для подражания, хотя иногда вместе с ее достоинствами, бывает, копируют и недостатки.
Хотелось бы видеть у Олега Лундстрема такую программу, в которой он пробыл бы на сцене с дирижерской палочкой от начала и до конца. Я понимаю, что это нелегко, что дирижеру нужно время от времени отдыхать. Моим желанием является лишь то, чтобы в оркестре Олега Лундстрема никогда «не отдыхали» строгий вкус, требовательность к себе и к своему искусству. Сегодня это особенно нужно и нашему джазу и нашему зрителю.
АН. ВАРТАНОВ
Журнал Советский цирк. Сентябрь 1966 г.
оставить комментарий