Великая школа

Я счастлив, что вступил в сознательную жизнь, когда совершалась Великая Октябрьская социалистическая революция, что принимал посильное участие в борьбе за Советскую власть.

С горячим волнением вспоминаю я всег­да далекие славные годы, вспоминаю моих товарищей той поры — бойцов революции, коммунистов. Я рос в семье, где часто высказывалось недовольство бес­правным положением трудового человека в царской России. Отец, братья и рабочие Андреевского трамвайного парка, куда меня со временем взяли подручным слесаря, нередко вели разговоры о революционных событиях, о партии большевиков, которая борется за свободу угнетенных.

Когда в октябре семнадцатого года в Москве раздались выстрелы, я тотчас же побежал туда, откуда они неслись, — как же молодому парню не поглядеть, что происходит на улицах растревоженного города?! Надо ли говорить, что я не остался просто наблюдателем, а примкнул к отряду рабочих и солдат запасного полка из Спасских казарм, которые расположились на Большой Дмитровке (ныне Пушкинская ули­ца) и готовились выбивать юнкеров из Кремля. Начисто за­быв о доме, я бегал связным в штаб и в казармы, ходил с солдатами в разведку.

Как раз в то время, когда из Петрограда пришло сообще­ние, что Временное правительство свергнуто и власть в ру­ках Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, я впервые получил винтовку и был принят в отряд Красной гвардии, который вскоре отправили на Южный фронт. Хоть и трудное было время, но настроение у всех нас было самое радостное, бодрое. После нескольких боев в Донецком бас­сейне отряд наш был влит в 6-й Царицынский полк.

...Шел 1918 год. Часть нашу направили в Дагестан. Там, недалеко от Дербента, у станции Огни, я впервые принял участие в серьезном сражении. Когда приказали окопаться и замаскироваться, я залег за бугорком и так тщательно за­маскировал свою позицию, что не только противник меня не мог видеть, но и я его. Командир взвода Сергиенко, бы­валый солдат, дал мне понять, что я еще не настоящий боец. Он подполз ко мне и спросил:

— Куда ты стреляешь?

Вокруг свистели пули и рвались снаряды. И хоть особен­но страшно мне не было, но растерялся я основательно и палил не целясь. Вопрос командира заставил меня взять себя в руки, и я стал вести уже сосредоточенный, прицель­ный огонь. После этого случая я все внимательнее присмат­ривался к старшим товарищам и старался, как мы бы те­перь сказали, перенимать их опыт. Мы, молодые красноармейцы, вчерашние рабочие и крестьянские парни, учились в рядах Красной Армии не только собственно военному искусству. Тут приобретали мы очень важные в общечеловеческом плане моральные каче­ства — смелость, стойкость, упорство, чувство локтя.

Никогда не забуду такой случай. Однажды в схватке возле аула Тарки был ранен командир роты Казаков — пуля раз­дробила ему колено. Заменивший его командир взвода Сер­гиенко в самый разгар боя приказал мне и еще одному красноармейцу отнести командира в тыл. Мы, разумеется, кинулись немедленно выполнять приказание. И тут вдруг истекающий кровью раненый слабеющим голосом, но реши­тельным тоном произнес слова, не только поразившие меня и моего товарища, а прямо-таки перевернувшие нам душу:

— Оставьте меня здесь... Идите туда, — взглядом он ука­зал в сторону, где шло сражение. А ведь он превосходно знал, что враги, попади он в их руки, не пощадят его — коммуниста, красного командира. Каким же надо было обладать мужеством, какой исключительной преданностью революционным идеалам, чтобы в этих условиях отказаться от помощи! Ни за что не хотел он отвлекать от боя кого-либо из красноармейцев.

Впоследствии я много раз слышал, как запекшиеся гу­бы тяжелораненых наших воинов шептали эти же, вернее, такие же мужественные слова. Примеры необычайной стой­кости, беззаветного отношения к своему долгу, которые по­давали закаленные бойцы-коммунисты, помогали нам, мо­лодым, переносить все тяготы, смело идти навстречу любым опасностям. В то суровое время мы были плохо одеты и обуты, да и с питанием обстояло скверно, но ни голод, ни холод не сломили нас. Нас вел вперед окрыляющий револю­ционный порыв, святое народное дело, которому мы верой и правдой служили. Думая об этом, я всегда вспоминаю та­кой эпизод. Однажды, когда я был уже в красной коннице, на длинном переходе мы попали под сильный дождь, после которого сразу ударил мороз. К деревне подъехали, когда мой полушубок уже превратился в ледяной панцирь. Я не в состоянии был слезть с коня. Пришлось, остановившись у высокого сугроба, просто вывалиться в него из седла.

Минск, 1923 год... М. И. КАЛИНИН среди красноармейцев и командиров 3-го конного корпуса. Второй слева от М. И. КАЛИ­НИНА — легендарный герой гражданской войны, командир корпуса ГАЯ ГАЙ (без полушубка). Слева от него (в темной шинели) — автор статьи А. Н. АЛЕКСАНДРОВ-ФЕДОТОВ

Довелось мне и некоторым моим товарищам испытать и ужасы плена, белогвардейских застенков. Но и в этих не­человеческих условиях мы не только не покорились врагу, а при первой же возможности бежали из тюрьмы и добра­лись до Астрахани. Меня сначала направили в госпиталь, а после в Чугуевский кавалерийский отряд, входивший в 13-ю армию, которой командовал Левандовский. Членом Реввоенсовета в ней был Артём. На своем жизненном пути я встречал много замечательных людей — настоящих ленин­цев. Но об Артёме сохранились наиболее теплые и яркие воспоминания. Мне думается, что глубокая человечность — это какой-то особый талант. И этим бесценным талантом Артём обладал в полной мере. О чем бы он ни разговаривал с нами, его беседа всегда доставляла удовольствие, ободряла, умножала силы. Он и замечания умел делать как-то необы­чайно тактично, нисколько не унижая достоинства прови­нившегося. Рядом с ним трудности, которых в военной жиз­ни немало, переносились намного легче.

Чугуевский кавалерийский отряд сплошь да рядом броса­ли в самые неожиданные места и с самыми разными зада­чами: нанести удар, совершить прорыв фронта, заполнить внезапно образовавшуюся на том или ином участке фронта брешь, ложным маневром отвлечь внимание и силы противника. Эта беспокойная жизнь держала нас в постоянном напря­жении, каждый был словно курок на боевом взводе. В Чу­гуевском отряде, учитывая, что я имею некоторое образова­ние, мне как-то раз сказали:

— Иди в пулеметное подразделение.

Пошел. Пулемет я изучил быстро и был назначен коман­диром взвода. Постепенно постигал многие тонкости воен­ного дела.

Помню бой около села Печенеги на Северном Донце. Мы должны были во что бы то ни стало удержать этот пункт и тем самым остановить продвижение деникинцев в направ­лении Харькова. Противник наступал, а мы, скрытые высоким кустарником, напряженно ждали. Между нами и ко­лоннами атакующих осталось уже не более шестисот метров, потом пятьсот... четыреста... И вот белогвардейцы уже сов­сем близко, мы ясно различаем их лица, но все еще молчим. Молчит и другой взвод нашего эскадрона, на противополож­ном фланге. Хорошо бы, думал я, чтобы наш удар по противнику произошел одновременно.

...Триста метров! И тут я и командир другого взвода, слов­но сговорившись,  в один и тот же миг подали команду:

— Огонь!

Убийственного перекрестного огня восьми пулеметов бе­лые не выдержали и побежали, оставляя на поле боя уби­тых и раненых. Успех этот означал для меня лично, что ко мне пришло драгоценное умение быстро понимать боевую обстановку и столь же быстро принимать правильное решение. Таких, как я, в Красной Армии было тысячи и тысячи. И все мы постепенно превращались в знающих, опытных воинов. Росло и наше революционное самосознание, чувство боевого братства.

Когда на фронтах стало несколько легче, нас, молодых командиров, направили на учебу. Я попал на Вольские пу­леметные курсы. Как отлично окончившего эти курсы, меня оставляли там же обучать молодых воинов. Но я попросил отправить меня на фронт и получил направление в Баку, в 1-ю Московскую кавалерийскую дивизию 13-й армии. Наши части очищали Закавказье от банд Йсрафиль-бека, Кулам-бека, Алыш-бека и Наджаф-Кули-хана.

После гражданской войны я еще семь лет оставался в ар­мии, а потом, демобилизовавшись, пошел работать в цирк. В заключение хочу подчеркнуть, что годы военной моло­дости, годы революции и гражданской войны, навсегда оставили во мне неизгладимый след. Они научили меня упорному стремлению к поставленной цели, научили боль­ше всего на свете ценить великие завоевания Октября, до­бытые в тяжелой, кровопролитной борьбе под славным зна­менем ленинской партии.

Журнал Советский цирк. Октябрь 1967 г.

оставить комментарий